зал. На занавесах изнутри играли и ходуном ходили огненные тени.
В розовом шатре князь развинтил горелку лампы и вылил керосин в постель; пятно разошлось и закапало на ковер. Горелку Тугай швырнул на пятно. Сперва ничего не произошло: огонек сморщился и исчез, но потом он вдруг выскочил и, дыхнув, ударил вверх, так что Тугай еле отскочил. Полог занялся через минуту, и разом, ликующе, до последней пылинки, осветился шатер.
— Теперь надежно,— сказал Тугай и заторопился.
Он прошел боскетную, биллиардную, прошел в черный коридор, гремя, по винтовой лестнице спустился в мрачный нижний этаж, тенью вынырнул из освещенной луной двери на восточную террасу, открыл ее и вышел в парк. Чтобы не слышать первого вопля Ионы из караулки, воя Цезаря, втянул голову в плечи и незабытыми тайными тропами нырнул во тьму…
Электрическая лекция
Науки юношей питают, отраду старцам подают : #c_83.
Наука сокращает нам жизнь, короткую и без того.
В коридоре Рязанского строительного техникума путей сообщения прозвучал звонок. Классное помещение наполнилось учениками, красными, распаренными и дышащими тяжко, со свистом.
Открылась дверь, и на кафедру взошел многоуважаемый профессор электротехники, он же заведующий мастерской.
— Т-тиша,— сказал электрический профессор, строго глянув на багровые лица своих слушателей,— по какому поводу такой вид? Безобразный?
— Вентилятор качали для кузнечного горна! — хором взревели сто голосов.
— Ага, а почему я не вижу Колесаева?
— Колесаев умер вчера…— ответил хор, как в опере, басами.
— За-ка-чался! — отозвался хор теноров.
— Тэк-с. Ну, царство ему небесное. Раз умер, ничего не поделаешь. Воскресить я его не властен. Верно?
— Веррр-но!! — грянул хор.
— Не ревите дикими голосами,— посоветовал ученый.— На чем бишь мы остановились в прошлый раз?
— Что такое электричество!..— ответил класс.
— Правильно. Нуте-с, приступаем дальше. Берите тетрадки, записывайте мои слова…
Как листья в лесу, прошелестели тетрадки, и сто карандашей застрочили по бумаге.
— Прежде чем сказать, что такое электричество,— загудело с кафедры, я вам… э… скажу про пар. В сам деле, что такое пар? Каждый дурак видел чайник на плите… Видели?
— Видели!!.— как ураган ответили ученики.
— Не орите… Ну, вот, стало быть… кажется со стороны, простая штука, каждая баба может вскипятить, а на самом деле это не так… Далеко, я вам скажу, дорогие мои, не так… Может ли баба паровоз пустить? Я вас спрашиваю?
Нет-с, миленькие, баба паровоз пустить не может. Во-первых, не ее это, бабье, дело, а в-третьих, чайник — это ерунда, а в паровозе пар совсем другого сорта. Там пар под давлением, почему под означенным давлением, исходя из котла, прет в колеса и толкает их к вечному движению, так называемому перпетуум-мобиле.
— А что такое перпетуум? — спросил Куряковский — ученик.
— Не перебивай. Сам объясню. Перпетуум — такая штука… это, братишки… ого-го! Утром, например, сел ты на Брянском вокзале в Москве, засвистал и покатил, и, смотришь, через 24 часа ты в Киеве в совершенно другой советской республике, так называемой Украинской, и все это по причине концентрации пара в котле, проходящего по рычагам к колесам так называемым поршнем по закону вечного перпетуума, открытого известным паровым ученым Уан-Степом в 18 веке до рождества Христова при взгляде на чайник на самой обыкновенной плите в Англии городе Лондоне…
— А нам говорили по механике вчера, что плиты до рождества Христова еще не было? — пискнул, голос.
— И Англии не было! — бухнул другой.
— И рождества Христова не было!!.
— Го-го-го!! Го!! — загремел класс…
— М-молчать! — громыхнул преподаватель,— Харюзин, оставь класс! Подстрекатель! Вон!
— Вон! Харюзин!! — взвыл класс.
Харюзин, разливаясь в бурных рыданиях, встал и сказал:
— Простите, товарищ преподающий, я больше не буду.
— Вон! — неуклонно повторил профессор.— Я о тебе доложу в совете преподавателей, и ты у меня вылетишь в 24 часа!
— На перпетууме вылетишь, урра!! — подтвердил взволнованный класс.
Тогда Харюзин впал в отчаяние и дерзость.
— Все равно пропадать моей голове,— залихватски рявкнул он,— так уж выложу я все! Накипело у меня в душеньке!
— Выкладывай, Харюзин! — ответил хор, становясь на сторону угнетенного.
