под названием «Исповедь», «В чем моя вера», «Новое Евангелие», «Царство Божие внутри нас», «Критика догматического богословия» и др. Толстой в своем учении изменяет коренным основам не только православной христианской веры, но и всякой религии. По его учению, «ожидать новой лучшей жизни, той жизни, в которой будет доступно человеку ближайшее общение с Богом, блаженство личности, рай, мы не должны». Иисус Христос, Которого Толстой считает религиозным реформатором, подобным Конфуцию, Будде, Магомету и пр., будто бы не только никогда не говорил ничего в подтверждение личного бессмертия, но, напротив, даже отрицал его. Иисус Христос также будто бы «никогда и нигде не говорил и о Своем личном бессмертии». Бессмертие состоит единственно и исключительно в неумирающей жизни человеческого рода. В отношении к источникам христианского вероучения, книгам Св. Писания, у Толстого господствует полнейший произвол. Все книги Ветхого Завета, а также и Апостольские Писания Толстой отвергает без всякого основания и признает только Евангелие. Но и к последнему он относится не так, как следует относиться истинному христианину. Приняв за правило, чтобы «каждый из людей старался понимать учение Христа сам своим разумом, а отнюдь не обращался за толкованием его к церкви». Толстой произвольно толкует различные места Евангелия, исключив при этом из него все чудесное и сверхъестественное. Существенное содержание Евангелия, по Толстому, заключается в следующем: 1) человек есть сын бесконечного начала, сын Отца, но не личного Бога, сын не плотью, но духом; 2) и потому человек должен служить этому началу, отцу и Богу (но не личному), духом (но не таинствами, не богослужением, не молитвами); 3) жизнь всех людей имеет божественное начало: «она одна свята»; 4) и потому человек должен служить этому началу в жизни всех людей, в жизни сынов человеческих, или же сына человеческого, — это воля Бога (безличного); «жизнь всех людей единственная достопоклоняемая святыня»; 5) истинная жизнь есть только в каждый миг настоящего; «обман жизни во времени, жизни прошедшего и будущего», т. е. «вера в вечность личного Бога, как и надежда на личное бессмертие, скрывает от людей истинную жизнь настоящего», и 6) потому человек должен стремиться к тому, чтобы «разрушить обман прошедшего и будущего» (обманчивую надежду на будущую премирную жизнь); 7) «истинная жизнь есть жизнь настоящего, присущая всем людям»; 8) потому живущий в настоящем общей жизнью всех людей, жизнью сына человеческого, соединяется «с Отцом, началом и основой всей жизни». По учению Толстого, в мире разлито божественное начало «любви», как некий тонкий «дух», проникающий все живые существа и сосредоточивающийся, главным образом, в человеке. Эта «мировая сила любви», — назовите ее и «Духом», «Богом», безразлично, так как эти названия нисколько не объясняют самого существа этой «силы», — проявляется в человеке то как «разум» (Дух), то как «любовь» (Отец), то как «разумение жизни» (Сын), т. е. осуществление «разумной любви» в практической жизни людей. Толстой в своем ответе на постановление Св. Синода об его отлучении (см. Миссион. обозр., 1901, 6) еще нагляднее подтвердил свое безбожное учение. Вот что он, между прочим, писал: «Я отвергаю Бога, во Святой Троице славимого. Создателя и Промыслителя вселенной, отрицаю Господа Иисуса Христа, Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, отрицаю бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы. То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами и рая — постоянного блаженства, — совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни. Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, не соответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия». Не обращая внимания на то, что в христианской религии нравственное учение стоит в прямой и неразрывной зависимости от ее догматической стороны. Толстой в своем учении, являясь самым решительным aнтидoгматистом, выступает с моралью, выдаваемой им за специально христианскую, прямо и положительно не связывая ее не только ни с какими религиозными, но и философскими началами. По его мнению, нравственные правила, им будто бы впервые открытые, таковы, что их могут принять все люди, хотя бы они держались самых противоположных воззрений по самым существенным для человека вопросам. Вместе с извращением религиозных основ Толстой изменяет самым коренным основам общественного и государственного порядка. Взяв будто бы из Евангелия пять следующих заповедей: 1) не противься злу или злому, 2) не прелюбодействуй, 3) не клянись, 4) не судись и 5) не воюй, — он отверг клятву, присягу, суд, всякую власть и собственность всякого рода. Американское, французское, японское, английское, русское, словом, все существующие правительства Толстой считает сложным, освященным преданием и обычаем, учреждением для совершения посредством насилия безнаказанно самых ужасных преступлений, убийств, ограблений, спаивания, одурения, развращения, эксплуатации народа богатыми и властвующими. И представительное правительство, как и народное представительство, по мнению Толстого, неразрывно связано с участием народа в политических делах, тем самым «вовлекает людей в интриги, хитрости, борьбу, озлобление, доходящее до убийства»; оно развращает политических деятелей, как и «королей, министров, президентов, членов парламентов, всякого рода революционеров, либералов». «При представительном правлении вместо одного или немногих центров разврата является большое количество таких центров, т. е. появляется большое количество людей, праздно живущих трудами рабочего народа». «Дело как нас, русских, так и всех