и положил ее на сухую соломенную крышу, которую вслед за тем охватил огонь. С быстротою молнии Ингомар понял намерение римских солдат. Стиснув губы от бешенства, он энергично вскочил на ноги… Но он опять сильным толчком был отброшен назад и, когда стал отчаянно защищаться, его руки и ноги были схвачены, т. е. цепочка (которую ему подарили воины за ловкое метание копья.— В. Л.) сделалась цепью, как предупреждала его сестра. И вот теперь он лежал в нескольких шагах от хижины, где горело самое дорогое для него, что он до сих пор имел и что спасти он все-таки был бессилен. С часто задерживаемым дыханием он прислушивался к воплям матери, которая должна была умереть такою ужасною смертью… Сопровождаемый по сторонам воинами, он вместе с другими принужден был оставить место своей родины…
— Альбруна! — шепнул он в отчаянии.— Зачем я не послушал тебя!…
И слеза упала на его скованные руки» (С. 17—19).
Встретив через несколько лет сестру, Пилат, теперь уже видный военачальник, услышал от нее такой рассказ:
«Помнишь ли ты ту ночь в римском лагере? Тогда ты не послушался. И знаешь ли ты, какие были последствия твоего тогдашнего упрямства? Если ты еще имеешь сердце, то ты не забыл горящей хижины и ужасных воплей нашей матери… Я все тогда видела с дуба (здесь и далее выделено мною.— В. Л.). Я хотела спасти мать, когда вы ушли, но было уже поздно. Во всю жизнь я никогда не забуду мучительных часов, которые я тогда провела на дереве. Быть близко к ней и в то же время так далеко. И все это, Ингомар, было наказанием за то, что ты, в своей привязанности к римскому блеску, пренебрег моим первым предупреждением… Это проклятие твоей первой трусости, твоего первого безумного поступка…» (С. 65—66).
Можно только подивиться тому, как Булгаков умел читать источники, находить в них самое сокровенное, а затем использовать найденное в своих уже тщательно продуманных сюжетах. В данном случае описание в легенде попыток Пилата и его сестры спасти в безнадежной ситуации свою мать послужило основой для создания главы «Казнь» и раскрытия образа Левия Матвея.
217
— Что тебе надо? Зачем подошел ко мне? Что ты хочешь еще от меня? — Совершенно немыслимые для евангельских повествований слова. Но они находятся в полной гармонии с отчаянным криком царевича Алексея из чернового варианта «Петра Великого» (Булгаков работал над либретто к опере «Петр Великий» в одно время с «закатным романом» и потому «переклички» естественны): «О, признак страшный, роковой, повсюду гонится за мной, гнетет меня и давит! Нет, никогда меня он не оставит!»
218
— Игемон…— Это последнее слово Иешуа перед смертью (последним словом Иисуса Христа было: «Свершилось!»). И писатель оказался трагически гениальным провидцем, ибо в последние часы своей жизни, находясь в полузабытьи, он повторял: «Я хочу, чтобы разговор шел… о… Я разговор перед Сталиным не могу вести…» И далее, многократно: «Ответил бы!… Ответил бы непременно! Я ответил бы!»
Булгаков умирал с мыслью о несправедливом «игемоне»…
219
Надо сказать правду, все мы люди! — Эти авторские «лирические отступления» в окончательной редакции были сняты.
220
…пес… Тузбубен…— Типичная булгаковская шутка, основанная на игре слов. В дореволюционные годы известна была полицейская розыскная собака Треф. Будучи карточным игроком, Булгаков без труда придумал собаке более звучную кличку.
221
А может, и Фаланд.— В редакции под названием «Князь тьмы» действует не Воланд, а Фаланд (der Voland означает то же, что и der Faland,— черт).
222
…красавица Сусанна Ричардовна Брокар.— В окончательной редакции «Анна Ричардовна».
223
…до Ваганьковского переулка…— Переулок, соединяющий Воздвиженку со Знаменкой, на углу его расположен Дом Пашкова.
