листок, читает): «Джугашвили. Телосложение среднее. Голова обыкновенная. Голос баритональный. На левом ухе родинка». Все.
Губернатор. Ну, скажите! У меня тоже обыкновенная голова. Да, позвольте! Ведь у меня тоже родинка на левом ухе! Ну да! (Подходит к зеркалу.) Положительно, это я!
Трейниц. Ну, не совсем так, ваше превосходительство. Дальше телеграфирую: «Сообщите впечатление, которое производит его наружность». Ответ: «Наружность упомянутого лица никакого впечатления не производит».
Губернатор. Действительно, это… э… Я не понимаю, что нужно для того, чтобы, ну, скажем, я произвел на них впечатление? Неужели же нужно, чтобы у меня из ноздрей хлестало пламя? Но, однако, придется заняться этим… э… семинаристом серьезно.
Трейниц. Он теперь уже не семинарист. Он, ваше превосходительство, член тифлисского комитета РСДРП.
Губернатор. Виноват?..
Трейниц. Российской социал-демократической рабочей партии.
Губернатор. Так это, стало быть, э… важное лицо?
Трейниц. Да, это очень опасный человек. Предупреждаю вас, ваше превосходительство, что движение в Батуме теперь пойдет на подъем.
Губернатор. Что же вы намерены предпринять?
Трейниц. В два двадцать пять я уезжаю в Батум.
Губернатор. Очень, очень хорошо. Желаю вам полного успеха.
Трейниц. Честь имею кланяться, ваше превосходительство. (Выходит.)
Губернатор подходит к зеркалу, рассматривает ухо.
Скрипнула дверь.
Губернатор (вздрогнув). Телеграмма?
Адъютант. Никак нет, ваше превосходительство. К вам господин Вайншед.
Губернатор. Тот самый? Сам приехал? Что такое? Пожалуйста.
Адъютант (в дверь). Прошу вас. (Пропускает входящего и скрывается.)
В руках у вошедшего измятый котелок. Вошедший в пальто.
Ваншейдт. Ваше превосходительство. (Кланяется.)
Губернатор. Прошу садиться. Вы из Батума?
Ваншейдт. Из Батума.
Губернатор. Вы… э… управляющий ротшильдовским заводом? Э… этого… Черноморско-каспийского?
Ваншейдт. Управляющий.
Губернатор. Да, простите, как, собственно, точно ваша фамилия? Вайнштейн или Вайнштедт?
Ваншейдт. Ваншейдт, ваше превосходительство.
Губернатор. Тэ дэ?
Ваншейдт. Дэ тэ.
Губернатор. Ну, вот видите… это уж совсем по-новому! Но что же вы так официально… э… в верхней одежде? Не угодно ли вам снять пальто?
Ваншейдт. У меня, ваше превосходительство, рукав в пиджаке с корнем вырван. Я ведь прямо с завода, на квартиру даже не заезжал, кинулся в поезд и к вам. (Идет к вешалке в углу, снимает пальто, вешает его, кладет па полочку котелок.)
Губернатор. Что же случилось? На вас лица нет.
Ваншейдт. Ваше превосходительство, ужас! Что у нас на заводе творится, это прямо нельзя описать! Пришлось уволить триста восемьдесят девять человек.
Губернатор. Триста восемьдесят девять? Большое количество! Я полагаю, что это вследствие падения спроса?
Ваншейдт (удивленный проницательностью губернатора). Вы угадали, ваше превосходительство. И они после этого устроили настоящий ад!
Губернатор. Чего же они хотят?
Ваншейдт. Они, конечно, хотят, чтобы их обратно приняли.
Губернатор. Так, так…
Ваншейдт. Но этого мало. Они такие требования выставили…
Губернатор. Агитаторы, конечно, работали?
Ваншейдт. Тучи агитаторов, нельзя себе представить, что там делается!
Губернатор. Вы пробовали повлиять на них?
