— как «силуэт обнаженной женщины», вылетевшей из окна пятого этажа.
Анализ последних рукописных и машинописных редакций и вариантов романа показал, что «исчезла» Гелла при перепечатке рукописного текста в мае—июне 1938 г. Но предположить, что произошло это случайно, из-за забывчивости автора,— все-таки нельзя.
Как известно, текст перепечатывался О. С. Бокшанской под диктовку писателя. Диктовка не была «механической», одновременно Булгаков многое изменял, дополнял, сокращал, писал заново (это легко устанавливается при сравнении рукописного и машинописного экземпляров, прочитывается в его майско-июньских письмах Елене Сергеевне в Лебедянь). Можно предположить, что Булгаков наметил для себя (либо в процессе диктовки, либо позже) такой сюжетный вариант, при котором Гелла исчезает, как исчезла, например, Наташа, и, имея это в виду, просто не успел довести эту линию до конца.
Возможно, судьба Геллы была определена Булгаковым в тексте тех дополнений и изменений, которые надиктовывал писатель Елене Сергеевне незадолго до смерти.
Еще одним доказательством того, что Булгаков не забыл о Гелле, может послужить следующее. И в рукописном, и в последующем машинописном вариантах Булгаков указывает точное число всадников, отлетающих с Воробьевых гор. В рукописи их семь: «Кони рванулись, и пятеро всадников и две всадницы поднялись вверх и поскакали». Диктуя на машинку, Булгаков называет другую цифру — шесть и делает это, скорее всего, сознательно, ибо ему судьба Геллы, вероятно, уже ясна: «В воздухе прокатился стук. Вокруг Маргариты подняло тучи пыли. Сквозь нее Маргарита видела, как мастер вскакивает в седло. Тут все шестеро коней рванулись вверх и поскакали на запад».
283
Сидящий был или глух, или слишком погружен в размышления.— Булгаков при работе над заключительными главами романа использовал уже упоминавшиеся легенды о пятом прокураторе Иудеи. Приведем некоторые фрагменты из легенды «Понтий Пилат», рассказывающие о страданиях бывшего прокуратора в период его пребывания в Галлии (в Альпах):
«Почти непрерывно сверкала молния на небе Галлии, покрывшемся тяжелыми, мрачными облаками, и на мгновение освещала дикую лесную площадку с большими елями… С воем проносился бурный ветер… К этому примешивался глухой гул, раздававшийся от плеска волн…
Но ни на что не обращал внимания человек, который в глубокой задумчивости сидел на пне разрушенного бурею дерева, тяжело подперев голову рукою… Мрачно смотрел он перед собою… Целый день бродил он в лесах и горах… думая только о своем несчастии… И затем наступал час, когда он, утомленный, опускался на пень дерева или камень, или даже на голую землю, подпирая голову рукою и, охваченный диким отчаянием, мрачно смотрел перед собою…» (С. 95—96).
284
— Свободен! Иди, он ждет тебя! — В «Евангелии от Пилата» и в послесловии к нему смерть бывшего прокуратора Иудеи описана в романтических тонах:
«— Мое донесение о смерти Иисуса, читанное в сенате, произвело сильное впечатление. Изображение Назорянина с божескою почестию было помещено в храме императорского дворца. Враги мои, которых я имел между придворными, соединились против меня, а поэтому, спустя несколько лет после смерти Иисуса Назорянина, я теперь изгнан сюда в этот город [Виену], где мои дни будут гаснуть в скорби и тревоге. Мне кажется, что я более несчастлив, чем виноват.
Старец замолк…
— Слуги твои? — отозвался Альбин.— Ты не имеешь слуг, они оставили тебя, кроме старого воина, который один остался тебе верным.
— Ах, это Лонгин! По этому поступку узнаю его…
Когда Лонгин явился, Пилат сказал ему:
— Твоя преданность мне, Лонгин, достойна похвалы; ты не пошел за твоими товарищами. Знаешь, Альбин, что сделал этот воин? Он стоял на Голгофе при кресте, на котором висел Назорянин; жаль ему было борющегося со смертию. Чтобы прекратить ему эту борьбу, он пробил ему бок. Лонгин умрет как христианин. Запасся ли ты своим мечом, старый воин, мой последний и единственный друг?…
Час спустя после этого оба мужа дошли до половины горы, возвышающейся над городом Виеной; глаза Пилата были устремлены на мрачный овраг… Взор Пилата отдыхал на этой пропасти и, находясь в последней степени отчаяния, залившись слезами, Пилат сказал своему другу: помни смерть Назорянина, среди несчастий умирающего спокойно; сохрани твой меч, Лонгин, не требую уже я твоей услуги, и без тебя я сумею найти смерть. Твоя рука не должна быть запачкана моею кровию, потому что на нее стекла кровь священнейшая. Так, Лонгин, тот мудрец, который умер на Голгофе, сошел с неба,— эту веру ты сохраняй в твоем сердце. Все, принявшие участие в его смерти, несчастно погибли. Вспомни Ирода и Каиафу! Сам Тиверий в Капре [на Капри] был удушен в своей постели, я один только их пережил, ты теперь будешь свидетелем моей кончины…
С этими словами Пилат бросился в пропасть…
Так скончался Пилат, при котором страдал Христос на кресте!» (Последние дни жизни Пилата… С. 27—30).
285
Идите же и вы к нему! — Финал романа переписывался Булгаковым несколько раз. И при этом не какие-то детали уточнялись, а изменялись важнейшие мировоззренческие подходы к роману в целом, ибо по финалу можно судить о главных идеях произведения.
Очень многое зависело от психологического состояния писателя. А оно ухудшалось с каждым годом и с каждым месяцем. Безысходность и тоска стали почти постоянными спутниками его жизни.
