печатницей, последовал прямо в комнату э 2 и мамаше Павловне сказал такие слова:
— Я не какой-нибудь супчик, мамаша. Беспартийная личность. Я не то, чтобы поиграть с невинной девушкой и выставить ее коленом. А вас мамаша, будем лелеять. Ходите к обедне, сам за вас буду торговать.
Пошатнулась суровая Павловна, и поехал мерзавец Шурка по перилам в Моссельпром за сахарным песком.
Обвенчался молодец мужчина в церкви св. Матвея, что на Садовой ул., и видели постным маслом смазанную голову молодца мужчины рядом с головой Тани, украшенной флер-д’оранжем.
А через месяц сказал молодец мужчина мамаше Павловне:
— И когда вы издохнете, милая мамаша, с вашими обеднями. Тесно от вас.
Встала Павловна медленно, причем глаза у нее стали как у старого ужа:
— Я издохну? Сам сдохнешь, сынок. Ворюга. Обожрал меня с Танькой. Царица небесная, да ударь же ты его, дьявола, громом!
Но не успело ударить громом молодца мужчину. Он медленно встал из-за чайного стола и сказал так:
— Это кто же такой «ворюга»? Позвольте узнать, мамаша? Я ворюга? спросил он, и голос его упал до шепота. — Я ворюга? — прошептал он уже совсем близко, и при этом глаза его задернулись пеленой.
— Караул! — ответила Павловна, и легко и гулко взлетело повторное: Караул!
— Милиция! Милиция!
Милиция!
3. ИМЕНИНЫ
В день святых Веры, Надежды и Любови и матери их Софии (их же память празднуем 17-го, а по советскому стилю назло 30-го сентября) ударила итальянская гармония в квартире э 50, и весь громадный корпус заходил ходуном. А в половине второго ночи знаменитый танцор Пафнутьич решил показать, как некогда он делал рыбку. Он ее сделал, и в нижней квартире доктора Форточкера упала штукатурка с потолка, весом в шесть с половиной пудов. Остался в живых доктор лишь благодаря тому обстоятельству, что в тот момент находился в соседней комнате.
Вернулся Форточкер, увидал белый громадный пласт и белую тучу на том месте, где некогда был его письменный стол, и взвыл:
— Милиция! Милиция!
Милиция!
Михаил Булгаков,
непьющий, ищет комнату в тихой
семье.
Литвин Фелия Васильевна (1861-1936) — знаменитая русская певица, диапазон голоса которой охватывал, по выражению специалистов, две с половиной октавы от нижнего соль до верхнего ре. С легкостью необыкновенной она исполняла Джильду в «Риголетто» и Кармен в одноименной опере Визе, была непревзойденной исполнительницей партий Брунгильды и Изольды, вообще вагнеровского репертуара. Скорее всего, М. А. Булгаков слушал Фелию Литвин и восхищался ее мастерством.
Выиграл! Выиграл!
Вот счастливец…
Он всегда выигрывает.
Вечером в квартиру железнодорожника Карнаухова на ст. Н. постучали. Супруга Карнаухова, накинув пуховый платок, пошла открывать.
— Кто там?
— Это я, Дашенька, — ответил за дверью под всхлипывания дождя нежным голосом сам Карнаухов и внезапно заржал, как лошадь.
— Напился, ирод? — заговорила Дашенька, гремя болтом.
Луч света брызнул на лампочки, и в пелене дождя показалось растерянное и совершенно трезвое лицо Карнаухова, а рядом с ним из мрака вылезла лошадиная морда с бельмом на глазу. Супруга отшатнулась.
— Иди, иди, Саврасочка, — плаксивым голосом заговорил Карнаухов и потянул лошадь за повод. Лошадь, гремя копытами, влезла на крыльцо, а оттуда — в сени.
— Да ты?! — начала Дашенька и осталась с открытым ртом.
— Тпррр-у… Дашенька, ты не ругайся… Но… но… о, сволочь, — робко заговорил Карнаухов, — она ничего — лошадка смирная. Она тут в сенцах постоит!..
