чтоб тебе!..
Темно.
Картина шестая
Помещение контрразведки. Ночь.
Маслов (один, проверяя карманы). Валюта здесь и документы здесь. Ну, что же, все готово, и ехать можно с чистой совестью. К чему возиться с этим делом? Через три дня я буду далеко. Пусть красные сожрут всю эту гнусную страну. Я послужил, я честно долг исполнил. Но нет! С неодолимой силой я стремлюсь распутать этот клубок, последний, я надеюсь. Но почему? Какой азарт влечет меня? Ах, вот что. Я принципиален. Полковник Маслов я. Полковник Маслов я. Я все узнаю. А все узнав — я расстреляю. Без этого я не уйду. И кроме того, деньги. Я чувствую, что касса у нее, партийная, там деньги есть, и деньги эти не превратить в валюту было бы грешно. Впустите Болотову.
Болотова (она больная, не узнает людей).
Маслов. Ах, боже, боже, вы совсем больны! И я жалею вас, но что поделаешь, долг службы. Садитесь на диван, сюда, и говорите, но только истину. Святое слово — истина. Мне нужно знать ее. Скажите слово истины, я отпущу вас. Поймите, что вас ждет свобода.
С улицы послышался цокот копыт и вальс, который играют медные инструменты.
Болотова. Вальс? Вы слышите, как вальс играют?
Маслов. Да, вальс. Там конница идет.
Болотова. Вальс… Ах, где же, где же слышала я старинный вальс… Но голова болит, я не могу припомнить… Я все готова вам открыть… но я забыла все слова… вы что-нибудь мне подскажите…
Маслов. Да, да. Скажите только адреса и где их деньги?
Болотова. Ах, вспомнила! В галерее блестели медные трубы, меня обвевает тот вальс… кто-то сказал мне, что я прекрасна… кто целовал мои губы?
Маслов. Очнитесь, вы бредите. Проклятый тиф! Он погубит все.
Болотова. Вспомнила, вспомнила…
Маслов. Да, говорите.
Болотова. Я за рекою слышу гармонию… белые лилии лежат на воде…
Маслов. Где деньги? Где деньги? Я отпущу вас.
Болотова. Солнце горит меж деревьями, в роще… как бы мне эту лилию сорвать…
Болотова. Мне стало страшно… отпустите… дайте мне пить!
Маслов. Нет, ни капли! Довольно притворства! Вы — комедиантка!
Болотова. Чей это голос грозит мне? Спасите!
Маслов (звонит. Входит солдат). Дайте мне Марича на очную ставку!
Вталкивают связанного Марича.
Ну, что? Узнали вы друг друга?
Болотова. Нет, я его не знаю…
Марич. Палач!
Маслов. Молчать! Ты ее не знаешь, негодяй?
Марич. Да, ее я знаю. Но к организации она непричастна. Я видел ее только раз, когда гнались за мной. Отпустите ее, она в бреду, не узнает людей.
Болотова. Я знаю, помню, он был ранен…
Марич. Отпустите ее.
Маслов. Нет, негодяй! Ты не в бреду, и если ты не назовешь имен, ее пытать я стану.
Входит Болотов в адъютантской форме.
Кто вы такой? Как вы сюда проникли?
Болотов. Я — адъютант Главкома Шатров, вот бумага. Благоволите сообщить, зачем здесь держат Болотову? Ольгу? Вот она.
Маслов. Вы знаете ее?
Болотов. Нет. Но знаю дело.
Маслов. Не понимаю, почему Главком заинтересовался этим делом. Но ежели ему угодно, я допрошу при вас обоих.
Болотова. Вот пришел самый страшный человек… это его голос терзал меня в то время, как мы здесь с вами пели вальс…
Болотов. Что с ней?
Маслов. Она немного нездорова, грипп, простуда…
Марич. Он лжет! Она болеет тифом! Он ее пытал.
Болотов стреляет в Маслова, тот падает.
Голос за дверью. Что такое?
Болотова. На помощь! Здесь убили человека! Злодей! Злодей!
Голос за дверью. Что такое?
Марич. Скорей закройте дверь. Здесь допрос!
Болотов (закрывает дверь). Здесь допрос. Впервые в жизни я убил. Ольга! Взгляни, ведь это я!
Марич. Он смерти ждал давно. Кто вы такой?
