Я; и само сознание есть продукт такого первоначального действия Я, — положения Я самим собою» (84; 107). Я и Не-Я взаимно ограничивают друг друга, и таким образом вводится понятие делимости Я: «как Я, так и Не-Я полагаются просто как делимые» (85; 109).
«Только теперь можно сказать о них обоих: они суть нечто. Абсолютное Я первого основоположения не есть нечто (оно не обладает никаким предикатом и никакого предиката не может иметь); оно есть безусловно лишь то, что оно есть, и этому нельзя дать дальнейшего объяснения. Теперь чрез это понятие до сознания доведена вся реальность; и у нее на долю Не-я приходится та часть, которая не присуща Я, и наоборот. То и другое представляют собою нечто; Не-я — то, что не есть я, и наоборот. Не-я, будучи противопоставлено абсолютному Я, являет собою безусловное ничто; будучи противопоставлено ограниченному Я, оно знаменует собою отрицательную величину» (86;109-110).
Итак, в недрах абсолютного Я возникает Я делимое, «нечто», разделяющее свое бытие с Не-я и от него в своем рефлективном определении зависящее: без Не-я, в сущности, нет Я как сознания или субъекта, нет и мира. Переход кНе-я совершается путем неясности и двусмысленности, ибо ради него абсолютное Я, которое не имеет никакого предиката, вернее логоса, абсолютно нелогично или внелогично, предвосхищая гегелевское salto-mortale духа к инобытию или природе, переодевается в Я-субъект и допускает — предикат, хотя он и состоит сначала только в противоположении, простом не или в минусе ( — А); но и это невозможно в отношении к неопределенному и невыразимому, логически трансцендентному Я, он не может возникнуть чрез Я, а только чрез я, а от Я к я[114 — Кстати сказать, здесь помогла и двусмысленность немецкого языка, в котором Ich всегда пишется с прописной буквы, между тем как у Фихте явно два, если не более понятий Ich, и это следовало бы отметить в русском переводе.] нет никакого перехода, существует hiatus, как справедливо и тонко отмечено в превосходном этюде И. Ильина «Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте-старшего» («Вопросы философии и психологии», 111-112): «Между первым действенным актом «самополагания» и вторым актом «инополагания» такое же расстояние, как между Богом до сотворения конечного мира и Богом после его создания… Вся проблема наукоучения возникает из того, что наряду с Абсолютным «Я» появляется другое «Я», не абсолютное, и задача всего построения лежит в том, чтобы конструировать такое отношение между «Я» Абсолютным и «Я» относительным, которое могло бы представить оба «Я» как известное единство. В самом деле, вспомним, что Абсолютному «Я» не может быть ничего равнопоставлено или противопоставлено; а между тем «Не-Я» возникает как противопоставленное «Я». Ясно, что оно противостоит не тому же самому «Я», которым оно впервые и первоначально «положено» («Вопросы философии и психологии», 111, 33). (Далее вопрос о делимости я и об определении отношения между «я» и «не-я», т. е. между субъектом и предикатом, фальшив в основе и есть и абсурд, и πρωτον ψευδος у Фихте, но об этом ниже.)
Сам Фихте говорит: «В то же самое время, как Я противопоставляется некоторое «Не-Я», оно ему и приравнивается, но только не в более высоком понятии (которое их обоих заключало бы в себе и предполагало бы некоторый высший синтез или по крайней мере тезис), как то бывает во всех остальных сравнениях, а в более низком понятии. Для того, чтобы быть уравнено с Не-я, Я само должно быть опущено до более низкого понятия, понятия делимости; здесь имеет место не «вхождение, а «»(хождение. Я и Не-я, поскольку они уравниваются и противополагаются чрез понятие взаимной ограниченности, сами суть нечто (акциденции) в Я как делимой субстанции, они положены Я как абсолютным, не допускающим ограничения субъектом, которому ничто не равно и ничто не противополагается» (95-96; 119).
