стоили! Как ни гасил мышиный блеск своих бегающих глаз барон, он не мог скрыть того, что мучительно старается понять, кто такой Коровьев и как он попал к иностранцу.
А Коровьев именно и завел дружелюбную беседу с напросившимся гостем и первым долгом осведомился о погоде. Барона погода удовлетворяла, но Коровьев поражал все больше, и диковато поглядывал из-под опущенных век барон на расколотое пенсне.
Кроме того, барона привело в смущение молчание самого хозяина. Барон похвалил вчерашний спектакль, а хозяин хоть бы звук в ответ.
15/XI.33
Но вместо этого Коровьев затруднил гостя вопросом о том, как здоровье деток, в то время как деток никогда у барона не было. Смущение разлилось по лицу барона и даже начинало граничить с тревогой. Лица, находящиеся в комнате, все более казались барону странными. Так, рядом уселась декольтированная дама, но на шее у этой дамы была рваная громадная и только что, по-видимому, зажившая рана, которая заставила чувствительного барона содрогнуться. Дальше хуже: повернувшись, барон увидел, что рядом с ним уселся законченный фрачник, на котором не хватало только одного, но самого, пожалуй, существенного — сапог. Фрачник был бос. Тут уж барон просто вылупил глаза. И закрыть их ему при жизни уже более не пришлось.
16/XI.33
— Вас, барон, как я вижу,— вдруг произнес хозяин,— удивляют мои гости? Да, не скрою и не стану отрицать, они оригиналы, но поверьте, вы изумляете их не меньше, чем они вас. Итак, милый барон, скажите {105} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Внутри Маргариты оборвалось что-то, но ужаса она не испытала, а скорее чувство жутковатого веселья. Впервые при ней с таким искусством и хладнокровием зарезали человека.
30/XII.33
Труп барона поехал вбок, но его подхватили ловкие руки, и кровь из горла хлынула в подставленную золотую чашу. И тут же в комнате начала бить полночь, и еще раз все преобра {106} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
4/1.1934 г.
— Верни мне моего любовника, государь,— попросила Маргарита.
Воланд вопросительно повернул голову к Коровьеву. Тот что-то пошептал на ухо Воланду. Еще несколько секунд не сводил тяжелых глаз Воланд с Маргариты, а потом сказал:
Вскрикнув от радости, Маргарита припала к тяжелым сапогам со звездными шпорами и стала целовать черную кожу и отвороты, задыхаясь, не будучи в состоянии произносить слова.
— Я никак не ожидал, чтобы в этом городе могла существовать истинная любовь,— сказал хозяин.— А за {107} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Он написал книгу о Иешуа Га-Ноцри,— ответила Маргарита.
Великий интерес выразился в глазах Воланда, и опять что-то зашептал ему на ухо Коровьев.
— Нет, право, это черед сюрпризов,— заметил хозяин, но слов своих не объяснил.
6/1.1934
— Да, да, верните его,— умильно попросила Коровьева Маргарита.
— Нет, это не по его части,— отозвался хозяин дома,— это дело Фиелло.
И Фиелло получил приказ, но разобрать его Маргарита не могла, так как он был отдан шепотом.
Тут Фие {108} . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . гостей хозяина.
Ватная мужская стеганая кацавейка была на нем. Солдатские штаны, грубые высокие сапоги.
Утро 7/1.1934
Весь в грязи, руки изранены {109}, лицо заросло рыжеватой щетиной. Человек, щурясь от яркого света люстр, вздрагивал, озирался, глаза его светились тревожно и страдальчески.
Маргарита, узнав хорошо знакомый рыжеватый вихор и зеленоватые эти глаза, приподнялась и с воплем повисла на шее у приехавшего. Тот сморщился, но подавил в себе волнение, не заплакал, механически обнимая за плечи Маргариту.
В комнате наступило молчание, которое было прервано словами хозяина дома, обращенными к Фиелло:
— Надеюсь, вы никого не застрелили?
— Обращайтесь к коту, мессир,— отозвался Фиелло.
Хозяин перевел взгляд на кота. Тот раздулся от важности и похлопал по кобуре лапой.
— Ах, Бегемот,— сказал хозяин,— и зачем тебя выучили стрелять! Ты слишком скор на руку.
— Ну, не я один, сир,— ответил кот.
Затем хозяин обратил свой взор на прибывшего. Тот снял руки с плеч Маргариты.
— Вы знаете, кто я? — спросил его хозяин.
— Я,— ответил привезенный,— догадываюсь, но это так странно, так непонятно, что я боюсь сойти с ума.
Голос привезенного был грубоват и хрипл.
— О, только не это. Ум берегите пуще всего,— ответил хозяин и, повернувшись к Маргарите, сказал:
— Ну что ж… Благодарю вас за то, что посетили меня. Я не хочу вас задерживать. Уезжайте с ним. Я одобряю ваш выбор. Мне нравится этот непокорный вихор, а также зеленые глаза. Благодарю вас.
— Но куда же, куда я денусь с ним? — робко и жалобно спросила Маргарита.
С обеих сторон зашептали в уши хозяину: слева — Фиелло, справа — Коровьев.
— Да выбросьте вы его к чертовой матери,— сказал хозяин,— так, чтобы и духом его не пахло, вместе с его вещами… а впрочем, дайте его мне сюда.
И тотчас неизвестный человек свалился как бы с потолка в залу. Был он в одних подштанниках и рубашке, явно поднятый с теплой постели, почему-то с кепкой на голове и с чемоданом в руках. Человек в ужасе озирался, и было видно, что он близок к умопомешательству.
— Понковский? — спросил хозяин.
— Понковский, так точно,— ответил, трясясь, человек.
