и вкладывает их в собаку, в результате чего получается „очеловечение“ последней.При этом вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к совстрою тонах… Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории : #c_36.Примеров можно было бы привести еще великое множество, примеров тому, что Булгаков определенно ненавидит и презирает весь совстрой, отрицает все его достижения.Кроме того, книга пестрит порнографией, облеченной в деловой, якобы научный вид.Таким образом, эта книжка угодит и злорадному обывателю, и легкомысленной дамочке, и сладко пощекочет нервы просто развратному старичку.Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это — Главлит, и если мое мнение не расходится с его, то эта книга света не увидит. Но разрешите отметить то обстоятельство, что эта книга (первая ее часть) уже прочитана аудитории в 48 человек : #c_37, из которых 90 процентов — писатели сами. Поэтому ее роль, ее главное дело уже сделано, даже в том случае, если она и не будет пропущена Главлитом: она уже зарядила писательские умы слушателей и обострит их перья. А то, что она не будет напечатана (если „не будет“), это-то и будет роскошным, им, этим писателям, уроком на будущее время, уроком, как не нужно писать для того, чтобы пропустила цензура, то есть как опубликовать свои убеждения и пропаганду, но так, чтобы это увидело свет. (21.III.25 г. Булгаков будет читать вторую часть своей повести)».24 марта пунктуальный наблюдатель : #c_38 продолжил свой отчет.«Вторая и последняя часть повести Булгакова „Собачье сердце“… дочитанная им 21/III—25 г. на „Никитинском субботнике“, вызвала сильное негодование двух бывших там писателей-коммунистов и всеобщий восторг всех остальных. Содержание этой финальной части сводится приблизительно к следующему: очеловеченная собака стала наглеть с каждым днем, все более и более. Стала развратной, делала гнусные предложения горничной профессора. Но центр авторского глумления и обвинения зиждется на другом: на ношении собакой кожаной куртки, на требовании жилой площади, на проявлении коммунистического образа мышления. Все это вывело профессора из себя, и он разом покончил с созданным им несчастием, а именно: превратил очеловеченную собаку в прежнего, обыкновенного пса.Если и подобные грубо замаскированные (ибо все это „очеловечение“ — только подчеркнуто-заметный, небрежный грим) выпады появляются на книжном рынке СССР, то белогвардейской загранице, изнемогающей не меньше нас от бумажного голода, а еще больше от бесплодных поисков оригинального, хлесткого сюжета, остается только завидовать исключительнейшим условиям для контрреволюционных авторов у нас» (НГ, 1994, 28 сентября).Нет никакого сомнения в том, что после таких обстоятельных и проникающих в суть писательского замысла доносов внимание карательных органов к личности Михаила Булгакова предельно обострялось. А вскоре подключилась и печать. Печально известный Леопольд Авербах так отозвался о Булгакове: «…Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета. Не только наша критика и библиография, но наши издательства должны быть настороже, а Главлит — тем паче!» (1925, 20 сентября). И это было сказано за год до премьеры «Дней Турбиных»!].
Не для дневника и не для опубликования: подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко, и в то же время безнадежно сложно: я как раз сейчас хворый, а она для меня…
Сегодня видел, как она переодевалась перед нашим уходом к Никитиной, жадно смотрел…
* * *
Политических новостей нет, нет. Взамен них политические мысли.
Как заноза сидит все это сменовеховство (я причем?), и то, что чертова баба зав[я]з[и]ла [меня], как пушку в болоте, важный вопрос. Но один, без нее, уже не мыслюсь. Видно, привык.
29 декабря. Понедельник.
Водку называют „Рыковка“ и „Полурыковка“. „Полурыковка“ потому, что она в 30º, а сам Рыков (горький пьяница) пьет в 60º.
Был в этом проклятом „Г[удке]“, вечером был у Лидии Вас[ильевны] [298 — …был у Лидии Васильевны… — Кирьякова Лидия Васильевна — журналистка, основавшая в 1922 году литературный кружок «Зеленая лампа», в который входил и Булгаков.]. Условились насчет встречи Нового года.
Лежнев ведет переговоры с моей женой, чтобы роман „Белая гвардия“ взять у Сабашникова и передать ему. Люба отказала, баба бойкая и расторопная, и я свалил с своих плеч обузу на ее плечи. Не хочется мне связываться с Лежневым, да и с Сабашниковым расторгать договор неудобно и неприятно. В долгу сидим как в шелку.
1925 год
2 января, в ночь на 3-тье.
«Если бы к „Рыковке“ добавить „Семашковки“, то получилась бы хорошая „Совнаркомовка“».
«Рыков напился по смерти Ленина по двум причинам: во-первых, с горя, а во-вторых, от радости».
«Троцкий теперь пишется „Троий“ — ЦК выпало».
Все эти анекдоты мне рассказала эта хитрая веснушчатая лиса Л[ежнев] вечером, когда я с женой сидел, вырабатывая текст договора на продолжение «Белой гвардии» в «России». Жена сидела, читая роман Эренбурга, а Лежнев обхаживал меня. Денег у нас с ней не было ни копейки. Завтра неизвестный мне еще еврей Каганский должен будет уплатить мне 300 рублей и векселя. Векселями этими можно п[одтеретьс]я. Впрочем, черт его знает! Интересно, привезут ли завтра деньги. Не отдам рукопись…
Сегодня газет нет, значит, нового ничего нет.
* * *
Забавный случай: у меня не было денег на трамвай, а поэтому я решил из «Гудка» пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полулуние в тумане. Почему-то середина Москвы-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал «доколе, Господи!» — как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета, и я. Удалось уйти у постамента Александру.
