Иоанне, а о Себе. Посему и слова эти присоединяются к речи неожиданным и малопонятным и (καί), столь смущающим экзегетов. Здесь это означает присоединение новой, заключительной мысли. Таким образом, общий план всей речи получается таков: сначала Господь дает ответ ученикам Предтечи о Себе Самом, затем, обращаясь к народу, говорит о Себе и о нем нераздельно, затем о нем одном и, наконец, снова о Себе Самом. Такое значение получается, если читать текст Мф. 11,19 согласно в настоящее время принятому тексту: и оправдана Премудрость от дел Ея (από των έργων αύτής)[179].
Но Премудрость оправдывается не только отдел Своих, но и от чад Своих. Человеческий род суть эти Ее чада, ибо Она веселяшеся о сынах человеческих (Притч. 8,31). Человеку дано не только иметь Образ Божий, но и подобие Божие. Он не только рождается чадом Премудрости, Она просиявает в человеке через очищение от грехов, силою целомудрия и девства души (София именуется в службе Ее «девственных душа»). Посему Пречистая и Пренепорочная и Приснодева есть храм Премудрости. Но и Предтеча Господень, как первый из рожденных женами, достигший наивысшего восхождения по лествице целомудрия и девства, приближается к Премудрости Божией более всякого иного человека. Он является первым ее чадом после Богоматери. Он есть «глава» человеческого рода и как бы его представитель, не только как Предтеча, сре–тающий Господа, но и как избранное чадо Премудрости, в котором Она имеет свое оправдание для творения. Эта мысль также раскрывается, если связать ее с разночтением евангельского текста у Мф. и Лк. «Оправдися Премудрость от всех чад Ея» (Лк. 7, 35), относится ко всему человеческому роду, имеющему первым Иоанна Предтечу. Потому, хотя слова эти, сказанные в заключение речи о нем, ближе всего и непосредственнее всего относятся к Предтече, однако он здесь берется не в обособлении, но как вершина и представительство всего человеческого рода. Этими, так сказать, обобщающими, подводящими итог всему сказанному словами и заканчивается речь Господа о Предтече (и в этом смысле слово и (καί) получает значение: так, таким образом). Однако это значение не является чуждым и оторванным от первоначального смысла этих слов, по которому в них прикровенно содержится свидетельство о боговоплощении. Последнее возможно лишь при наличии бого–приятия и боговстречи со стороны человеческого рода, оно осуществляется волею Божиею, божественным снисхождением, однако при готовности к тому естества человеческого. Оправдание Премудрости в боговоплощении совершается через соединение Премудрости Божией—Сына Божия, сходящего и воплощаемого, с Премудростью Божией в человеке в лице Богоматери и Предтечи. Предтеча вкупе с Богоматерию причастен к самому делу боговоплощения, а через них и в них «все чада Премудрости», вся Церковь, в которой живет и действует Премудрость Божия. Здесь мы возвращаемся к тому двойству смысла, которое, как мы видели, имеет место в самом начале речи Спасителя о Предтече: свидетельствуя народу о Предтече, Он тем самым говорил и о Себе, для Которого Иоанн есть Предтеча. Свидетельствуя здесь об оправдании Премудрости от всех чад Ее, и первее всего от Предтечи, Он свидетельствует и о Том, Кого встречает Предтеча, т. е. о Себе Самом. Дело друга Жениха неотделимо от Самого Жениха, и свидетельство о Предтече есть силою этого свидетельство и о Самом Мессии.
Итак, при всякой экзегезе этого трудного, но вместе с тем исключительно важного текста получается тот смысл, что св. Иоанн Предтеча находится в особливой близости к Премудрости Божией, Ею осиявается и прославляется. Эта общая мысль находит прямое церковное подтверждение в иконографии. В иконах Софии, Премудрости Божией (т. наз. новгородской), Предтеча неизменно изображается вкупе с Богоматерью, по обе стороны огненного Ангела, сидящего на престоле и изображающего Самую Премудрость[180]. Это неизменное присутствие Предтечи на софийных иконах есть факт догматического значения, который подлежит истолкованию в двух направлениях: во–первых, в смысле отношения самого Предтечи к Софии, Премудрости Божией, и месту его на Ее иконе, а во–вторых, в смысле отношения его к Богоматери при этом совместном с Нею предстоянии.
Эта икона имеет в этом смысле обобщающее значение и для софиологии, и для учения о Богоматери и о Предтече. Прежде всего, здесь еще раз свидетельствуется то исключительное отношение Предтечи к Софии, Премудрости Божией, которое указу–ется и в словах Господа о нем, его особая близость к Ней, как будто отстраняющая всякое расстояние и посредство. Предтеча есть сама человеческая софийность, Премудрость в человеке. Образ тварной Премудрости в Предтече силою его целомудрия и девства проясняется в такой степени, что, по мысли этой богословесной композиции, он сам уже есть некая Ее икона. Он входит в то изображение, которое одновременно включает в себя как пренебесную вечную Ее сущность, так и тварное Ее откровение, «оправдание» в чадах Ее. Этот софиологический смысл усиливается еще той особенностью, что на некоторых софийных иконах (правда, не всегда) Предтеча, вместе с Богоматерью, изображается в короне (в частности, и на алтарной абсиде Московского Успенского собора), и тем указуется его прославленность. Здесь, конечно, пред нами снова встает вопрос о частных основаниях софийности в человеке, прикладной вопрос софиологической антропологии: существенны ли для этого нарочитые дарования и таланты данного человека? Но, как мы уже видели, в Предтече мы имеем как бы преднамеренное аскетическое отсутствие этих дарований, чудес и знамений: проповедник покаяния всю свою силу духа отдал этому покаянию, действенному целомудрию и девству (посему и на софийных иконах он обычно изображается с начертанием на хартии в руке его: покайтеся). Он имеет один дар, вмещающий в себя все дары, силу покаяния, обращенность от мира к Богу. Благодатным же основанием этой обращенности для него является боговоплощение, в котором воссиял образ Премудрости в человеках, через вочеловечение Слова и схождение Духа Св. Вкупе с Богоматерию Предтеча и здесь представляет Церковь, которая живет и движется силою Софии, Премудрости Божией.