людей, порабощенных правительствами, не в том, чтобы заменять одну форму правительства другой, а в том, чтобы избавиться от всякого правительства, чтобы уничтожить его». Толстой отверг также отечество и всякую любовь к нему, всякую ему верность. Защиту отечества от врагов и войну он считал преступлением и приравнивал к простому «разбою, убийству». По его учению, различение между своим народом и другими народами есть зло; любовь к отечеству или «патриотизм есть чувство неестественное, грубое, постыдное, неразумное, вредное» и даже «корыстное» и «безнравственное». Идея патриотизма, заявляет он, лежит в основе государственности и потому «чувство патриотизма должно быть подавлено и уничтожаемо». Патриотизм, по мнению Толстого, есть орудие власти правительств над народами; он является средством обмана народа со стороны императоров, королей, членов парламентов, правителей, военных, капиталистов, духовенства, писателей, художников и проч., чтобы жить трудами народа; а для управляемых патриотизм есть «отречение от человеческого достоинства разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти; он есть рабство». Вся наша жизнь, учит Толстой, негодна в самом своем корне; вся она основана на насилии; от насилия вся наша теперешняя жизнь проникнута развратом; разврат скрывается и там, где его никак не предполагают; разврат гнездится и в том, что нынешние люди считают самым законным пользованием своими правами или исполнением своих обязанностей; на насилии основана администрация, на насилии основан суд; разврат, произведение насилия — вся наша культура, вся цивилизация; нужно радикально изменить всю теперешнюю нашу жизнь; всякая внешняя сила, самая законная власть — есть насилие, которое должно быть изгнано из человеческого общества; нужно уничтожить насилие вообще и всецело; уничтожать насилие (т. е. весь нынешний общественный порядок) вообще, везде и всецело — это и значит не противиться злу или злому… Наконец, Толстой в своем учении изменяет самым коренным началам общечеловеческого чувства. В сочинении, под заглавием «Крейцерова соната», граф проповедует о необходимости уничтожения плотской любви; если не уничтожить ее одно поколение и вследствие этого появится новое поколение, то пусть уничтожает ее следующее поколение, затем еще дальнейшее поколение, пока плотская любовь не уничтожится совсем; вследствие же полного уничтожения плотской любви сам собою уничтожится весь человеческий род. То, «что у нас называется нравственной жизнью», по учению графа, есть «безнравственная жизнь», так как даже «нравственный брак» есть «разрешение на разврат». Таким образом. Толстой проповедует необходимость самоуничтожения человечества, прекращения размножения человеческого рода и учит о брачном сожитии, как разврате. Если резюмировать «веру» Толстого, то окажется, что это — странная смесь всех заблуждений нашего века, заблуждений, идущих к нам с Запада и воспринятых им в течение своей жизни, а именно: рационализма и так называемой «отрицательной критики», затем атеизма или, по крайней мере, пантеизма, буддизма (собственно в учении о нравственности и, в частности, — о несопротивлении злу), космополитизма и даже просто нигилизма и анархизма (в смысле отрицательно-разрушительного начала), именно там, где он подвергает беспощадному осуждению и отрицанию существующий общественный порядок и проповедует всеобщий переворот и разрушение этого порядка.
По учению традиционализма, хотя существование в нас идеи о Боге несомненно предполагает воздействие на наш дух Божества, но вследствие падения человека, разрушившего союз его с Богом и возможность живого взаимодействия между ними, такое воздействие могло иметь место только в первобытном состоянии человека. Бог сообщил первому человеку понятие о Себе путем откровения; затем, когда постоянная возможность такого откровения, вследствие повреждения человека, прекратилась, действительное распространение религиозных истин могло происходить только путем предания, преемственной передачи первоначально полученного религиозного познания. К защитникам этого учения принадлежат французские философы: Ламеннэ (1782–1854), Ботэн (1796–1867), Бональд (1753–1840) и др.
Наивысшим благом и принципом деятельности утилитаризм признает пользу. Полезным для нас мы вообще должны признавать все, что содействует нашему благосостоянию, хотя бы оно не всегда доставляло удовольствие, но сопровождалось бы и страданием; напр., полезно для нас образование ума, хотя оно достигается трудом; полезны умеренный образ жизни, неприятное лекарство для сохранения жизни. Основанное на требованиях разумной природы, предпочтение полезного приятному и составляет основание учения о пользе, как главном принципе нравственности. Хотя утилитаристы и говорят о хороших и дурных поступках, проводят границу между добродетельными действиями человека и действиями нехорошими, но в существе дела утилитаризм не признает добродетели. Он есть как бы отрицательное направление в этике. Рассматривая все наши поступки с точки зрения их полезности, утилитарное направление совершенно отрицает нравственность и добродетель, а счастье человека видит в удовольствиях.
Фатализм (от fatum — судьба, рок, предопределение)
См. о детерминизме.
Филантропия и гуманность
Хотя без религии не может быть между людьми ни истинной нравственности, ни истинного человеколюбия, но некоторые, отвергая религию, в основу нравственности полагают так называемую гуманность, т. е. естественное чувство человеколюбия. Чтобы это учение совсем не казалось без всякого смысла и опоры, защитники его выставляют несколько оснований в его пользу. К этим основаниям относятся: а) общие права