Это-то таинственное «нисхождение» или «опущение» до более низкого понятия в абсолютном Я есть метафизическая катастрофа, совершенно разрывающая фихтевскую «систему», которой он так гордится и хвалится (92; 115). Фихте продолжает: «В том и состоит сущность «критической» философии, что в ней устанавливается некоторое абсолютное Я как нечто совершенно безусловное и ничем высшим неопределимое… напротив того, догматична та философия, которая приравнивает и противополагает нечто самому Я в себе; что случается как раз в долженствующем заключать более высокое понятие вещи (Ens), которое вместе с тем произвольно рассматривается как безусловно высшее понятие. В критической системе вещь есть то, что полагается в Я; в догматической же системе оно представляет собою то, в чем полагается само Я. Критицизм имманентен потому, что он все полагает в Я, догматизм же трансцендентен, ибо он идет за пределы Я» (96; 120). «Поскольку догматизм может быть последователен, спинозизм является наиболее последовательным его продуктом» (ib.).
Из делимости Я на Я и Не-Я Фихте выводит природу синтетических суждений и неразрывность тезиса и антитезиса, предвосхищая Гегеля в «диалектическом методе». Совершенно справедливо он констатирует всю немудрящую его сущность, именно, что «никакой антитезис невозможен без синтеза, ибо антитезис заключается ведь в розыске из подобных элементов общего признака, но подобные элементы не были бы подобны, если бы не были бы уподоблены некоторым синтетическим актом. Точно так же и наоборот, никакой синтез не возможен без антитезиса. Противоположности должны быть объединены; но они не были бы противоположны, если бы они не были противоположны чрез некоторое действие Я» (89-90; 113-114). Отсюда Фихте делает между прочим заключение, что «чисто аналитических суждений вообще не существует». Но рядом с этим установляются «тетические» суждения, т. е. просто суждения, в которых и заключено зерно онтологической и критической проблемы. «Тетическое суждение есть такое, в котором нечто не приравнивается и не противополагается ничему другому, а только полагается себе равным» (93; 116). Все подобные суждения подводятся под Я есмь, «т. е. под абсолютное положение Я (если даже не всякий раз имеют Я своим субъектом; например, человек свободен» (93; 116). Это есть глубокое и характерное заблуждение, ибо Я есмь есть вовсе не суждение, абсолютное Я лишено предикатов, и это сближение свидетельствует лишний раз о неясности Фихте в исходных основоположениях.
Развертывая далее «синтез» я и не-я, Фихте указывает некоторые черты в положении: Я полагает себя как определенное чрез не-я, выделяя здесь два момента: Я полагает себя как определенное чрез Не-я, и Не-я определяет я,наконец, Я полагает себя определенным абсолютной деятельностью (104; 105-127).
О реальности
«Поскольку утверждается: Я определяет себя самого, постольку Я приписывается абсолютная полнота реальности, так как оно положено как реальность просто и в нем не положено никакого отрицания. При этом раз Я должно определить самого себя, это не значит, что оно уничтожает в себе реальность, — так как этим оно было бы поставлено в противоречие с самим собою; но это должно значить, что Я определяет реальность и чрез ее посредство себя самого. Оно полагает всю реальность как некоторое абсолютное количество. За пределами этой реальности больше нет никакой реальности. Эта реальность полагается внутрь (ins) Я. Стало быть, Я определено постольку, поскольку определена реальность» (106; 129). «Не-я противополагается Я; и в нем пребывает отрицание, так же как в Я — реальность. Раз в Я положена абсолютная полнота реальности, то в Не-я неизбежно должна быть положена абсолютная полнота отрицания» (106; 129). «Сколько частей отрицания полагает в себе Я, столько же частей реальности полагает оно в Не-я» (107; 130).