3 января.
Сегодня у Л[ежнева] получил 300 рублей в счет романа «Б[елая] г[вардия]», который пойдет в «России». Обещали на остальную сумму векселя.
Были сегодня вечером с женой в «Зеленой лампе». Я говорю больше, чем следует, но не говорить не могу. Один вид Ю. Потехина [299 — Один вид Ю. Потехина… — Потехин Юрий Николаевич — писатель, один из видных сменовеховцев.], приехавшего по способу чеховской записной книжки и нагло уверяющего, что…
— Мы все люди без идеологии, — действует на меня, как звук кавалерийской трубы.
— Не бреши!
Литература, на худой конец, может быть даже коммунистической, но она не будет садыкерско-сменовеховской [300 — …садыкерско-сменовеховской… — Имеется в виду Садыкер Павел Абрамович — директор-распорядитель акционерного общества «Накануне».]. Веселые берлинские бляди! Тем не менее, однако, боюсь, как бы «Б[елая] г[вардия]» не потерпела фиаско. Уже сегодня вечером, на «Зел[еной] лампе» Ауслендер сказал [301 — …Ауслендер сказал… — Ауслендер Сергей Абрамович (1886—1943) — писатель.], что «в чтении…», и поморщился. А мне нравится, черт его знает почему.
* * *
Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену. Так обидно — 10 лет открещивался от своего… Бабы как бабы. А теперь унижаюсь даже до легкой ревности. Чем-то мила и сладка. И толстая.
Газет не читал сегодня.
4 января 1925 г.
Петербургу — быть пусту.
Вчера наводнение в Петербурге: были затоплены Василеостровский, Петербургский, Московско-Нарвск[ий] и Центральный районы. Поздним вечером вода пошла на убыль.
* * *
Из Англии пришла нота [302 — Из Англии пришла нота… — 4 января 1925 года «Известия» напечатали ноту Чемберлена полпреду Раковскому следующего содержания: «Я получил вашу ноту от 22 декабря, в которой вы возвращаетесь к письму, адресованному г. Зиновьевым коммунистической партии в Англии 15 сентября этого года.// Правительство ее величества ничего не имеет прибавить к ноте, адресованной вам 21 ноября, в которой вопрос этот всесторонне рассмотрен.// Примите и пр. Чемберлен».Зарубежная пресса широко комментировала ноту английского правительства и ситуацию с Зиновьевым. Например, рижская газета «Сегодня вечером» сообщала: «Совнарком осудил Зиновьева за то, что он ведет распутный образ жизни и деморализует других коммунистов. Даже ближайшие друзья Зиновьева — Бухарин и Сталин осуждают его частную жизнь, являющуюся „позором для русской коммунистической партии“. Кроме того, Раковский жаловался Совнаркому, что глупым речам Гришки компартия обязана провалом займа в Англии. Однако Каменев и другие лидеры партии выступили в защиту Зиновьева, заявив, что надо подождать, пока забудется скандал с Троцким» (17 января).На следующий день эта же газета напечатала такую заметку: «Из Петрограда сообщают, что среди рабочих Путиловского завода распространяется листовка с призывом „низложить ленинградского коммунистического губернатора, спекулянта на пролетарской крови — Гришку Зиновьева“».Кстати, подобные же листовки, предрекавшие «Гришке, красному императору, растлителю и вору», такой же конец, который постиг Отрепьева и Распутина, — распространялись в Москве и в других городах.], подписанная Чемберленом, из которой явствует, что английское правительство не желает говорить более ни одного слова по поводу письма Зиновьева. Отношения с Англией нестерпимо поганые.
Есть сообщение из Киева, что вся работа союза швейников, ввиду того, что в нем 80% евреев, переводится постепенно на еврейский язык.
Даже весело.
* * *
Сегодня вышла «Богема» в «Кр[асной] ниве» № 1. Это мой первый выход в специфически-советской тонко-журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка. Кажется, впервые со знаменитой осени 1921-го года позволю себе маленькое самомнение и только в дневнике, — написан отрывок совершенно на «ять», за исключением одной, двух фраз. («Было обидно» и др.).
* * *
Все идет верхним концом и мордой в грязь. Вся Москва растеклась в оттепельной грязи, а я целый день потратил на разъезды, приглашая гостей. Хотим у Нади потанцевать.
Видел милых Л[яминых] [303 — Видел милых Ляминых… — Лямин Николай Николаевич (1892—1941) — филолог, специалист по романским литературам, сотрудник ГАНХ, близкий друг Булгакова; его жена — Ушакова Наталья Абрамовна (1899—1993), художница. Л.Е. Белозерская вспоминала: «К 1925 году относится знакомство М. А., а затем и длительная дружба с Николаем Николаевичем Ляминым… Познакомились они у писателя Сергея Сергеевича Заяицкого, где Булгаков читал отрывки из „Белой гвардии“ : #c_39. В дальнейшем все или почти все, что было им написано, он читал у Ляминых… „Белую гвардию“ (в отрывках), „Роковые яйца“, „Собачье сердце“, „Зойкину квартиру“, „Багровый остров“, „Мольера“, „Консультанта с копытом“, легшего в основу романа „Мастер и Маргарита“».] и отдал им номер «России» с «Б[елой] гв[ардией]».
В антракте между фокстротными разъездами был взят за горло милыми евреичками по поводу бабьих писем. Сжали, и кругом правы. Я жму в свою очередь, но ни черта, конечно, не сделаю. Ни в коем случае не пришлет. Как кол в горле. А сам я, действительно, кобра.
