Граждане, вот чего, я сейчас кинусь дальше ловить, а вы спосылайте кого-нибудь в Кремль, в верхний коммутатор, скажите, чтобы тотчас сажали бы стрельцов на мотоциклетки с секирами, с пулеметами в разных направлениях инженера ловить! Приметы: зубы платиновые, воротнички крахмальные, ужасного роста!
Тут Иванушка проявил беспокойство, стал заглядывать под столы, размахивать свечой.
Народ загудел… Послышалось слово — «доктор»… И лицо приятное, мясистое, лицо в огромных очках, в черной фальшивой оправе, бритое и сытое, участливо появилось у Иванушкина лица.
— Товарищ Безродный,— заговорило лицо юбилейным голосом,— вы расстроены смертью всеми нами любимого и уважаемого Антона… нет Антоши Берлиоза. Мы это отлично понимаем. Возьмите покой. Сейчас кто-нибудь из товарищей проводит вас домой, в постельку…
— Ты,— заговорил Иван и стукнул зубами,— понимаешь, что Берлиоза убил инженер! Или нет? Понимаешь, арамей?
— Товарищ Безродный! Помилуйте,— ответило лицо.
— Нет, не помилую {49},— тихо ответил Иван и, размахнувшись широко, ударил лицо по морде.
Тут догадались броситься на Ивана. Он издал визг, отозвавшийся даже на бульваре. Окна в домиках, окаймляющих сад с поэтом, стали открываться. Столик с икрой, с листьями и с бутылкой Абрау рухнул, взлетели босые ноги, кто-то упал в обморок.
В окошке возникла голова фурии, закричала:
— Царица небесная! Когда же будет этому конец? Когда, когда, наконец, власть закроет проклятый «Шалаш»! Дети оборались, не спят — каждый вечер в «Шалаше» скандал…
Мощная и волосатая рука сгребла фурию, и голова ее провалилась в окне.
В то время, когда на веранде бушевал неслыханный еще скандал, в раздевалке командир брига стоял перед швейцаром.
— Ты видел, что он в подштанниках? — спросил холодно пират.
— Да ведь, Арчибальд Арчибальдович,— отвечал швейцар трусливо, но и нагловато бегая глазами,— они ведь члены Описа…
— Ты видел, что он в подштанниках? — хладнокровно спросил пират.
Швейцар замолк, и лицо его приняло тифозный цвет. Наглость в глазках потухла. Ужас сменил ее. Он снизу вверх стал смотреть на командира. Он видел ясно, как черные волосы покрылись шелковой косынкой. Исчез фрак, за ременным поясом возникли пистолеты. Он видел безжалостные глаза, черную бороду, слышал предсмертный плеск волны у борта брига и наконец увидел себя висящим с головой набок и высунутым до плеча языком на фок-марс-рее, черный флаг с мертвой головой. Океан покачивался и сверкал. Колени швейцара подогнулись, но флибустьер прекратил пытку взглядом.
— Ох, Иван, плачет по тебе биржа труда, Рахмановский милый переулок,— сквозь зубы сказал капитан.
— Арчибальд…
— Пантелея. Протокол. Милиционера,— ясно и точно распорядился авралом пират,— таксомотор. В психиатрическую.
— Пантелей, выходит…— начал было швейцар, но пират не заинтересовался этим.
— Пантелея,— повторил он и размеренно пошел внутрь.
Минут через десять весь «Шалаш» был свидетелем, как окровавленного человека, босого, в белье, поверх которого было накинуто пальто Пантелея, под руки вели к воротам. Страшные извозчики у решетки дрались кнутами за обладание Иванушкой, кричали:
— На резвой! Я возил в психическую!
Иванушка шел плача и пытался укусить за руку то правого Пантелея, то левого поэта Рюхина, и Рюхин скорбно шептал:
— Иван, Иван…
В тылу на веранде гудел народ, лакеи выметали и уносили осколки, повторялось слово «Берлиоз». В драную пролетку у ворот мостилось бледное лицо без очков, совершенно убитое незаслуженной плюхой, и дама убитая мостилась с ним рядом.