Болотов. Я муж ее.
Марич. Развяжите мне руки.
Болотов. Ольга, ты не узнаешь меня?
Болотова. Я тебя не знаю, ты — убийца. Боюсь тебя.
Болотов. Что нам делать?
Марич. Не медлите, нас схватят. (Болотовой.) Не кричите. Меня вы не боитесь?
Болотова. Нет.
Марич. За мной! За мной! Скорей! Скорее! (Набрасывает на себя плащ Маслова, его фуражку.) Если нам удастся вырваться из города, я выведу вас в горы.
Болотов. Ольга, за нами!
Болотова. Нет, не пойду.
Марич. Берите ее силой, и если остановят нас, скажите, что вы ведете арестантку на расстрел. За мной, сюда!
Болотов. В горы?
Марич. В горы!
Болотова. Нет, не пойду!
Марич зажимает Болотовой рот и вместе с Болотовым увлекает ее вон.
Голос за дверью. Откройте!
В дверь стучат, дверь взламывают.
Картина седьмая
Лес высоко в горах. Море вдали. Шалаш. Костер. Болотова лежит на шинелях в шалаше. У костра сидит Зейнаб.
Зейнаб. Когда человек хворает, он горит, как свеча, как свеча. Но я ничем ему помочь не могу. Чем помогу я бедной женщине?
Болотова (приходя в себя). Кто здесь?
Зейнаб. А, ты меня видишь? Теперь ты меня слышишь? О, радость всем и твоему мужу!
Болотова. Кто вы такая? Где я? Что со мной?
Зейнаб. Привет тебе! С приездом в горы!
Болотова. Кто ты?
Зейнаб. Я — Зейнаб. Мы жили под горами, но белые пришли, сожгли деревню, убили брата и отца, а я ушла сюда, повыше в горы, где живут лесные люди.
Болотова. Но как же я сюда попала?
Зейнаб. Тебя принесли из города, ты была больна. И я уж думала, что ты умрешь в горах. Лекарства нет, и чаю нет, пей воду. (Дает Болотовой напиться.) Но вот прошло три дня, и ты очнулась. Привет тебе, с приездом в горы!
Болотова. Где мой муж?
Зейнаб. Ушел с отрядом на разведку.
Болотова. Голова кружится… Мне кажется, что вижу сон… Я много снов, ужасных снов видала, Зейнаб, последние дни… Я видела злодея, при мне его убили. Ах, память, память!.. И вальс играли, и я с кем-то пела вальс… Иль это было наяву?
Зейнаб. Нет, это снилось. Ты была больна.
Болотова. Нет, вальс слыхала я, и очень ясно, его играли за рекой. И лилии я видела. И вдруг средь лилий кровь, и он упал.
Зейнаб. Мне жаль тебя.
Болотова. Теперь мне снится море.
Зейнаб. Нет, море настоящее, живое.
В лесу крик: Эй! Ответный крик: Эй!
Твой муж. Твой муж идет. (В даль.) Сюда иди скорей, она очнулась!
Появляется Болотов, он в лохмотьях, с винтовкой.
Болотова. Алексей, Алексей, ко мне!
Болотов. Она очнулась! Теперь ты не умрешь, я в это верю!
Болотова. Вот память возвращается ко мне… Теперь я помню, ночью, в контрразведке… Ты его убил?
Болотов. Убил.
С моря — пушечный выстрел. Эхо побежало в горы.
Болотова. Что это? Ужель нас здесь найдут? Белые придут, они нас схватят!
Болотов. Нет, не придут они сюда. Ну, что ж, а если и придут, терять нам нечего, нам больше нет возврата, мы будем защищаться. Мы встретим их огнем и сбросим с кручи их. А если нет, то мы погибнем, но мы погибнем вместе. Не бойся!
Болотова. С тобой я не боюсь.
Пушечный выстрел повторился. На скале появляется Зейнаб, смотрит на море.
Военный корабль появляется на море, начинает уходить от берега.
Зейнаб. Они уходят! Они уходят! Будьте прокляты навеки! Будьте прокляты навеки! Пусть море разойдется!
Болотов. Белые уходят! Смотри, смотри, еще корабль!
В горах повыше послышался крик — Эй! Ему ответили другие голоса.
Болотова. Уходят! Болотов. Стреляй! Стреляй!
