говорится только о личной гордыне и падении царей Вавилонского и Тирского, но ничего не говорится о последовавшем вслед за ними и вместе с ними падении «трети звезд» (число, конечно, аллегорическое, для обозначения большого количества падших). Низвержение на землю трети ангелов, очевидно, сообщается в связи с тем, что вместе с самим драконом в искушении жены участвуют и они, «род неверный и развращенный», о котором сам Господь долготерпеливый говорит: «доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?» (Мф. XVII, 17). «Дракон сей стал перед женой, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца». Стремление дракона истребить младенца объясняется, конечно, желанием окончательного овладения миром. «Младенец» означает вообще духовное рождение в Церкви, единственное число берется здесь явно иносказательно. Видеть же здесь в младенце Христа и приурочивать событие к Рождеству Христову едва ли соответственно, хотя при всей многосмысленности этой аллегории допустим даже и этот смысл, но в таком случае образ жены надо толковать уже не в собирательном смысле церковного общества, но в личном — Богоматери. Хотя в Евангелиях прямо и не говорится об участии дракона в преследовании родившегося в Вифлееме Богомладенца, но оно, очевидно, было, и царь Ирод явился орудием его вдохновений. Однако такое допущение не упраздняет всего общего экклезиологического значения этого образа. Дальнейшее изображается так: «и родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти народы жезлом железным, и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его» (5). Кто может быть этот Младенец, если не Христос, Царь царствующих, «пасущий народы жезлом железным» (Откр. II, 27; ср. Ис. II, 9; 1 Кор. XV, 25), оставляющий мир в Вознесении и сидящий одесную Отца? Церковь может быть рассматриваема — в лице Пресвятой Богородицы: как личного ее воплощения, в качестве Матери Его. Событие же Вознесения здесь изображается иначе, чем в Евангелии, под другим углом зрения, в аспекте борьбы с князем мира сего, который есть и общий аспект христологии Откровения, как мы будем не раз убеждаться на протяжении всего его. То, что во всем Новом Завете есть прославление Христово и завершение Его спасительного дела, в Откровении есть удаление из мира как «восхищение к Богу и престолу Его» от злобных и властолюбивых притязаний и попыток князя мира сего. Хотя Христос и оставляет мир со словами: «дадеся Мне всякая власть на небесах и на земли», однако эта данная Ему, т. е. приобретенная Им спасительным Его служением власть имеет еще быть осуществляема на протяжении долгого времени земного существования Церкви (о чем и сказано у ап. Павла: «Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои… Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу… все покорно Ему» (1 Кор. XV, 25, 24, 27). Именно Откровению, и ему только одному, или же, по крайней мере, ему по преимуществу, свойственна эта сторона христологии, которую можно определить как учение о воцарении Христовом в мире, которое происходит на основе совершившегося Его спасения.
Однако «младенец» и здесь может пониматься так же аллегорически, как многоединство соборной апостольской Церкви, которая в небесах присутствует во Святых Своих, молящихся о Церкви и борющихся за нее и вместе с нею. Эта именно истина раскрывается в Откровении в разных его местах и в общем контексте, и это также позволяет говорить о восхищении младенца к Богу, примем воинствование жезлом железным относится уже к духовной силе и несокрушимости Церкви. Во всяком понимании очевидно, что судьбы Церкви совершаются на небе и «а земле, а не на земле только. «А жена убежала в пустыню, где было приготовлено для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу шестьдесят дней» (6), т. е. 42 месяца, или три с половиной года. Это есть известный уже нам и все повторяющийся срок, в применении как к царству Христову, так и антихристову — некоторый мистический период времени. Что же означает это бегство в пустыню? Оно может относиться к гонениям на Церковь как древним, современным написанию Откровения, так и новейшим, вплоть и до наших дней. Церковь в лице своих настоящих духовных вождей как будто сокрывается в пустыне, становится невидимой. Это не значит, что она пребывает недоступной гонениям, которые, напротив, могут принимать жесточайшие формы и самые широкие размеры. Но Господь сокрывает от очей преследователей и сохраняет «святой остаток», «семена» Церкви, которые во благовремении нежданно дают всходы и плоды, так что Церковь является неистребимой на земле, вопреки всей лютой злобе и настойчивой вражде дракона и воинства его. Здесь говорится именно о чуде пребывания и сохранения Церкви в мире вопреки всем гонениям, как они ни кажутся и как на самом деле ни являются истребительными. Это слово Откровения есть исповедание веры и голос христианского мужества, раздавшийся в одну из тяжелых эпох ее истории вместе со свидетельством о том, что самое это существование и сохранение Церкви являются делом чудесным, прямым вмешательством Промысла Божия. Эта мысль утверждает верных сынов Церкви в их христианском мужестве и неустрашимости перед тем, что естественно, по-человечески, действительно способно устрашать.