224
Второе отделение… помещалось во дворе, в… особняке…— По всем приметам («…у решетки в переулке…», «…и жители трехэтажного дома, выходившего сбоку…») — это дом № 17, в котором, по иронии судьбы, разместилась бухгалтерия Российской государственной библиотеки.
225
…дядя покойного Берлиоза — Александр Максимилианович Радужный…— В ранней редакции «Максим Максимович Латунский», в позднейшей — «Максимилиан Андреевич Поплавский».
226
…пятьсот штук книг…— Скрытая характеристика «новых гениев», на самом деле представлявших собой молодых людей, наспех напичканных кое-какими знаниями и не имевших даже солидной библиотеки.
227
Квартира в Москве! Это серьезно.— Приехав в Москву, Булгаков писал матери в Киев 17 ноября 1921 г.: «Пишу это все еще с той целью, чтобы показать, в каких условиях мне приходится осуществлять свою idee-fixe. А заключается она в том, чтоб в три года восстановить норму — квартиру, одежду, пищу и книги. Удастся ли — увидим». Спустя два года, 30 сентября 1923 г., он записал в дневнике: «Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи жизни, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один — отсутствие квартиры».
228
Его не радовали ни весенние разливы Днепра…— Незадолго перед этим (текст писался в 1937 г.), в июне 1936 г., Булгаков делился своим желанием в письме С. А. Ермолинскому: «Киев настолько ослепителен, что у меня родилось желание покинуть Москву, переселиться, чтобы дожить жизнь над Днепром».
229
Фрак… Впрочем, если угодно, пиджак…— Булгаков обыгрывает разговор, состоявшийся у него 31 марта 1937 г. с женой американского дипломата Дж. Кеннана. Е. С. Булгакова зафиксировала его в своем дневнике:
«А днем… пришло приглашение на бал-маскарад в американском посольстве, устраивает дочь посла.
До чего же это не вяжется с нашим настроением!
Вечером М. А. позвонил жене Кеннана, а потом я с ней говорила. Она страшно уговаривает прийти:
— Какой-нибудь оригинальный костюм!
— А мужчины будут во фраках?
Она отвечает (с сильным акцентом):
— Нет, я думаю, можно смокинг тоже. Но костюм лучше! Маски даются там.
А где, какой смокинг? Где туфли лакированные? Рубахи, воротнички?..»
230
…шарахнулась большая темная птица, задев крыльями лысину буфетчика. Она… оказалась совой.— Согласно народным преданиям, если сова пролетит над головой человека или, что еще хуже, заденет его, то этот человек вскоре должен умереть.
231
— Марта, проводи!..— В следующей редакции — «Гелла».
232
Я вернулась, как несчастный Левий, слишком поздно.— Далее три листа в тетради вырвано.
233
…а Аримана не видите? — Ариман с другой стороны… вон мелькает лысина…— Из этого «намекающего» текста совершенно ясно, что речь идет о Л. Авербахе, обладателе большой лысины. В следующей редакции этот фрагмент был снят. В дневнике Е. С. Булгаковой имеется запись от 21 апреля 1937 г.: «Слухи о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладно. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла судьба и для них?»
234
Где Мстислав Лавровский? — Он же, ранее, Мстислав Лаврович. Запись Е. С. Булгаковой от 11 апреля 1937 г.: «Мише рассказывали на днях, что Вишневский выступал (а где — черт его знает!) и говорил, что „мы зря потеряли такого драматурга, как Булгаков“.
А Киршон говорил (тоже, видимо, на этом собрании), что время показало, что “Турбины“ — хорошая пьеса.
Оба — чудовищные фигуры! Это были одни из главных травителей Миши.
У них нет ни совести, ни собственного мнения».
235
Кто подписывается «З. М.»? — В другом месте было: «М. З.». Скорее всего, речь идет о М. Б. Загорском, который был включен Булгаковым в список своих «врагов». Запись Е. С. Булгаковой от 15 февраля 1936 г.: «Генеральная прошла чудесно (речь идет о пьесе «Мольер».— В. Л.)… ‹…› Но зато у критиков, особенно у критиков-драматургов, лица страшные. Марков в антракте рассказывал, что Крути, Фельдман и Загорский ругали пьесу. Причины понятны».