На скале появляется Марич, за ним выбегают несколько человек.
Марич. Дайте им залп на прощанье!
С гор грохнул залп.
Болотов. Конец!
Марич. Конец! Конец лесной звериной жизни. Барон уходит на дно моря!
Болотова. Конец, конец моим страданьям!
Зейнаб. Я проклинаю вас!
Болотов. Конец! Прощайте, горы! Прощайте, горы!
18 ноября 1936 г.
Комментарии
Публикуется машинопись с авторской правкой, внесенной Е. С. Булгаковой, карандашом и чернилами, по расклейке книги: Б у л г а к о в М. А. Кабала святош. М.: Современник, 1991, хранящейся в ОР РГБ, Ф. 562, к. 16, ед. хр. 8.
2 редакция датирована: 1936 ноября 18.
Кроме того, в ОР хранятся 1 и 3 редакции (к. 16, ед. хр. 7). Автограф и рукою Е. С. Булгаковой внесены поправки. Стоят даты: 1936, окт. 16 — ноября 9, 1937, марта 7—18.
На титульном листе дано полное описание материалов этой единицы хранения: На стр. 1—6, 65—68 — материалы к либретто; на стр. 7—55 — первая редакция; на стр. 69—151 — третья редакция (не закончена); на стр. 182—183 список источников.
Как всегда у М. Булгакова, первая редакция «Черного моря» четче выявляет творческий замысел, а вторая — емче в художественном отношении. Приведу пример: Марич объясняется с Болотовой. Сначала во второй редакции было: «Марич. Ну, хорошо, я вам скажу. Я вижу вы не можете сочувствовать тем, кто сделал это. Нет! Итак, я коммунист. Я состою в подпольном ревкоме. За мною гонятся. Мне нужно скрыться. Со мною важные бумаги организации. И прибежал я к вам с одною целью, позвольте мне их у вас сжечь, мне некуда девать их. И я оставлю ваш дом».
Синим карандашом внесены исправления и окончательный текст стал значительно лучше: «Марич. Нет, нет, я объясню. Я вижу вы не с теми, кто сделал это… Нет! Итак, я коммунист… За мною гонятся… Мне нужно скрыться. Со мною важные бумаги. Позвольте мне у вас их сжечь, мне некуда девать их. Бежать я должен».
И на других страницах после вмешательства синего карандаша окончательный текст становится экономнее, благозвучнее, ярче.
Хранится в ОР РГБ еще один экземпляр машинописи, в котором главная героиня именуется Ольгой Андреевной Шатровой, а не Ольгой Андреевной Болотовой,— а ее муж — Шатров, а не Болотов. Отсутствует Зейнаб, из отряда зеленых. Есть и другие разночтения.
Тема либретто возникла не сразу. Как только М. А. Булгаков ушел из МХАТа, а после гибели «Мольера» это было неизбежно, перед ним встали новые задачи: он пошел служить в Большой театр либреттистом. 2 октября 1936 года он писал В. В. Вересаеву: «Теперь я буду заниматься сочинением оперных либретто. Что ж, либретто так либретто» (Письма, с. 367). Но слухи о переходе распространялись гораздо раньше, а потому к Булгакову стали приходить музыканты с различными просьбами и предложениями. 9 сентября 1936 года Е. С. Булгакова записала в «Дневнике»: «Вечером — композитор Потоцкий и режиссер Большого театра Шарашидзе Тициан. Пришли с просьбой — не переделает ли М. А. либретто оперы Потоцкого „Прорыв“. М. А., конечно, отказался. Потоцкий впал в уныние. Стали просить о новом либретто…»
В сентябре шли переговоры с художественным руководителем Большого театра Самуилом Абрамовичем Самосудом о совместной творческой работе, в разговорах принимали участие все те же — Шарашидзе и Потоцкий. После предложения Самосуда работать в Большом театре — «Мы вас возьмем на любую должность. Хотите — тенором?» — М. А. Булгаков «с каким-то даже сладострастием» написал письмо руководству МХАТа о своем ухода со службы. И еще после этого колебался, поступать ли в Большой театр, но вскоре решил, что «не может оставаться в безвоздушном пространстве, что ему нужна окружающая среда, лучше всего — театральная» («Дневник», с. 122), хотя перед ним тут же поставили вопрос о