Ваншейдт. Пробовал, ваше превосходительство.
Губернатор. И что же?
Ваншейдт. Они меня кровопийцей назвали.
Губернатор. Что же вы?..
Ваншейдт. Не на дуэль же мне их вызвать, ваше превосходительство. Я еле из конторы выскочил. Ведь они меня уж за пиджак хватали.
Губернатор. Что такое! Это чудовищно… Вы в список этих уволенных, я надеюсь, поместили самых беспокойных?
Ваншейдт. Само собой разумеется. Я захватил список с собой. (Роется в карманах, вытаскивает листок.) Ну уж это прямо чудеса! Как же это так?.. Извольте поглядеть.
Губернатор. Но позвольте… ведь это прокламация?..
Ваншейдт. Конечно, прокламация.
Губернатор. Какая наглость!
Ваншейдт. А где же список? (Идет к вешалке, шарит в карманах пальто.) Пожалуйста, ваше превосходительство еще одна.
Губернатор. Hо каким же образом… э… это к Вам попало?
Ваншейдт. Не знаю. Прошу на завод войска.
Губернатор. Гм… Сколько ж вам нужно войск на завод?
Ваншейдт. Два батальона.
Губернатор. Помилуйте, господин Ванштейн! У вас сколько в Батуме заводов?
Ваншейдт. Восемь керосиновых.
Губернатор. Ну вот-с! Ведь это, господин Ванштедт… язык арифметики неумолим… потребуется шестнадцать батальонов! А шестнадцать батальонов — это дивизия! И если к ней придать, как это полагается, конный дивизион артиллерии… а госпиталя, интендантство!.. Это… э… Я понимаю серьезность вашего положения и, конечно, дам вам стражников.
Ваншейдт. Сколько дадите, ваше превосходительство?
Ваншейдт. Дайте сорок.
Губернатор. Ну, шесть.
Губернатор. Помилуйте, господин Ваншейт… ну семь.
Ваншейдт. Пятнадцать.
Губернатор. Господин Вайнштейн, это странно, мы как будто торгуемся…
Адъютант (входя). Срочная, ваше превосходительство.
Губернатор. Читайте.
Адъютант (читает). «Кутаисскому военному губернатору. Копия — жандармское управление, полковнику Трейницу. Секретно. Срочно. Батуме забастовал ротшильдовский завод. Стали все цеха. Тысяча пятьсот человек. Ожидаю беспорядков. Ротмистр Бобровский».
Губернатор. Что?!
Ваншейдт. Вот, ваше превосходительство!
Губернатор. Сколько времени?
Губернатор. Ушел! Телефонируйте сейчас же на вокзал, чтобы дали паровоз, салон. Я еду в Батум. И… это… ко мне на квартиру чтобы… это… чемодан!
Адъютант. Слушаю. (Бежит к дверям.)
Ваншейдт. Я с вами, ваше превосходительство.
Губернатор. Что? Ах, да, да.
Чья-то рука в самых дверях подает адъютанту телеграмму.
Адъютант. Срочная!
Губернатор. Ну, ну?
Адъютант (читает). «Панаиота побили на Сидеридисе. Подпись: Сидеридис».
Губернатор (взревел). Что же это такое?! Я вас спрашиваю! Это еще что? Какой Панаиот? Что это значит? Почему побили? Телеграфируйте этому Сидеридису, чтобы он сию минуту перестал телеграфировать мне глупости! Кто этот Панаиот?!
Ваншейдт. Панаиот, ваше превосходительство, это главный приказчик у Сидеридиса.
Губернатор. Так, черт же их… так и телеграфируй — почему его побили?! Шинель мне!
Курьер бросается к вешалке, Ваншейдт также.
Губернатор (всовывая руки в рукава). Зачем побили? Ведь если побили, значит, есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!
Поспешно выходит, за ним бросается Ваншейдт.
Темно.