Начиная с XII-ой главы, с 7-го стиха, открывается новая картина подобной же важности и значительности темы и содержания, как и предыдущая (стихи 1-6). Это есть война в небе. Здесь говорится не об изначальном падении сатаны, увлекшем за собой «треть» ангельского мира, но и о продолжении этого «пролога в небе», который далее продолжается уже в земной, человеческой трагедии. «И произошла в небе война: Михаил и ангелы его восстали против дракона, и дракон и ангелы его восстали (против) них» (7). В других местах Слова Божия мы вообще ничего не находим об этой войне, которая сопровождается взаимной непримиримостью (это явствует из дважды повторенного «воевали» в применении как к воинствам арх. Михаила и Ангелов его, так и дракона и его ангелов) (7). Война эта свидетельствуется как некое новое событие в «небе», которое, очевидно, наступает в связи с известным назреванием духовного процесса и окончательным самоопределением и утверждением в своем каждой из борющихся сторон. И действительно, в Ветхом Завете мы еще наблюдаем некоторую их взаимную терпимость и как бы даже благодушие. Иначе трудно понять то, что говорится в Прологе книги Иова. Там описывается, как «Сыны Божий» (т. е., очевидно, св. ангелы) «пришли предстать пред Господа, а между ними пришел и сатана» (I, 1; II, 1). В таком же тоне рассказывается далее разговор между Богом и сатаной, который в ответ на свое сомнение получает от Бога разрешение искушать Иова, хотя и с известным ограничением: «только душу его сбереги» (II, 6). Совершенно аналогичен по значению рассказ 3 Цар. XXII, 19-22 о том, как пред лицом воинства небесного «один дух» получает от Бога разрешение, если только не прямо поручение, «сделаться лживым духом в устах всех пророков», чтобы склонить к его решению Ахава. [[[46] Подробное же, хотя и менее бесспорное значение имеет текст Зах. III, 1-2: «и показал мне Иисуса, великого иерея, стоящего пред Ангелом Господним, и сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь сатане: Господь да запретит тебе, сатана, да запретит тебе Господь, избравший Иерусалим». (Ср. Иуд. I, 9: «Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря о Моисеевом теле. не смел произнести укоризненного суда, но сказал: «да запретит тебе Господь»). Это «да запретит тебе Господь», так же как и спор с сатаной, во всяком случае, ближе подходит к прологу книги Иова, нежели Апокалипсису, — он скорее относится к положению сатаны в небе до низвержения, нежели после него.]] Трудно определить, до или после войны в небе допущено было искушение Христа в пустыне, на которое Он был возведен Духом Святым (Мф. IV, 1; Мк. I, 12; Лк. IV, 1), однако возможно и первое. Ранние комментаторы видят в низвержении сатаны арх. Михаилом уже его первое падение. Однако это трудно мирится с вышеприведенными фактами, скорее заставляющими предположить еще продолжающееся пребывание его в некоем промежуточном состоянии, между небом и землей, в области поднебесной. В таком случае, низвержение сатаны с неба следует почитать одним из последствий боговоплощения, и в таком смысле отнести его если даже ко времени еще до распятия Христова, то скорее уже после искушения в пустыне. Не об этом ли говорит Христос в ответ на радость учеников о том, что бесы повинуются им о Имени Его. «Он же сказал им: Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию», и далее (Лк. X, 17-20). Конечно, это сказано и пролептически, в отношении к последнему его низвержению и изгнанию вон из мира сего (о чем возвещает Христос и в Евангелии), однако как уже о предсовершившемся событии.
Война в небе есть постольку участие ангельского мира в нашем спасении и искуплении чрез боговоплощение. Здесь есть онтологический синхронизм, хотя он и не поддается ближайшему раскрытию. Связь эта намекается и в указанном тексте Лк., где 70 учеников, посланных на проповедь, говорили о том, что бесы повинуются им (что и предваряется данною им властью при посылании на проповедь). Прежде всего, «призвав 12 учеников, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгоняли их» (Мф. X, I; Мк. III, 15; VI, 7; Лк. IX, 1: «силу и власть над всеми бесами»). Последнее слово Христово ученикам по Мк. XVI, 17 также включает в себя: «Именем Моим будете изгонять бесов».
Намеком на то, что низвержение сатаны находится в связи с боговоплощением, здесь является и то, что во главе воинства небесного стоит Михаил, не только «один из первых князей» (Дан. X, 13), но и «князь великий, стоящий за сынов народа твоего» (XII, 1), избранного Богом, чтобы послужить боговоплощению, породить праотцев Девы Марии, Матери Божией, отцов Сына Авраамова, Сына Давидова, Сына Божия. Это говорит не только вообще об участии всего ангельского мира в деле искупления, в сослужении его служению Христову, но и определенно связывает его и с личным служением ангела-хранителя Израиля, архангела Михаила.
Это событие — война в небе в ангельском мире — поведано лишь в Откровении, оно составляет его собственный догматический вклад в библейскую ангелологию. Что же есть эта война? Как она может быть понимаема в применении к миру духовному? На это не может быть дано ответа на человеческом языке. Но ясно, что здесь действовала и сила Христова воплощения, Его сошествия с небес, потому что прямо так говорится о победе ангелов: «они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбили
