не лишится Его божественных даров» (м. Макарий, II § 258). На основании этих слов можно скорее заключить, что для православия бесспорным является лишь одно загробное состояние чистилищное, кроме блаженства святых.
(1) Сюда также относится текст 1 Kop. 3, 11-15 (применяемый католиками именно к чистилищу) «строит ли кто на этом основании (И. Христе) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится, ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем, сам спасется, но так, как бы из огня».
398
вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище». (Последнее относится, очевидно, к прославленному телу воскресения, когда «будем подобны Ему» (1 Ио. 3, 2). Но далее апостол продолжает: «Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище. Только бы нам и одетым не оказаться нагими. Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобысмертное поглощено было жизнью» (II Кор. 5, 1-5). Нет никакого основания ограничивать это поглощение смертного жизнью воскресения, самая жизнь воскресения начинается и приуготовляется в протяжении всей человеческой жизни, — земной и загробной, которые не противоположны, но взаимно связаны.
Учение о загробной жизни, как о мздовоздаянии может быть последовательно применяемо лишь в ограниченной мере, именно только к христианам, которые способны ответствовать за исполнение или неисполнение заповедей Христовых. Но оно уже возбуждает, безысходные недоумения там, где это условие отсутствует. А между тем это имеет место относительно огромного, численно подавляющего до сих пор, большинства человечества, именно, детей, умирающих в раннем возрасте, и не-христиан: язычников и представителей разных религий (найдутся ревнители, которые отнесут к этой группе и христиан, но неправославных). Начнем с детей.
Судьба умерших в раннем детстве издревле была мучительным вопросом в богословии (вспомним блаж. Августина и его критиков), в особенности детей не крещеных. Разумеется, здесь не может быть речи об их личной вине или ответственности. Между тем, если стоять на пенитенциарной точке зрения в отношении к будущей жизни, то неизбежно признать, вслед за блаж. Августином, их обреченность на вечные муки, с чем не может примириться совесть. Противоположная точка зрения нерешительно защищалась св. Григорием Нисским, но, в общем, не существует по этому вопросу определенной церковной доктрины. Не притязая на раскрытие тайны Божией, мы все же не можем не видеть, что вся безысходность этого вопроса исчезает, если мы понимаем загробную жизнь не исключительно как мздовоздаяние, но и как продолжающуюся земную жизнь, начиная с того ее состояния, в котором она прервалась смертью. Длительность жизни, как и час смерти, принадлежит смотрению Божию и, очевидно, находится в общей связи с индивидуальностью каждого человека и связанными с нею его судьбами. Приходится принять, что в порядке Боже-
399
ственной целесообразности для полноты жизни, которая дается Богом всякому человеку, грядущему в мир, для умирающих детей свойственно в земной жизни, подобно птице, касающейся крылом поверхности воды, приобщиться к ней, войти в мир лишь для немедленного из него исхода. Жизнь таких детей протекает преимущественно в загробном состоянии, здесь совершается и неведомый нам здесь эквивалент земной жизни, как и все ее достижения, включая сюда и принятие проповеди Христа за гробом, и созревание душ их для воскресения и бессмертия. Здесь мы имеем совершенно явный и неоспоримый постулат загробного состояния не как мздовоздаяния, но как восполнения продолжающейся жизни, и бессилие богословия ответить на этот вопрос в связи с доктриной мздовоздаяния только свидетельствует о недостаточности самой постановки вопроса.
Еще очевиднее это же самое относительно детей, принявших св. крещение и миропомазание, вошедших в тело Христово, но умерших в бессловесии. Очевидно; и к их загробной судьбе доктрина мздовоздаяния еще менее применима, как в смысле первородного греха, от которого они освобождаются крещением, так и личных грехов, которые оказались им несвойственны за малолетством. Их загробная жизнь, насколько она не есть прямое отсутствие сознательности, может быть лишь осуществлением и продолжением индивидуальной жизни, едва начавшейся на земле. Во всяком случае, здесь уже является неизбежным расширить доктрину мздовоздаяния, чтобы дать в ней место положительному возрастанию жизни, хотя и в условиях загробного, бестелесного существования. Если оно и сравнивается с ангельским, то это есть все-таки только сравнение, которое не уничтожает всей онтологической пропасти, существующей между человеческими младенцами и ангелами. Во всяком случае, удел усопших младенцев определяется Церковью, как «блаженный» по «неложному обещанию самого Господа».
Но подобная же апория существует для учения о загробном мздовоздаянии относительно судеб слабоумных, уродов, идиотов, всех тех, чья жизнь представляет обреченность «карме» наследственности и бессознательности. Они могут быть очеловечены, войти в полноту своего человеческого бытия, лишь освободившись от уз и оков земного бытия. Сюда же должны быть, по крайней мере, с известной долей, отнесены и душевнобольные. Евангельское их разумение видит в них жертву сатанинского насилия: гадаринский бесноватый, по изгнании из него легиона бесов, находит себя у ног Иисуса и хочет следовать за Ним. Здесь мы имеем опять-таки
400
тайну индивидуальных судеб. В своей закрытости она постулирует загробную жизнь, в которой соответствующим индивидуальным образом восполнится и совершится подлинное содержание жизни здесь его лишенных. Пред лицом всего этого ряда подобных вопросов откровением звучат слова Спасителя: «в доме Отца Моего обителей много, а если бы не так, Я оказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Ио. 14, 2).
Восходя от простого к сложному, мы предстаем, наконец, пред тайной судьбы язычников, а вместе и иссохшей маслины Израиля. До сих пор большинство человечества остается в неведении Христа, живет как бы до Его пришествия. Если и оно подлежит «частному суду» по смерти своей, то можно ли сказать, что оно будет судимо тем же судом, каким судятся христиане, в жизни своей знавшие Христа и Его Евангелие? Очевидно, нет, поскольку они, по попущению Божию, конечно, имеющему для себя достаточное, хотя нам и неведомое, основание, в земной жизни своей остались вне ведения Христа и христианства. Но также невозможно допустить, чтобы они остались вообще навсегда вне этого ведения. Всеобщий суд Христов над всеми народами прямо этому допущению противоречит: все народы, в том числе и языческие, окажутся к нему подготовлены, способны внимать ему. Следов., необходимо постулировать это подготовление язычников в загробном состоянии. Этому постулату вообще соответствует факт проповеди во аде, которая постольку (вопреки утверждению католического богословия) не ограничена только В. З. праотцами (limbus patrum), но распространяется также на все языки. В загробном мире отходящие туда нехристиане узнают Христа, внемлют проповеди Его и приемлют ее различно, в соответствии свободе самоопределения каждого в протекшей земной жизни его. При этом неизбежно заключить, что и самый «предварительный суд» над ними будет также Христовым и христианским. Они узрят себя и постигнут свою жизнь в свете Христовом, — «просвещающем всех», а свои религиозные верования как предварения, ветхий завет для них, смутное зерцало христианской истины. В себе и чрез себя «они ее постигнут, и она будет судить их, ибо нет иного суда, кроме суда истины, кроме Истины Христовой. Неизбежно заключить и далее, что это откровение Христовой Истины, или эта «проповедь во аде», т. е. за гробом, будет жизненно восприемлема в течение всей дальнейшей загробной жизни.
Все это приводит необходимо к постановке общего вопроса насколько в загробном мире раскрывается сила искупления, — боговоплощение, крестная смерть и воскресение Христово? На этот
401
вопрос дается ответ не только в общем догмате о проповеди Христа во аде, но и в многочисленных патристических текстах, относящихся к победе над смертью и адом (каковые увенчаются проповедью И. Златоуста, чтомой на пасхальной заутрене). Воскресение Христово воссияло во аде победой над смертью. Это событие нельзя мыслить лишь как моментальное или кратковременное, но как пребывающее. За гробом уже нет места для внехристианства даже и у нехристиан, хотя, конечно, разные по-разному — в силу своей свободы — воспринимают открывшееся искупление. К этому необходимо еще присоединить и силу Пятидесятницы, сошествие Св. Духа, на Сыне почивающего и в земном бытии, и в воскресении Его, как умерщвляющем ад — «блистанием Божества». Запоры ада бессильны, чтобы преградить путь «дыханию бурну» Пятидесятницы и явлению «огненных языков». Хотя и нам неведомыми путями, сила Пятидесятницы, благодатное действие Духа Св., проницает и адовы заклепы. Это, во всяком случае необходимо признать относительно ветхозаветных праведников, но нет достаточного основания отвергать относительно всех тех, кому собственное духовное ожесточение («хула на Духа Св.») не препятствует загробному приятию благодати Св. Духа. Та помощь, которая оказывается душам усопших молитвами Церкви, не является ли прямым действием благодати Св. Духа за гробом (приемлемой, конечно, синергически, т. e при участии свободного восприятия душ усопших)? В данном случае о проницаемости заклепов смерти для действия Св. Духа говорится лишь в применении к членам Церкви, но может ли быть она ограничена только ими, или, напротив, ее следует распространить и на все протяжение жизни усопших? Разумеется, для нас недоведомы пути и образы этого благодатного воздействия, и остается в силе лишь общее обетование о том, что «не мерою дает Бог духа».
Итак, в общем откровении о загробном существовании включена тайна судеб нехристианского человечества, «языческой неплодящей церкви», в связи с откровением Церкви Христовой. Эти судьбы, во всяком случае, предполагают духовное движение и ряд свершений как в нехристианском, так и христианском человечестве. Нельзя рассматривать загробные судьбы человечества только иидивидуалистически, лишь как личное «мздовоздаяние». Если человек испытывает одиночество богооставленности в умирании, в страшный час смертный, то оно же продолжается и за гробом. Но здесь и, напротив, открывается связь всех со всеми, единство человеческого рода и его судеб. Рискуя неточностью выражения, можно сказать, что загробная жизнь в известном смысле включает и
402
незавершенную, еще продолжающуюся часть истории мира и человечества, несовершенную сторону его творчества, не пройденную часть пути к всеобщему воскресению. Индивидуалистически-пенитенциарному мировоззрению доступно лишь такое понимание загробной истории человечества, по которому она состоит в пассивном ожидании, каждым на месте своего одиночного заключения своей окончательной судьбы в воскресении. Последнее же произойдет тогда лишь, когда родится и умрет соответствующее число душ, или же вообще когда всемогуществу Божию угодно будет это совершить. Однако всеобщее воскресение, которое лежит во власти Божией, совершается синергически, т. е. в связи с историческим созреванием мира и человека, которое происходит не только по сю, но и по ту сторону земной жизни. За гробом также продолжается история в связи с свершающейся и