В глазах у Рюхина затем замелькали, как во сне, огни на Страстной площади, потом бесконечные круглые огненные часы, затем толпы народа, затем каша из автомобильных фонарей, шляп…
Затем, светя и рыча и кашляя, таксомотор вкатил в какой-то волшебный сад, затем Рюхин, милиционер и Пантелей ввели Иванушку в роскошный подъезд, причем Рюхин, ослепленный техникой, все более трезвел и жадно хотел пить. Затем все оказались в большой комнате, в которой стояли столик, клеенчатая новенькая кушетка, два кресла. Круглые часы подвешены были высоко и показывали 11 с четвертью.
Милиционер, Пантелей удалились. Рюхин огляделся и увидел себя в компании двух мужчин и женщины. Все трое были в белых балахонах, очень чистых, и женщина сидела за столиком.
Иванушка, очень тихий, странно широкоплечий в пантелеевском пальто, не плачущий, поместился под стеной и руки сложил на груди. Рюхин напился из графина с такой жадностью, что руки у него задрожали.
Тут же дверь бесшумно открылась и в комнату вошел еще один человек, тоже в балахоне, из кармашка коего торчал черный конец трубочки. Человек этот был очень серьезен. Необыкновенно весь спокоен, но при крайне беспокойных глазах. И даже по бородке его было видно, что он величайший скептик. Пессимист.
Все подтянулись.
Рюхин сконфузился, поправил поясок на толстовке и произнес:
— Здравствуйте, доктор. Позвольте познакомиться. Поэт Рюхин.
Доктор вежливо поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на Рюхина, а на Иванушку.
— А это…— почему-то понизив голос, представил Рюхин,— знаменитый поэт Иван Бездомный.
По доктору видно было, что имя это он слышит впервые в жизни, он вопросительно посмотрел на Рюхина. И тот, повернувшись к Иванушке спиной, зашептал:
— Мы опасаемся, не белая ли горячка…
— Пил очень сильно? — сквозь зубы спросил доктор.
— Нет, доктор…
— Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?
— Нет,— ответил Рюхин,— я его вчера видел. Он речь говорил!
— Почему в белье? С постели взяли?
— Нет, доктор, он в ресторан пришел в таком виде.
— Ага,— сказал доктор так, как будто ему очень понравилось, что Иванушка в белье пришел в ресторан.— А почему окровавлен? Дрался?
Рюхин замялся.
— Так.
Тут совещание шепотом кончилось, и все обратились к Иванушке.
— Здравствуйте,— сказал доктор Иванушке.
— Здорово, вредитель! — ясным громким голосом ответил Иванушка, и Рюхин от сраму захотел провалиться сквозь землю. Ему было стыдно поднять глаза на вежливого доктора, от бороды которого пахло явно одеколоном.
Тот, однако, не обиделся, а снял привычным ловким жестом пенсне с носа и спрятал его, подняв полу балахона, в задний карман брюк.
— Сколько вам лет? — спросил доктор.
— Поди ты от меня к чертям, в самом деле,— хмуро ответил Иванушка.
— Иван, Иван…— робко воскликнул Рюхин. А доктор сказал вежливо и печально, щуря близорукие глаза:
— Зачем же вы сердитесь? Я решительно не понимаю…
— Двадцать пять лет мне,— сурово ответил Иванушка,— и я завтра на вас на всех пожалуюсь. И на тебя, гнида! — отнесся он уже персонально к Рюхину.
— За что же вы хотите пожаловаться?
— За то, что меня силой схватили и притащили куда-то.
Рюхин глянул тут на Иванушку и похолодел. Глаза у Иванушки из перламутровых превратились в зеленые, ясные. «Батюшки, да он вполне свеж и нормален,— подумал Рюхин.— Зачем же такая чепуха… зачем же мы малого в психическую поволокли. Нормален, только рожа расцарапана».
— Куда это меня приволокли? — надменно спросил Иван.
Рюхину захотелось конспирации, но врач сейчас же открыл тайну.
— Вы находитесь в психиатрической лечебнице, оборудованной по последнему слову техники. Кстати, добавлю: где вам не причинят ни малейшего вреда и где вас никто не собирается задерживать силой.
Иванушка недоверчиво покосился, потом пробурчал:
— Хвала Аллаху, кажется, нашелся один нормальный среди идиотов, из которых первый — величайшая бездарность и балбес Пашка.