— Это вы, молодой человек,— заговорил хозяин, [потому] что человеку с чемоданом было лет сорок,— написали, что он,— хозяин кивнул на вихор и зеленые глаза,— сочиняет роман?
— Я-с,— ответил человек с чемоданом, мертвея.
— А теперь в квартире его проживаете? — прищурясь, спросил хозяин.
— Да-с,— плаксиво ответил человек.
— Это что же за хамство такое? — сурово спросил хозяин, а затем добавил рассеянно: — Пошел вон!
И тотчас Понковский исчез бесследно.
— Квартира ваша таперича свободна,— ласково заговорил Коровьев,— гражданин Понковский уехали во Владивосток.
Тут качнулся светло-рыжий вихор, глаза тревожно обратились к хозяину.
— Я,— заговорил поэт, покачнулся от слабости, ухватился за плечо Маргариты,— я предупреждаю, что у меня нет паспорта, что меня схватят сейчас же… Все это безумие… Что будет с нею?
Сидящий внимательно поглядел на поэта и приказал:
— Дайте гостю водки, он ослабел, тревожен, болен.
Руки протянулись к поэту со всех сторон, и он отпил из стакана. Его заросшее лицо порозовело.
— Паспорт,— повторил он упрямо и безумно.
— Бедняга,— сочувственно произнес хозяин и покачал головой,— ну дайте ему паспорт, если уж он так хочет.
Коровьев, все так же сладко улыбаясь, протянул поэту маленькую книжечку, и тот, тревожно косясь в пол, спрятал ее под кацавейкой.
Маргарита тихонько плакала, утирая глаза большим рукавом.
— Что с нами будет? — спросил поэт.— Мы погибнем!
— Как-нибудь обойдется,— сквозь зубы сказал хозяин и приказал Маргарите: — Подойдите ко мне.
Маргарита опустилась у ног Воланда на колени, а он вынул из-под подушки два кольца и одно из них надел на палец Маргарите. Та притянула за руку поэта к себе и второе кольцо надела на палец безмолвному поэту.
День 7/I.1934
— Вы станете не любовницей его, а женой,— строго и в полной тишине проговорил Воланд,— впрочем, не берусь загадывать. Во всяком случае,— он повернулся к поэту,— примите от меня этот подарок,— и тут он протянул поэту маленький черный револьвер с золотою насечкою.
Поэт, все так же мутно и угрюмо глядя исподлобья, взял револьвер и спрятал его в глубоком кармане под кацавейкой.
— Вечер наш окончен,— объявил Воланд,— светает, я хочу отдохнуть. Все свободны.
При этих словах свет в люстрах стал убывать, толпа гостей растаяла в полумраке, и Маргарита почувствовала, что ее бережно ведут под руки по лестнице.
Аннушка Васина, та самая, что пролила постное масло не вовремя, была известна как настоящий бич той квартиры, где она проживала. А проживала она как раз под квартирою покойного Берлиоза.
В то самое время, как Маргарита почувствовала, что вежливые и дружеские руки выводят ее и поэта на лестницу, Аннушка, известная в квартире под именем стервы, не спала, как все добрые люди, а находилась в дверях своей квартиры. Дело в том, что у Аннушки была привычка вставать ни свет ни заря и отправляться куда-то с бидоном в руках.
В данном случае, однако, она никуда не отправлялась, а стояла в полутемной прихожей так, что в щель приоткрытой двери торчал ее острый нос и один глаз. Другой, заплывший в чудовищном багровом синяке (Аннушку накануне били), скрывался во тьме.
Причина Аннушкиного поведения была в том, что Аннушка, собравшись куда следовало с бидоном, не успела открыть дверь на лестницу, как увидела удивительного человека.
По облупленной и годами не мытой лестнице, хватаясь в остервенении за перила, скатился с чрезвычайной быстротой мужчина в одном белье и с чемоданом в руке. Кепка его была заломлена на затылок, а чемодан был желтый.
Аннушка налетела так плотно на несущегося человека, что он едва не вышиб своим чемоданом бидон из ее рук.
— Куда ж тебя черт несет?! — вскричала Аннушка, отпрянув.
— Во Владивосток! — воскликнул человек в подштанниках таким странным голосом, как будто во сне или в бреду.
Но это было бы полгоря, а дальше произошло совсем невероятное: человек вместе с своим грузом кинулся к окну, одному из тех, что, как известно, бывают на каждой лестничной площадке и которое по случаю наступившей весны уже было открыто, и вылетел в него.
Аннушка ахнула, ударилась головой об стену, перекрестилась, а когда опомнилась, подбежала к окну и, легши животом на пол, высунула изуродованную физиономию. Но не увидела никакого разбившегося человека, сколько ни вертела головой. Оставалось предположить, что личность, слоняющаяся на рассвете по передним лестницам, упорхнула вместе с чемоданом и подштанниками, не оставив по себе никаких следов.
Тут же дверь на площадке повыше открылась, донеслись из квартиры, занятой иностранцем, голоса и даже как бы музыка. И стали спускаться вниз.
Аннушка, как крыса, кинулась в свою дверь, забросила себя цепочкой, оставила щель и стала подглядывать, ожидая увидеть интересные вещи. Она не ошиблась в своем расчете. Через несколько секунд поравнялась с Аннушкиною дверью красавица дама, без шляпы, в буйных растрепанных рыжих волосах, одетая соблазнительно. Шелковое платье сползло с плеча, на ногах не было чулок, поверх всего — черный плащ. Красавица вела под руку пошатывающегося, как разглядела в рассвете Аннушка, будто бы бледного бородатого, одетого бедно, как будто больного. Но тоже в черном плаще. Сопровождали