Что касается специально соотношения Предтечи и Богоматери в этом окружении, то здесь, прежде всего, приходится отметить их полное сближение в предстоянии огнезрачному престолу Премудрости Божией. Богоматерь Сама есть тварная Премудрость Божия, как одушевленный храм Ее, как Приснодева и Слава мира. Но от лица человеческого рода, от «всех чад Ея», эти два преизбранные представляют Премудрость в человеческом естестве, соответственно их участию в боговоплощении. Они выражают собой человеческую сторону боговоплощения. Премудрость открывается в полноте человека, следовательно, в мужском и в женском его естестве. Предтеча и Богоматерь возглавляют собою «всех чад Премудрости».
Но это общее отношение Богоматери и Предтечи к Премудрости Божией не устраняет и пребывающего различия между ними, хотя оба они прославлены и увенчаны. Прежде всего, надлежит помнить, что, помимо новгородской Софии, еще существует киевская, Богородичная София, в которой изображается Богоматерь со святыми (патриархами и пророками) одна, уже без Предтечи. Между тем, конечно, не существует софийной иконы, состоящей из изображения одного Предтечи. Служба св. Софии, совершаемая в день Успения Богоматери и представляющая собой[181] сплетение христологических, богородичных и софиологиче–ских тем, совершенно не содержит даже упоминания о Предтече, также как и во всех многочисленных службах Предтече не имеется тем софиологического характера. (Отчасти это объясняется и тем, что большинство этих служб древнего византийского происхождения, между тем как иконографии и службы св. Софии в богородичные праздники есть, по преимуществу, плод русского вдохновения.).
Богоматерь почитается как Царица Небесная, высшая всей твари, пребывающая на небесах одесную Своего Сына. Этого также никогда не исповедовала Церковь относительно Предтечи. К Богоматери мы молимся не только об Ее молитвах к Сыну Своему вкупе со святыми, но и к Ней Самой взываем: Пресвятая Богородица, спаси нас! Разумеется, ничего подобного немыслимо в отношении к Предтече. Таким образом, соединение Богоматери и Предтечи на иконах Софии, в Деисисе, в Страшном Суде, конечно, не отменяет и не умаляет всей глубины этого различия.
Оно существенно не только в отношении к степени их освящения и прославления, но и к самому их существу. Различествуют Богородица и Креститель, Матерь–Богоневеста и друг Жениха, и это различение неколебимо и вечно. Но не одно это различение, которое самоочевидно, нуждается в постижении.
Благоговейному созерцанию должна быть ведома и та особливая и таинственная близость Богоматери и Предтечи, о которой свидетельствует Церковь. И эта близость раскрывается через внимательное рассмотрение разных черт, содержащихся в церковном Предании — в Слове Божием, в богослужебных чинопос–ледованиях, в иконографии, в отеческой письменности. При таком рассмотрении и сопоставлении открывается перед духовными очами этот таинственный и потрясающей важности факт, перед которым немеет всяк глагол: предстояние Предтечи вкупе с Богоматерию пред Престолом Господним, Деисис. Раскрыть и поставить перед церковным сознанием этот факт, по возможности, во всем его объеме — этого хотелось составителю в меру его немощи. Да простится ему это дерзновение молитвами святого Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.
«Христов пророк же и апостол, ангел же и Предтеча, божественнаго воплощения Креститель, и священник, и мученик, верен проповедник же сущим во аде ты был еси, и девствующим правило, и пустыни прозябение»[182].
ЭКСКУРС I. О ВЗАИМНОМ ОТНОШЕНИИ АНГЕЛЬСКОГО И ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МИРА
Будучи человеком, Предтеча, разумеется, всегда им остается, человек не может никогда и никак перестать быть человеком, рас–человечиться. Если бы Иоанн не был человеком, он не мог бы стать Предтечей и Крестителем, другом Жениха, ибо все это возможно только для человека. И тем не менее, человек этот сделался и ангелом, возвысился до ангельского чина, вместил в себя и ангельский образ (притом не в смысле простого уподобления, но и некоего существа). Очевидно, это приобщение к ангельскому чину не может пониматься как умаление человеческого естества или прямое его упразднение. Человеческая природа не–умалима и неупразднима, раз ее восприял Господь Иисус Христос, истинный Бог и совершенный Человек, Богочеловек. Человеческая природа не может быть боле обогащена, ибо она все в себе содержит. Человек создан Богом для «владычества» над тварью. Следовательно, ангельский образ, присоединяющийся к человеческому, означает изменение не самой природы человека, но освобождение его от похотей и страстей плоти (как сказано было о предпотопном человечестве: «зане суть плоть» (Быт. 7, 3). В этом смысле говорит церковная песнь о Предтече: «ангел, зане яко бесплотен пожил еси». Однако это «яко бесплотен» не означает бесплотности в смысле развоплощения, которое и невозможно для человека и означало бы для него умаление. Оно означает предельное освобождение от плотской чувственности, в чем бы она ни проявлялась, некое вольное самоусекновение. Предтеча изображается на православной иконе обычно в виде сурового и строгого аскета, с постническим изнурением тела, однако при сохранении всего благолепия человеческого образа. Этот образ одновременно прекрасен и благолепием праведности, и красотою безгреховного, очищенного подвигом человеческого тела.