Картина пятая
Через сутки. Мартовский день. Наполовину выгоревший цех на заводе в Батуме. Чувствуется, что и цех и двор залиты громаднейшей толпой (ее самое не видно). Цепь городовых не подпускает ее к какому-то помосту, на котором стоят Трейниц, полицеймейстер, Ваншейдт и Кякива. Слышен ровный гул толпы. Входит губернатор в сопровождении двух казаков.
Губернатор. Здравствуйте, господа!
Полицеймейстер. Здравия желаю, ваше превосходительство.
Губернатор. Это что же? Целая толпа, как я вижу?
Полицеймейстер вздыхает.
Губернатор. Безобразие! Здравствуйте, рабочие! (Молчание.) Безобразие! (Обращает свое внимание на Кякиву.) Это кто такой?
Трейниц. Переводчик при жандармском управлении, ваше превосходительство.
Кякива. Кякива, ваше превосходительство.
Губернатор. Безобра… а, хорошо. Вы им… ты им… э… любезнейший, будете, будешь переводить. (Толпе.) Ну-с, выпустите вперед главных!
Толпа закричала на русском, грузинском языках: «У нас нету главных!.. Нету у нас никаких главных!.. Все одинаково терпим!.. Все мы здесь главные!.. Все!..»
Кякива. Они, ваше превосходительство, говорят, что нету главных, все одинаково, говорят…
Губернатор. Что это значит — одинаково?
Кякива (кричит по-русски). Что значит — одинаково?
Губернатор. Не могут же объясняться сразу две тысячи человек! Пусть вперед выпустят того, кто изложит их желания! (Полицеймейстеру.) Всегда надо пробовать подействовать мерами кротости.
Полицеймейстер вздыхает.
Выходят Геронтий, Порфирий и Климов.
Губернатор. Ну, вот так-то лучше. Потолкуем, разберемся в ваших нуждах. (Геронтию.) Ну, говори, что у вас тут, чем это вы недовольны?
Геронтий. Очень тяжко живем. Мучаемся.
Кякива. Он говорит, мучаются.
Губернатор. Понимаю я.
Толпа: «Нету житья!.. Плохо живем!.. Мучаемся!..»
Полицеймейстер. Тише вы! Один будет говорить!
Геронтий. Человек не может работать по шестнадцать часов в сутки. Поэтому рабочие выставляют такие требования: рабочий день не должен превышать десяти часов.
Губернатор. Гм…
Геронтий. Накануне воскресных и праздничных дней работу заканчивать в четыре часа пополудни. Без разбору не штрафовать. Штраф не должен превышать трети жалования. (По-грузински повторяет эти слова.)
Толпа: «Замучили штрафами!»
Климов. Штрафами последнюю рубаху снимают!
Ваншейдт. Это, ваше превосходительство, неправда.
Климов. Как это-неправда?
Толпа: «Как это неправда? Догола раздевают рабочего! Живодерствуют!»
Полицеймейстер. Тише!
Геронтий. Всем поденным прибавить по двадцать копеек. Рабочим, которые возят пустые банки, прибавить на каждую тысячу банок одну копейку. Заготовщикам ручек прибавить десять копеек с тысячи. В лесопильном прибавить двадцать копеек на каждую тысячу ящиков.
Ваншейдт (полицеймейстеру). Нет, вы все это слышите!
Полицеймейстер вздыхает.
Геронтий. И требуем мы еще, чтобы всех уволенных до последнего человека приняли бы обратно.
Ваншейдт (полицеймейстеру). Нет, вы прислушайтесь!
Геронтий. И еще мы требуем, чтобы с нами не поступали как со скотом, чтобы не избивали рабочих. Бьют рабочих на заводе.
Губернатор (Ваншейдту). То есть как?..
Ваншейдт. Я никогда не видел! Этого не может быть… клевета…
Климов. А вы посмотрите!