Тут Дашенька опомнилась:
— Как это так в сенцах? Кобыла в сенцах? Да ты очумел!!
— Дашенька, нельзя ее на дворе держать. Сарайчика ведь нету. Она животная нежная. Дождик ее смочит — пропадет кобылка.
— И чтоб ты с ней пропал! — воскликнула Дашенька. — Откуда ж ты на мою голову такую гадину привел? Ведь ты глянь, она хромая.
— И слепая, Дашенька, — добавил Карнаухов, — вишь, у ей бельмо, как блин.
— Да ты что ж, смеешься, — взревела Дашенька. — Сколько ты за нее заплатил? И на какого тебе лешего лошадь, несчастный!..
— Полтинник, Дашенька. Пятьдесят копеек всего.
— Полтинник? Да я б два фунта сахара купила…
— Дашенька, верь совести, на дамские ботинки целился. Тебе ж думал подарочек к рождению сделать.
— Я не алкоголик, Дашенька… Лотерея произошла. Я убежать хотел, а начальник депо поймал. Здравствуй, говорит, Карнаухов, разыгрываю я, говорит, Карнаухов, интересные билеты в лотерею — бери билеты. Я говорю — не хочу. А он отвечает таким голосом: а, не хочешь! Ну, как хочешь… Давно я замечаю, что ты, Карнаухов, меня не любишь. Ну, ладно… Вижу, не возьмешь беда. Ну, говорю, позвольте билетик. А он уверяет — у тебя, говорит, счастливая натура, обязательно ты выиграешь или дамские ботинки 36, или музыкальный ящик, играющий 19 пьес. Стали таскать билеты, всем пустые, а мне э 98 — хлоп — кобыла! Публика хохочет, я убежать хотел, а начальник депо говорит: нет, стой! Это не по закону. Выиграл, так забирай. А куда я ее дену? Стал дарить — никто не берет, публика хохочет.
— Вон! — рявкнула Дашенька. — Вон вместе с кобылой, и чтоб духу твоего не пахло дома!
— Даш…
— Вон! — повторила Дашенька и распахнула двери.
— Ну, — тпррруу. Дашенька, ты послушай… Иди, иди, стерва…
Кобыла загрохотала копытами. Лампа последний раз сверкнула в дождевые полосы, а затем завеса тумана съела счастливца с его выигрышем.
Сквозь шум дождя глухо донеслось:
— Но-но… Чтоб ты издохла.
«Гудок», 2 декабря 1924г.
СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ
Поместите мой скромный рассказ про японскую собаку-подарок.
Обслуживая поезд э 1 Чита — Москва, пришлось мне при ревизии его обнаружить замечательное присутствие собаки в поезде.
Именно: из Шанхая до Вены ехала австрийская гражданка, жена австрийского консула, находящегося в Японии, в международном вагоне и занимала в нем два места. Одно место э 10 для себя и другое место э 9 для собачки.
Мне пришлось австрийскую гражданку оштрафовать на некоторую сумму за неимение на руках квитанции для собачки. Австрийская гражданка уплатила мне деньги.
Но меня очень заинтересовало, что это за такая собачка, которая едет в первом классе, а так как я ни на каком языке, кроме русского, не говорю, то мне пришлось прибегнуть к проводнику.
— Спроси, — говорю, — у нее, на какой предмет эта собачка?
Проводник поговорил с гражданкой на иностранных языках и отвечает:
— Собачка эта особенная, везет ее гражданка в подарок австрийскому министру иностранных дел, и заплатила она за собачку в Японии 1000 рублей золотом.
— А спроси, — говорю, — на какого черта министру иностранных дел такая дорогая собака? Он отвечает:
— Оказывается, у австрийского министра есть одна японская собачка-мужчина, а, оказывается, везет она ему собачку-даму.
— Ага, — говорю.
