каждому, в университетской типографии…
Дубельт. Последнюю книгу тебе рекомендую. Пьешь?
Битков. В рот не беру, ваше превосходительство.
Дубельт. Оставим книги. Далее.
Битков. Сегодня обнаружил лежащую на полу чрезвычайной важности записку. «Приезжай ко мне немедленно, иначе будет беда». Подпись — Вильям Джук.
Дубельт звонит. Входит Ракеев.
Дубельт. Василия Максимовича ко мне.
Ракеев выходит. Входит Василий Максимович, чиновник в статском.
Вильям Джук.
Василий Максимович. Уж все перерыли, ваше превосходительство, такого нету в Санкт-Петербурге.
Дубельт. Надобно, чтобы к завтрему был.
Василий Максимович. Нахожусь в недоумении, ваше превосходительство, нету такого.
Дубельт. Что за чудеса, англичанин в Питерс провалился.
Ракеев (входит). Ваше превосходительство, Иван Варфоломеевич Богомазов по этому же делу.
Дубельт. Да.
Ракеев выходит. Входит Богомазов.
Богомазов. Прошу прощения, ваше превосходительство. Отделение Джука ищет? Это — Жуковский, он шуточно подписываться любит.
Дубельт (махнув рукой Василию Максимовичу). Хорошо. (Богомазову.) Извольте подождать там, Иван Варфоломеевич, я вас сейчас приму.
Василий Максимович и Богомазов выходят.
Ну, не сукин ты сын после этого? Дармоеды! Наследника цесаревича воспитатель, Василий Андреевич Жуковский, действительный статский советник! Ведь ты почерк должен знать!
Битков. Ай, проруха! Виноват, ваше превосходительство!
Дубельт. Отделение взбудоражил. Тебе морду наов! Дальше.
Битков. Сегодня же к вечеру на столе появилось письмо, адресованное иностранцу.
Дубельт. Опять иностранцу?
Битков. Иностранцу, ваше превосходительство. В голландское посольство, господину барону Геккерену, Невский проспект.
Дубельт. Битков! (Протягивает руку.) Письмо, письмо мне сюда! Подай на полчаса.
Битков. Ваше превосходительство, как же так письмо? Сами посудите, на мгновенье заскочишь в кабинет, руки трясутся. Да ведь он придет, письма хватится. Ведь это риск!
Дубельт. Жалованье получать у вас ни у кого руки не трясутся. Точно узнай, когда будет доставлено письмо, кем, и кем будет в посольстве принято, и кем будет доставлен ответ. Ступай.
Битков. Слушаю. Ваше превосходительство, велите мне жалованье выписать.
Дубельт. Жалованье? За этого Джука с тебя еще получить следует. Ступай к Василию Максимовичу, скажи, что я приказал выписать тридцать рублей.
Битков. Что же тридцать рублей, ваше превосходительство? У меня детишки…
Дубельт. Иуда искариотский иде ко архиереям, они же обещаша сребреники дати… И было этих сребреников, друг любезный, тридцать. В память его всем так и плачу.
Битков. Ваше превосходительство, пожалуйте хоть тридцать пять.
Дубельт. Эта сумма для меня слишком грандиозная. Ступай и попроси ко мне Ивана Варфоломеевича Богомазова.
Битков уходит. Входит Богомазов.
Богомазов. Ваше превосходительство, извольте угадать, что за бумага?
Дубельт. Гадать грех. Это копия письма к Геккерену.
Богомазов. Леонтий Васильевич, вы колдун. (Подает бумагу.)
Дубельт. Нет, это вы колдун. Как же это вы так искусно?
Богомазов. Черновичок лежал в корзине, к сожалению, неполное.
Дубельт. Благодарю вас. Отправлено?
Богомазов. Завтра камердинер повезет.
Дубельт. Еще что, Иван Варфоломеевич?
Богомазов. Был на литературном завтраке у Салтыкова.
Дубельт. Что говорит этот старый враль?
Богомазов. Ужас! Государя императора называет le grand bourgeois… (Вынимает бумагу.) И тогда же Петя Долгоруков дал списать…
Дубельт. Bancal?[20]
Богомазов. Он самый.
Дубельт. Так. Еще, Иван Варфоломеевич?
Богомазов. Воронцовский бал. (Подает бумагу.)
Дубельт. Благодарю вас.
Богомазов. Леонтий Васильевич, надобно на хромого Петьку внимание обратить. Ведь это что несет, сил человеческих нету! Холопами всех так и чешет. Вторую ногу ему переломить мало… Говорит, что от святого мученика происходит.
Дубельт. Дойдет очередь и до мучеников.
Богомазов. Честь имею кланяться, ваше превосходительство.
Дубельт. Чрезвычайные услуги оказываете, Иван Варфоломеевич. Я буду иметь удовольствие о вас графу доложить.