— Кто этот Пашка-бездарность? — спросил врач.
— Вот он — Рюхин,— ответил Иванушка и указал на Рюхина.
— Простите,— сказал доктор.
Рюхин был красен, и глаза его засверкали. «Вот так так,— думал он,— и сколько раз я давал себе слово не ввязываться ни в какие истории. Вот и спасибо. Свинья какая-то, и притом нормален». И горькое чувство шевельнулось в душе Рюхина.
— Типичный кулачок-подголосок, тщательно маскируется под пролетария,— продолжал Иванушка сурово обличать Рюхина,— «и развейтесь красные знамена», а посмотрели бы вы, что он думает, хе…— и Иванушка рассмеялся зловеще.
Доктор повернулся спиной к Иванушке и шепнул:
— У него нет белой горячки.
Затем повернулся к Ивану и заговорил:
— Почему, собственно, вас доставили к нам?
— Да черт их возьми, идиотов! Схватили, затолкали в такси и поволокли!
— Простите, вы пили сегодня,— осведомился доктор.
— Ничего я не пил, ни сегодня, ни вчера,— ответил Иван.
— Гм…— сказал врач,— но вы почему, собственно, в ресторан, вот как говорит гражданин Рюхин, пришли в одном белье?
— Вы Москву знаете? — спросил Иван.
— Да, более или менее…— протянул доктор.
— Как вы полагаете,— страстно спросил Иван,— мыслимо ли думать, чтобы вы в Москве оставили на берегу реки что-нибудь и чтобы вещь не попятили? Купаться я стал, ну и украли, понятно, и штаны, и толстовку, и туфли. А я спешил в «Шалаш».
— Нет, брат, не свидание, а я ловлю инженера!
— Какого инженера?
— Который сегодня на Патриарших,— раздельно продолжал Иван,— убил Антона Берлиоза. А поймать его требуется срочно, потому что он натворит таких дел, что нам всем небо с овчинку покажется.
Тут врач вопросительно отнесся к Рюхину. Переживающий еще жгучую обиду, Рюхин ответил мрачно:
— Председатель Вседруписа Берлиоз сегодня под трамвай попал.
— Он под трамвай попал, говорят?
— Его убил инженер.
— Толкнул, что ли, под трамвай?
— Да не толкнул! — Иван раздражился.— Почему такое детское понимание вещей. Убил — значит толкнул! Он пальцем не коснулся Антона. Такой вам толкнет!
— А кто-нибудь еще видел, кроме вас, этого инженера?
Фамилию его знаете?
— На «Be» фамилия,— хмуро ответил Иван. И стал потирать лоб.
— Инженер Наве?
— Да не Наве, а на букву «Be» фамилия. Не прочитал я до конца на карточке фамилию. Да ну тебя тоже к черту. Что за допросчик такой нашелся! Убирайтесь вы от меня! Где выход?
— Помилуйте,— воскликнул доктор,— у меня и в мыслях не было допрашивать вас! Но ведь вы сообщаете такие важные вещи об убийстве, которого вы были свидетелем… Быть может, здесь можно чем-нибудь помочь…
— Ну, вот именно, а эти негодяи волокут куда-то! — вскричал Иван.
— Ну вот! — вскричал и доктор.— Возможно, здесь недоразумение!.. Скажите же, какие меры вы приняли, чтобы поймать этого инженера?
— Слава тебе Господи, ты не вредитель, а молодец! — и Иван потянулся поцеловать.— Меры я принял такие: первым делом с Москвы-реки бросился в Кремль, но у Спасских ворот стремянные стрельцы не пустили! Иди, говорят, Божий человек, проспись.
— Скажите! — воскликнул врач и головой покачал, а Рюхин забыл про обиды и вытянул шею.
— Ну-те-с, ну-те-с,— говорил врач крайне заинтересованный, и женщина за столом развернула лист и стала записывать. Санитары стояли тихо и руки держали по швам, не сводили с Ивана Безродного глаз. Часы стучали.
— Вооруженные были стрельцы?
— Пищали в руках, как полагается,— продолжал Иван,— тут я, понимаешь ли, вижу, ничего не поделаешь, и брызнул за ним на телеграф, а он проклятый вышел на Остоженку, я за ним в квартиру, а там голая гражданка в мыле и