— Сами вы ни черта не знаете,— захныкал Харюзин, адресуясь к профессору,— ни про перпетуум, ни про электротехнику, ни про пар… Чепуху мелете!..
— О-го-го?! — запел заинтересованный класс.
— Я?.. Как ты сказал?.. Не знаю? — изумился профессор, становясь багровым.— Ты у меня ответишь за такие слова! Ты у меня, Харюзин, наплачешься!
— Не боюся никого, кроме бога одного! : #c_84 — ответил Харюзин в экстазе.— Мне теперь нечего терять, кроме моих цепей! Вышибут? Вышибай!! Пей мою кровь за правду-матку!!
— Так его! Крой, Харюзин!! — гремел класс.— Пострадай за правду!
— И пострадаю,— выпевал Харюзин,— только мозги морочите! Околесину порете! Двигатель для вентилятора поставить не можете!
— Пр-равильно,— бушевал восхищенный класс,— замучили качанием! Рождества не было. Уан-Степа не было!! Сам, старый черт, ничего не знаешь!!!
— Это… бунт…— прохрипел профессор,— заговор! Да я!.. да вы!..
— Бей его!! — рухнул класс в грохоте.
В коридоре зазвенел звонок, и профессор кинулся вон, а вслед ему засвистел разбойничьим свистом стоголосый класс.
Торговый дом на колесах
Молчаливая обычно станция «Мелкие дребезги» Энской советской дороги загудела, как муравейник, в который мальчишка воткнул палку. Железнодорожники кучками собирались у громадного знака вопроса на белой афише. Под вопросом было напечатано: «ОНА ЕДЕТ!!!»
— Кто едет?! — изнывали железнодорожники, громоздясь друг на друга.
Кооперативная лавка-вагон!! — отвечала афиша.
— Го-го, здорово! — шумели железнодорожники.
И на следующий день она приехала. Она оказалась длинным товарным вагоном, испещренным лозунгами, надписями и изречениями:
«Нигде, кроме как в нашем торговом доме!
Сони, Маши и Наташи, летите в лавку нашу!
Железнодорожник! Зачем тебе высасываться в лавке частного паука.
Когда ты можешь попасть к нам?!»
— Ги-ги, здорово! — восхищались транспортники.— Паук — это наш Митрофан Иванович.
Станционный паук Митрофан Иванович мрачно глядел из своей лавчонки.
«Транспортная кооперация, путем нормализации, стандартизации и инвентаризации спасет мелиорацию, электрификацию и механизацию».
Этот лозунг больше всего понравился стрелочникам.
— Понять ни черта нельзя,— говорил рыжебородый Гусев,— но видно, что умная штука.
«Каждый, кто докажет документом, что он член, получает скидку в 83 / %,— гласил плакат,— все не члены получают такую же!!»
В кассе взаимопомощи наступило столпотворение. Транспортники стояли в хвосте и брали заимообразно совзнаками и червонцами.
А в полдень облепленная народом кооплавка начала торговать.
Три приказчика извивались, кассирша кричала: «Сдачи нет!», и пер станционный народ штурмом.
— Три фунтика колбаски позвольте, стосковались по колбаске. У паука Митрофана Ивановича гнилая.
— Колбаски-с нет. Вся вышла-с. Могу предложить вместо колбаски омары в маринаде.
— Амары? А почем?
— Три пятьдесят-с.
— Чего три?!
— Известно-с — рубля.
— Банка?!
— Банка-с.
— Вижу-с. Со скидкой три пятьдесят, а так они шесть двадцать.
— А почему они воняют?
— Заграничные-с.
— Прошу не напирать!
— Ремней в данный момент не имеется, могу предложить взамен патентованные брюкодержатели «Дуплекс» — лондонские с автоматическими пуговицами «Пли». 7 руб. 25 коп. Купившим сразу дюжину дополнительная скидка — 15 %. Виноват, гражданин. Он на талию надевается.
— Батюшки, лопнул!!
— Уплатите в кассу 7 р. 25 к.
— Ситцу нет, мадемуазель. Есть портьерная ткань лионская, крупными букетами. Незаменима для обивки мебели.
— Хи-хи. У нас и небели-то нету.
— Жаль-с. Могу предложить стулья «комфорт» складные для пикников…
— А вам что, мадам?
— Я не мадам,— ошеломленно ответил Гусев, поглаживая бороду.
— Пардон, чем могу?
— Мне бы ситцу бабе в подарок.
— Миль пардон, ситец вышел. Для подарка вашей почтенной супруге могу предложить парижский корсет на шелку с китовым усом.
— А где ж у него рукава?
— Извиняюсь, рукава не полагаются. Ежели с рукавами, возьмите пижаму. Незаменимая вещь в морских путешествиях.
— Нам по морям не путешествовать. Нет уж, позвольте корсетик. Вещица прочная?