Богомазов. Леонтий Васильевич, душевно тронут. Исполняю свой долг.
Дубельт. Понимаю, понимаю. Деньжонок не надобно ли, Иван Варфоломеевич?
Богомазов. Да рубликов двести не мешало бы.
Дубельт. А я вам триста выпишу для ровного счета, тридцать червонцев. Скажите, пожалуйста, Василию Максимовичу.
Богомазов кланяется, уходит.
Дубельт один, читает бумаги, принесенные Богомазовым.
Буря мглою небо кроет… вихри снежные крутя. (Слышит что-то, глядит в окно, поправляет эполеты.)
Дверь открывается, появляется жандарм Пономарев. Вслед за ним в дверь входит Николай I в кирасирской каске и шинели, а за Николаем — Бенкендорф.
Николай I. Здравствуй.
Дубельт. Здравия желаю, ваше императорское величество. В штабе корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит в добром порядке.
Николай I. Проезжал с графом, вижу, у тебя огонек. Занимаешься? Не помешал ли я?
Дубельт. Пономарев, шинель!
Пономарев принимает шинели Николая I и Бенкендорфа, выходит.
Николай I (садясь). Садись, граф. Садись, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Слушаю, ваше величество.
Николай I. Над чем работаешь?
Дубельт. Стихи читаю, ваше величество. Собирался докладывать его сиятельству.
Николай I. А ты докладывай, я не буду мешать. (Берет какую-то книгу, рассматривает.)
Дубельт. Вот, ваше сиятельство, бездельники в списках распространяют пушкинское стихотворение по поводу брюлловского распятия. Помните, вы изволили приказать поставить к картине караул?.. К сожалению, в отрывках. (Читает.)
Но у подножия теперь креста честного,
Как будто у крыльца правителя градского,
Мы зрим — поставлено на место жен святых —
В ружье и кивере два грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража?
Или распятие — казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей?..
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род адамов искупила,
И чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не ведено сюда простой народ?
Бенкендорф. Как это озаглавлено?
Дубельт. «Мирская власть».
Николай I. Этот человек способен на все, исключая добра. Ни благоговения к божеству, ни любви к отечеству. Ах, Жуковский! Все заступается… И как поворачивается у него язык!.. Семью жалко, жену жалко, хорошая женщина… Продолжай, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Кроме сего, у студента Андрея Ситникова при обыске найдено краткое стихотворение в копии, также подписано: «А. Пушкин».
Бенкендорф. Прочитайте, пожалуйста.
Дубельт. Осмелюсь доложить, ваше сиятельство, неудобное.
Николай I (перелистывая книгу.) Прочитай.
Дубельт (читает).
В России нет закона.
А — столб, а на столбе — корона.
Николай I. Это он?
Дубельт. В копии подписано: «А. Пушкин».
Бенкендорф. Отменно любопытно то, что кто бы ни писал подобные гнусности, а ведь припишут господину Пушкину. Уж такова персона.
Николай I. Ты прав. (Дубельту.) Расследуйте.
Бенкендорф. Есть что-нибудь срочное?
Дубельт. Как же, ваше сиятельство: не позднее послезавтрашнего дня я ожидаю в столице дуэль.
Бенкендорф. Между кем и кем?
Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Александром Сергеевичем Пушкиным и поручиком кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном-Дантес. Имею копию черновика оскорбительного письма Пушкина к барону Геккерену-отцу.
Николай I. Прочитай письмо.
Дубельт (читает)…Подобно старой развратнице, вы подстерегали мою жену в углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного сына… И когда, больной позорною болезнью, он оставался дома, вы говорили… пропуск… не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания… пропуск… ваш сын осмеливался разговаривать с ней, так как он подлец и шалопай. Имею честь быть…
Николай I. Он дурно кончит. Я говорю тебе, Александр Христофорович, он дурно кончит. Теперь я это вижу.
Бенкендорф. Он бретер, ваше величество.
Николай I. Верно ли, что Геккерен нашептывал Пушкиной?
Дубельт (глянув на бумагу). Верно, ваше величество. Вчера на балу у Воронцовой.
Николай I. Посланник!.. Прости, Александр Христофорович, что такую обузу тебе навязал. Истинное мучение.
Бенкендорф. Таков мой долг, ваше величество.
Николай I. Позорной жизни человек. Ничем и никогда не смоет перед потомками с себя сих пятен. Но время отомстит ему за эти стихи, за то, что талант обратил не на прославление, а на поругание национальной чести. И умрет он не по-христиански… Поступить с дуэлянтами по закону. (Встает.) Спокойной ночи. Не провожай меня, Леонтий Васильевич. Засиделся я, пора спать. (Уходит в сопровождении Бенкендорфа.)
Через некоторое время Бенкендорф возвращается.
Бенкендорф. Хорошее сердце у императора.