Как видим, в финале, написанном в ночь с 22 на 23 мая 1938 г., прощенный Пилат бросился по указанной ему дороге за Иешуа Га-Ноцри. Эта же дорога указана и романтическому мастеру с его подругой.
Но вот в финале окончательной редакции на вопрос мастера: «Мне туда, за ним?» — Воланд отвечает: «Нет, зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?»
286
Мастер и Маргарита.— Установить точно, когда за романом окончательно закрепилось это название, мы пока не можем. Г. А. Лесскис в комментариях к «Мастеру и Маргарите» пишет: «Это название… появилось в записи Е. С. Булгаковой 12 ноября 1937 г.; оно знаменовало окончательное переосмысление всего произведения, изменение „удельного веса“ и значения его персонажей: Воланд уступает место мастеру, сатирическое разоблачение — всечеловеческой трагедии» (С. 64). Б. С. Мягков высказывает иную точку зрения: «…роман получил свое окончательное название весной 1938 года…» (См.: Б у л г а к о в М. Избр. соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1997. С. 806).
Ближе к истине, на наш взгляд, Б. С. Мягков. Однако в этом важном вопросе необходима точность.
Действительно, 12 ноября 1937 г. Е. С. Булгакова сделала в дневнике следующую запись (цит. по подлиннику): «Вечером М. А. работал над романом о Мастере и Маргарите». Запись эта чрезвычайно важна, поскольку до того о романе (названия еще не было) встречаются такие записи: «роман о дьяволе», «роман о Христе», «роман о Христе и дьяволе», «роман о Воланде» и др. И вот появилась новая запись: «работал над романом о Мастере и Маргарите». Но это еще не название романа, а лишь вариант его: новый, но вариант! Таких намерений у писателя было много. И доказательством тому служат дальнейшие записи в дневнике. 26 декабря: «Вечером у нас Дмитриев, Вильямсы и Борис и Николай Эрдманы. М. А. читал из романа главы: „Никогда не разговаривайте с неизвестными“, „Золотое копье“ и „Цирк“». 1 января 1938 г.: «Вечером были у Вильямсов. Был Коля Эрдман. Просили М. А. почитать из романа. Он читал главу „Дело было в Грибоедове“»; 9 февраля: «Миша урывками… правит роман о Воланде» (вроде бы возвращение к старым вариантам названия); 16 февраля: «Вечером Миша, урывками — к роману, а я — к этой записи»; 23 февраля: «Вечером Миша читал мне черновую главу из романа, на меня — сильнейшее впечатление»; 1 марта: «Миша днем у Ангарского, сговариваются почитать начало романа. Теперь, кажется, установилось у Миши название „Мастер и Маргарита“. Печатание его, конечно, безнадежно. Теперь Миша по ночам правит его и гонит вперед, в марте хочет кончить. Работает по ночам».
Во второй редакции дневника (отредактирован в 50-е г.) запись от 1 марта выглядит несколько иначе: «У М. А. установилось название для романа — „Мастер и Маргарита“».
Итак, окончательное название романа определилось к 1 марта 1938 г.
287
…так кто ж ты, наконец?..— Эпиграф к роману взят Булгаковым из «Фауста» Гёте. Это и закономерно, поскольку «Фауст» сопровождает все творчество Булгакова. Но в «Мастере и Маргарите» это не только дань любимому литературному (и музыкальному) произведению, но и камертон ко всему роману: своеобразная идея о «диалектической» взаимосвязи добра и зла. Булгаков понимал, конечно, что идея эта весьма далека от христианского толкования добра и зла, о чем свидетельствует тот факт, что в черновой рукописной редакции романа на великом балу у сатаны присутствуют «директор театра и доктор прав господин Гёте» и «известный композитор Шарль Гуно».
Существует немало переводов «Фауста» на русский язык. Так, в переводе А. Л. Соколовского (СПб., 1902; книга находилась в личной библиотеке писателя, и в ней много булгаковских помет) данный эпиграф звучит так:
…который ты из них?
Я частица той силы, которая постоянно стремится
делать зло, а совершает только благо.
А, например, в переводе Б. Пастернака — несколько иначе:
Ты кто?
Часть силы той, что без числа
Творит добро, всему желая зла.
Булгаков сам делал перевод этого текста, используя, конечно, другие переводы, но ориентируясь прежде всего на перевод Д. С. Мережковского, приведенный в его книге «Иисус Неизвестный» (1932):
Я — часть той Силы,
Что вечно делает добро, желая зла.
В книге Мережковского был приведен и немецкий оригинал этого места из «Фауста»:
Ein Teil von jener Kraft
Die stets das Boese will und stets das Gute schafft.
В подготовительных материалах 1938 г. Булгаков выписал именно эти немецкие слова. При этом в предшествующей редакции текст несколько отличался от окончательного:
…Итак, кто же ты?
— Я часть той силы, что всегда желает зла
Гёте. «Фауст»
Изменения в текст эпиграфа писатель внес 24 июня 1938 г.
Написан эпиграф Булгаковым на титульном листе после названия романа. В издании 1973 г. он ошибочно дан после обозначения «Часть первая» перед первой главой и тем самым как бы отнесен к книге первой, а не ко всему роману.
288
В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан.— Начало романа многократно переписывалось. По сохранившимся рукописям очень трудно определить, на каком именно варианте Булгаков остановился. И поэтому при подготовке романа к печати после смерти Е. С. Булгаковой (издание 1973 г.) было допущено множество разночтений с текстом, подготовленным Еленой Сергеевной в 1940 г.— сразу же, по свежим следам совместной работы с писателем. В издании 1973 г. начало оказалось следующим: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина».
Вопрос этот носит принципиальный характер, и его необходимо рассмотреть подробно.
В предшествующей ред. было: «Весною, в среду, в час