«Источником всякой реальности является Я, так как оно есть непосредственно и безусловно полагаемое. Только чрез посредство Я и вместе с ним дается понятие реальности. Но Я есть потому, что оно полагает себя, и полагает себя потому, что оно есть. Следовательно, самоположение и бытие есть одно и то же. Но понятия самоположения и деятельности вообще суть, в свою очередь, одно и то же. Значит, всякая реальность действенна и все действенное есть реальность. Деятельность есть положительная, абсолютная реальность» (111; 134). Страдание Я есть «положительное абсолютное отрицание, и постольку оно противоположно страданию только относительному» (111; 134), оно есть отрицание количественное («простое отрицание деятельности, равное нулю, было бы покоем»). «Не-я, как таковое, лишено какой бы то ни было реальности, но оно имеет реальность, поскольку Я страдает, т. е. поскольку Я находится в состоянии аффекта» (112; 135).
Характерно: «Каждый возможный предикат Я означает собой некоторое ограничение его. Субъект Я есть безусловно деятельное или сущее. Предикатом же (например, Я представляю, стремлюсь и под.) эта деятельность заключается в некоторую ограниченную сферу» (118; 141).
Далее следует такой Ich-Spinosismus, очень типичный: «Поскольку Я рассматривается как охватывающий в себе весь и всецело определенный круг реальностей всяческих, оно есть субстанция. Поскольку же оно полагается в такую сферу круга, которая не всецело определена, постольку оно акцидентально или же в нем имеется некоторая акциденциям (119; 142). «Никакая субстанция не может быть мыслима безотносительно к акциденции, так как Я становится субстанцией только чрез положение возможных сфер в абсолютный круг; только благодаря возможным акциденциям возникают реальности, так как в противном случае все реальности были бы одним и тем же» (120; 142). «Субстанция есть вся смена целиком, мыслимая вообще; акциденция есть нечто определенное, которое сменяется вместе с каким-либо другим сменяющимся. Первоначально есть только одна субстанция — Я. В этой единой субстанции полагаются все акциденции, следовательно, все возможные реальности» (120; 142). Фихте предусматривает возникновение дальнейших, так сказать, производных субстанций из акциденций, но в основе лежит единая субстанция — Я. При этом остается, конечно, совершенно открытым, есть ли эта субстанция единичное, индивидуальное Я, и тогда как относиться к множественности я? или же если разуметь всеобщее Я, то как понимать отношение частных я к универсальному Я? Ответа нет, ибо нельзя считать ответом краткое и глухое замечание в речи «О достоинстве человека»: «Все индивиды заключаются в Едином великом единстве чистого Духа» (405; 416) или: «Для меня, который есть я, таков и каждый, который есть я» (ib.). Но я имеет свойство мыслить и ощущать себя в единственном числе и не только в первом, но и единственном лице, писать себя с большой буквы, как Я у Фихте, и от такого я к чужому я или ты нет никакого логического перехода.
Интересно далее следующее суждение: «Неисследованной и совершенно невыясненной осталась частью та деятельность Я, посредством которой оно различает и потом сравнивает себя как субстанцию и акциденцию, частью жето, что побуждает Я предпринимать это действие, причем этим побуждающим началом должно быть, конечно, действие Не-я < ... > Подлинной высшей задачей, содержащей в себе все другие задачи, является следующая: как может Я непосредственно воздействовать на Не-я или же Не-я на Я, раз оба должны быть друг другу противоположны». Между ними продвигаются все новые члены, но в конце концов все же остается точка непосредственного соприкосновения Я и Не-я. «На это можно посмотреть и с другой стороны. — Поскольку Я ограничивается Не-я, оно конечно в себе самом, поскольку оно полагается собственной деятельностью, бесконечно. Оба его момента, бесконечность и конечность, должны быть объединены между собою. Но такое объединение само по себе невозможно».
«Противоречие (между светом и тьмой) может быть разрешено только следующим образом: свет и тьма вообще не противоположны между собою, а различаются лишь по степени. Тьма есть только чрезвычайно незначительное количество света. Совершенно так же обстоит дело и между