236
…вон Лавровский!., мелькнули смутно широкое лицо и белый китель.— Совершенно определенное указание на Вс. Вишневского, которое было снято в следующей редакции.
237
…Маргарита… уехала… к одной даме, занимающейся маникюром н приведением женских лиц в порядок.— Эту автобиографическую для Е. С. Булгаковой черту писатель не мог не отразить в романе, поскольку для нее походы к маникюрше, массажисткам и парикмахерам были своеобразным ритуальным действом. Вот некоторые ее записи в дневнике: «Сегодня суетливый день. Массаж…»; «Суматошный день… Елисавета Карповна — массаж…»; «…мне нездоровится, я дома. Маникюрша. Был портной…»; «Днем — я в парикмахерской…»; «Я вернулась домой от косметички утром…»; «Массируемся ежедневно…»; «Вечером была Анна… Мы с Мишей привели себя в порядок — прическа, стрижка, маникюр»; «М. А. пошел днем в Большой, а я в парикмахерскую…» и т. д.
238
…кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки…— Н. Шапошникова в очерке «Булгаков и пречистенцы» (Архитектура и строительство Москвы. 1990. № 5. С. 23) пишет: «Не существовало химчисток, прачечных в том смысле слова, в каком мы привыкли понимать теперь… Шерстяные вещи… мыли в „бензине“ — специальной жидкости, продававшейся в керосиновых лавках — прежних хозяйственных магазинах,— Булгаков именует их „нефтелавками“ на более старинный лад». В данном случае Булгаков, по всей видимости, упоминает нефтелавку, которая находилась в доме № 22 по Сивцеву Вражку.
239
Приятно разрушение, но безнаказанность, соединенная с ним, вызывает в человеке исступленный восторг.— Эти строки Булгаков писал в 1937 г., и понятно, что в последующих редакциях они были сняты автором.
240
— Царствую над улицей! — прокричала Маргарита…— Булгаков развивает все тот же мотив безнаказанного самовластия. Эти слова, естественно, также были исключены автором при корректировке текста.
241
…про кровавую свадьбу какого-то своего друга Гессара…— Речь идет о свадьбе Маргариты Валуа, дочери французского короля Генриха II и Екатерины Медичи, с Генрихом Наваррским, закончившейся величайшим кровопролитием — Варфоломеевской ночью. На свадьбу в Париж съехались гугенотская аристократия и рядовые дворяне из южных провинций. 18 августа 1572 г. была отпразднована свадьба, в ночь на 24 августа, в канун дня св. Варфоломея, ударил набат и началась резня гугенотов. В рабочих материалах к роману имеется такая запись: «Маргарита Валуа (1553—1615). Варфоломеевская ночь, кровавая свадьба». Имя Маргарита Булгаков жирно подчеркнул чернилами и красным карандашом.
Гессар — издатель писем Маргариты Валуа в Париже в 1842 г.
242
…на каком-то кладбище в районе Дорогомилова.— Одно из старых кладбищ, которое было ликвидировано при застройке Москвы.
243
…на цыпочках подошел к перилам, глянул вниз.— В дневнике Е. С. Булгаковой (в первой неопубликованной редакции) есть любопытная запись от 8 ноября 1935 г.: «…решили идти в „Националь“… Сидим. Еда вкусная. Вдруг молодой человек, дурно одетый, вошел как к себе домой, пошептался с нашим официантом, спросил бутылку пива, но пить ее не стал, сидел, не спуская с нас глаз. Миша говорит: „По мою душу“. И вдруг нас осенило. Шофер сказал, что отвезет, этот не сводит глаз,— конечно, за Мишей следят. Дальше лучше. Я доедаю мороженое, молодой человек спросил счет. Мы стали выходить. Оборачиваемся на лестнице, видим — молодой человек, свесившись, стоит на верхней площадке и совершенно уж беззастенчиво следит за нами. Мы на улицу, он без шапки, без пальто мимо нас, мимо швейцара, шепнув ему что-то. Сообразили — вышел смотреть,