Дубельт. Золотое сердце.
Бенкендорф. Так как же быть с дуэлью?
Дубельт. Это как прикажете, ваше сиятельство.
Бенкендорф. Извольте послать на место дуэли с тем, чтобы взяли их с пистолетами и под суд. Примите во внимание, место могут изменить.
Дубельт. Понимаю, ваше сиятельство.
Бенкендорф. Дантес каков стрелок?
Дубельт. Туз — десять шагов.
Бенкендорф. Императора жаль.
Дубельт. Еще бы!
Бенкендорф (вставая). Примите меры, Леонтий Васильевич, чтобы люди не ошиблись, а то поедут не туда…
Дубельт. Слушаю, ваше сиятельство.
Бенкендорф. Покойной ночи, Леонтий Васильевич. (Выходит.)
Дубельт (один). Буря мглою небо кроет… вихри снежные крутя… Не туда!.. Тебе хорошо говорить… Буря мглою небо кроет… Не туда… (Звонит.)
Дверь приоткрывается.
Ротмистра Ракеева ко мне.
Темно.
Действие третье
Квартира Геккерена. Ковры, картины, коллекция оружия. Геккерен сидит и слушает музыкальную шкатулку. Входит Дантес.
Геккерен. А, мой дорогой мальчик, здравствуй. Ну иди сюда, садись. Я давно тебя не видел и соскучился. Отчего у тебя недовольное лицо? Откройся мне. Своим молчанием ты причиняешь мне боль.
Дантес. J’etais tres fatigue ces-jours-ci[21]. У меня сплин. Вот уже третий день метель. Мне представляется, что ежели бы я прожил здесь сто лет, я бы все равно не привык к такому климату. Летит снег, и все белое.
Геккерен. Ты хандришь. А это дурно!
Дантес. Снег, снег, снег… Что за тоска. Так и кажется, что на улицах появятся волки.
Геккерен. А я привык за эти четырнадцать лет. Ii n’y a pas d’autre endroit au monde, qui me donne comme Petersbourg, le sentiment d’etre a la maison[22]. Когда мне становится скучно, я запираюсь от людей, я любуюсь, и скука убегает. Послушай, какая прелесть! Я сегодня купил.
Шкатулка играет.
Дантес. Не понимаю твоего пристрастия к этому хламу.
Геккерен. О, нет, это не хлам. Я люблю вещи, как женщина — тряпки. Да что с тобой?
Дантес. Мне скучно, отец.
Геккерен. Зачем ты это сделал, Жорж? Как хорошо, как тихо мы жили вдвоем!
Дантес. Смешно говорить об этом. Ты-то знаешь, что я не мог не жениться на Екатерине.
Геккерен. Вот я и говорю: твои страсти убьют меня. Зачем ты разрушил наш очаг? Лишь только в доме появилась женщина, я стал беспокоен, у меня такое чувство, как будто меня выгнали из моего угла. Я потерял тебя, в дом вошла беременность, шум, улица. Я ненавижу женщин.
Дантес. Ne croycz pas de grace que j’aie oublie cela…[23] Я это знаю очень хорошо.
Геккерен. Ты неблагодарен, ты растоптал покой.
Дантес. Это несносно. Посмотри, все смешалось и исчезло.
Геккерен. Ну, а теперь на что ты можешь жаловаться? Ведь ты увидишь ее? Твои желания исполнены. Ну, а о моих никто не думает. Нет, другой давно бы отвернулся от тебя.
Дантес. Я хочу увезти Наталью в Париж.
Геккерен. Что такое? О боже! Этого даже я не ожидал. Ты подумал о том, что ты говоришь? Стало быть, мало того, что ты меня лишил покоя, но ты хочешь и вовсе разбить жизнь. Он бросит здесь беременную жену и похитит ее сестру! Чудовищно! Что же ты сделаешь со мной? Вся карьера, все кончено! Все погибнет! Да нет, я не верю. Какая холодная жестокость, какое себялюбие! Да, наконец, какое безумие!
Стук.
Да, да.
Слуга (подает письмо). Вашему превосходительству. (Выходит.)
Геккерен. Одну минуту, ты позволишь?
Дантес. Пожалуйста.
Геккерен читает письмо, роняет его.
Что такое?
Геккерен. Я говорил тебе. Читай.
Дантес (читает). Так… Так.
Геккерен. Как смеет? Мне? Он забыл, с кем имеет дело! Я уничтожу его! Мне?!
Беда. Вот пришла беда. Что ты сделал со мною?
Дантес. Ты меня упрекаешь за чужую гнусность?
Геккерен. Это бешеный зверь! Жорж, ты отдал меня в руки бретера.
Дантес. О, не спеши. (Отходит к окну.) Все занесло, все погребено… Речь идет не о тебе. У этого господина плохой стиль. Я не понимаю, почему он вообразил, что он