Из толпы выбегает рабочий-грузин, сбрасывает башлык с головы, показывает лицо в кровоподтеках и ссадинах, что-то выкрикивает по-грузински, потом кричит по-русски: «Палкой, палкой!»
Губернатор (Ваншейдту). Э?..
Ваншейдт. В первый раз вижу… может быть, он что-нибудь украл?
Климов. Он щепок взял на растопку! Цена этой растопки на базаре меньше копейки! И его били сторожа, как ломовую лошадь! Все свидетели! Весь цех видел! Били!
Толпа вскричала страшно: «Били! Истязали! Насмерть забивали! Все свидетели!»
Ваншейдт. Я же, ваше превосходительство, не могу отвечать за сторожа… сторожа уволю…
Послышался полицейский свисток. Толпа стихает.
Губернатор (Геронтию). Все?
Порфирий (выступая вперед и стараясь держаться как можно спокойнее и деловитее). Нет, еще не все. Есть еще одно, последнее требование: когда мы работаем, мы получаем полную плату. Но если на заводе временно не будет для всех работы, то чтобы устроили две смены и чтобы неработающая смена получала половину платы.
Губернатор. Что? Я спрашиваю: что такое? Я ослышался или ты угорел? Э… (Кякиве.) Переведи ему.
Кякива укоризненно вертит пальцами перед лбом, показывая Порфирию, что тот угорел.
Губернатор. Где же это видано?.. Чтобы рабочий не работал, а деньги получал? Я просто… э… не понимаю… (Трейницу.) Где же тут здравый смысл?
Порфирий, поворачиваясь к толпе, говорит раздельно и внятно по-грузински. На лице у него выражение полного удовлетворения, видно, что все козыри у него на руках. Толпа в ответ весело прогудела.
Губернатор (Кякиве). Переведи.
Кякива (конфузясь). Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит про ваших лошадей…
Губернатор. Ничего не понимаю! При чем здесь лошади?
Кякива. Он, я извиняюсь, ваше превосходительство, говорит, что, когда вы на лошадях ездите, кормите их, а когда они в конюшне стоят, то ведь тоже кормите. А иначе, говорит, они околеют и вам не на чем будет ездить. А разве, говорит, человек не достоин того, чтобы его все время кормили? Разве он хуже лошади? Это он говорит!
Полное молчание.
Трейниц (полицеймейстеру). Ага. Ну, понятно, чья это выдумка. Не будет добра в Батуме.
Губернатор. Это… это что-то совершенно нелогичное… Возрази ему… то есть переведи… Лошади — лошадями, а люди — это совсем другой, так сказать, предмет. (Порфирию, укоризненно.) Драгоценнейший дружок!.. Переводи!
Кякива (Порфирию). Драгоценнейший дружок!
Губернатор. Что ты, черт тебя возьми, разве так переводят?!
Кякива. Он понимает, ваше превосходительство! «Драгоценнейший дружок» так и будет на всех языках — драгоценнейший дружок!
Губернатор. Пошел вон!
Кякива скрывается за спиной губернатора.
Что такое? (Трейницу.) Я не совсем понимаю, полковник… это какой-то идиот! Неужели жандармское управление не могло найти другого? Это же попугай!
Трейниц (сухо). До сих пор он, ваше превосходительство, работал толково.
Губернатор. Не понимаю-с! (Рабочим.) Нет, друзья мои, это невиданно и неслыханно!
Климов. А Путиловский?
Губернатор. Что Путиловский?
Климов. Когда Путиловский сгорел, покуда новые цеха отстроили, рабочие получали половину жалованья.
Губернатор. Это… э… Путиловский — это Путиловский… а тут это совершенно невозможно. Да-с! Нет, друзья мои, я вижу, что какие-то злонамеренные люди вас смутили, пользуясь вашей доверчивостью… и… требования ваши чрезмерны и нелепы. Насчет избитого будет произведено строжайшее расследование, и, всеконечно, виновный понесет заслуженную кару… а требования ваши… нет… Куда он