И стал подсчитывать, во что же обошлась невеста-собачка. Тысяча рублей золотом в Японии да билет первого международного класса от Читы до Москвы 187 р. 34 к. Да еще дальше билеты. Кроме того, что собачка кушает? Оказывается: кормят ее на первое — бульон из птицы, на второе — маниэл каше, а на третье блюдо — заграничный шоколад.
— Почему, — говорю, — заграничный?
Оказывается, собачка заявила, что русского шоколада она жрать не будет! Заинтересовала меня собачка чрезвычайно. Одеяло у нее шелковое, подушка шелковая и, кроме того, есть платьица — несколько штук — и тоже все шелковые.
— А сапог она, — спрашиваю, — не носит?
— Не, — говорит проводник после иностранного языка, — оказывается, ходит босая.
— А если она, — говорю, — простудится по грязи?
А проводник мне отвечает:
— Глупый ты человек, разве она будет по грязи ходить? Она в автомобиле ездит.
— Как, — говорю, — маленький автомобиль собачий?
— Да нет, — говорит, — в обыкновенном автомобиле. Хозяйка ее на руках возит.
Ну, тут я все узнал, поблагодарил проводника. Говорю: «До свидания». Собачка — никакого на меня внимания.
А проводник говорит: «Она пролетариев не любит».
x x x
Пожалуйста, товарищ редактор, напечатайте мой правдивый рассказ про министерскую собаку, чтоб его прочитали все рабочие на нашем транспорте.
Письмо железнодорожника списал,
ничего не изменяя,
Михаил Булгаков
«Гудок», 4 декабря 1924г.
ЖЕЛАННЫЙ ПЛАТИЛО
Поет на ходу.
Научное сообщение
На рассвете в тумане Мурманска против казарм 435-й версты провыл паровозный свисток. И тотчас в жилище железнодорожника началось смятение. Железнодорожник выскочил из теплой постели и, топоча тапками в пол, завыл, как бесноватый:
— Где подштанники?! Марья, где подштанники?.. Ой, жалованье, Марья… Подштанники… Уедут!!
— С нами крестная сила! — вопила Марья, прыгая по избе.
В люльке заревел ребенок.
— Зажигай свет! — стонал железнодорожник. — Ой, Марьюшка, зажигай, сквозь землю подштанники провалились!!
— Вот они, вот они, ох, окаянный. За лавку завалились. Ой, батюшки, свистит… Кормилец, ты хоть штаны надень! Штаны надень, простудишься.
— Свистит! — орал, как одержимый, железнодорожник, натягивая полосатые кальсоны. — Свистит, проклятый, ой, скорей!!
— Штаны…
— К чертовой матери…
Дверь визгнула, и железнодорожник провалился. Двести саженей он летел в осеннем тумане и поспел. Платежный поезд стоял против казармы и завывал…
— Что же ты, брат, в таком виде растерзанном? — благодушно спросил его плательщик. — Что же ты в голобрысом виде бродишь?
— Га-га-га! Га-га-га! — дышал железнодорожник, как пес на жаре. — Не до ви…, не до виду мне… Жало… га-га-га… жало… Жалованье давай скорей…
— Да, надо поспешать, и то, сейчас тронемся, — ответил артельщик. И начал считать. — Держи червь… пятнадцать, шестнадцать…
— Ах ты, елки-палки! — воскликнул железнодорожник в ужасе. — Тронулись, черти!
— Ну, ладно, до 441-й версты доедешь, — успокоил его артельщик, — а там слезешь.
— Слезешь! — передразнил железнодорожник. — Тебе хорошо говорить, а на чем я обратно поеду?
— Ну, променаж сделаешь, — успокоил плательщик, — хотя, верно, в таком легком декольте холодно.
На 441-й версте железнодорожник зажал в кулаке бумажки, выкинулся из поезда и дернул обратно на 435-ю версту.
Прилетев домой, обрушился на лавку и запел:
— Палец приморозил, ах ты, чтоб тебя, возьми и с жалованьем. Марья, давай чаю!
— Штаны-то надень…
—