— Будьте покойны, пулей не прострелишь. Номер размера вашей супруги?
— У нас по простоте, не нумерованная,— ответил стыдливо Гусев,— известно, серость…
— Пардон, тогда мы на глаз. Рукой обхватить можно? Гусев подумал:
— Никак нет. Двумя, ежели у кого руки длинные…
— Гм. Это порядочный размер. Супруге вашей диета необходима. Так мы предложим вам № 130, для тучных специально.
— Хорошо,— согласился покладистый Гусев.
— 11 р. 27 коп… Что кроме?
Кроме Гусев купил бритвенное зеркало «жокей-клуб», показывающее с одной стороны человека увеличенным, а с другой стороны уменьшенным. Просил мыла, а предложили русско-швейцарский сыр. Гусев отказался за неимением средств и, подкрепившись у Митрофан Ивановича самогоном, явился к супруге.
— Показывай, что купил, пьяница? — спросила Гусева супруга.
— Вишь, Маша, выбор в лавке у них заграничный, ни черта нету,— пояснил Гусев, вскрывая сверток,— говорят, тучная ты № 130…
— Ах они, охальники! (Супруга всплеснула руками.) Что они, мерили меня, что ли? И ты хорош: про жену такие слова!
Она глянула в зеркало и ахнула. Из круглого стекла выглянула великанская физия с обвисшими щеками и волосами толстыми, как нитки.
Супруга повернула зеркало другой стороной и увидала самое себя с головой маленькой, как чернильница.
— Это я такая? № 130?! — спросила супруга, багровея.
— Тучная ты, Ma…— пискнул Гусев, присел, но не успел закрыться. Супруга махнула корсетом и съездила его по уху так, что шелк лопнул и китовый ус вонзился ему в глаз.
Через две минуты Гусев, растопырив ноги, сидел у входа в свое жилище и глядел заплывшим глазом в хвост поезду, увозившему кооперативную лавку.
Гусев погрозил ей кулаком.
Встал и направился к Митрофан Ивановичу.
Белобрысова книжка
3 числа.
№ билета не забыть: 50 897 013. Кузину литературу и поехать в район…
…День-то, день… Да, уж это день! День, братцы мои. Утром позвонили, в полдень телеграмма. Сон Шехерезады, товарищи! Оценили Белобрысова. Вспомнили! Шел к нему в кабинет и думаю — я или не я? Встал он, брючки подтянул, говорит — оправдайте доверие наше, товарищ Белобрысов, а равно и беспартийной массы в размере 150 миллионов. Стою — плачу, слезы градом, стою, ничего не понимаю, а в голове птица поет… чепуха… я помню день, ах, это было, я помню день, ах, это было…
Кругобанка директором!! Понимэ ву? Кругосветных операций банка директором. Эх, мама, покойница, не в смысле семейного быта и пережитков говорю, боже сохрани,— в смысле того, что вот, старуха, родила Белобрысова сына республике. И сам не понимаю, что говорю. Поймите, что, может, сижу как болван здесь, а в это время на Малайских островах телеграмма: «Белобрысова Семена Кругобанка…» Эх, гори, сияй, моя звезда!.. : #c_85
Между листами расписка Моспочтамта:
«Куда: Одесс.
Кому: Якову Белобрысову.
Слов: 16».
6 числа.
Швейцар… К машине выходил… Говорю — сам я. Сам… Помилуйте, товарищ. Не понимаю, где делают такие стекла? 3 сажени. На-а… Даа… 4 аппарата (6-89-05, не забыть) и какой-то с белыми цифрами. По 8-му повертел, и пришел: честь имею рекомендоваться — заведующий отделом австралийских корреспондентов. Спрашиваю и сам не знаю, почему… я помню день… а, говорю, с Малайскими у нас как островами? Конечно, отвечает и сам улыбается. Кругосвет! Улыбка открытая и золотые зубы. Вот только одеты все! Все острые носы. Ногу поджимаю, потому что латка у меня и хром. Смешно, конечно… Мне как марксисту на латку плевать, но спрашиваю, где, мол, ботинки вы покупаете? Вместо ответа берет 6-89-05 (не забыть) и спрашивает: ваш номер позвольте узнать, товарищ директор? Я и бухнул — домсоветский! Коммутатор, говорю, 78-50-50, добавочный 102. Улыбнулся. № ботинок, говорит, Семен Яковлевич? Какой там номер! Получил, говорю, в райкоопе. Он в телефон: пришлите выбор — дюжину лак-замша, каблук рантованный, те, что я беру. Ошалел я, спрашиваю — простите, может быть, это неудобно? Улыбнулся. Помилуйте, говорит, Семен Яковлевич, вам по магазинам разве будет время ходить. От парового отопления веет, а в
