Стихия приспособленчества была чужда ему. Отстаивая свои творческие позиции, Булгаков опирался на традиции великой русской литературы и высокие нравственные образцы корифеев русской словесности.Были такие периоды в его жизни, когда занятия литературой казались совершенно невозможными. И тогда он обращался в высшие партийные и государственные инстанции. Письма Булгакова Правительству, отдельным руководящим деятелям имеют первостепенное значение не только для изучения творчества писателя, его литературных и политических взглядов, но и для характеристики отдельных периодов в развитии советской культуры.В публикациях советских исследователей достаточно подробно освещена ситуация, сложившаяся вокруг Булгакова в конце 1920-х начале 30-х гг. Положение его было тяжелейшим во всех отношениях: произведения его не печатали, пьесы не ставили, любимой работы во МХАТе он был лишен. Травля осуществлялась методично, жестоко и вульгарно. По подсчету самого писателя, из 301 отзыва на его работы 298 были «враждебно-ругательскими».В архивном фонде М.А. Булгакова Государственной библиотеки им. В.И. Ленина хранится альбом вырезок газетных и журнальных отзывов о творчестве писателя, собранных им самим. Отзывы эти, как правило, отрицательные. С некоторыми из них целесообразно познакомить читателя, чтобы он мог представить в самых общих чертах ту обстановку, которая сложилась вокруг Булгакова в конце 1920-х гг. Выборка цитат из отзывов осуществлена в хронологическом порядке.«Рассказы М. Булгакова цельны, выдержанны, единое в них настроение и единая тема. Тема эта — удручающая бессмыслица, путаность и ничтожность советского быта, хаос, рождающийся из коммунистических попыток строить новое общество […] Появляется писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета. Не только наша критика и библиография, но наши издательства должны быть настороже, а Главлит — тем паче» (Леопольд Авербах, 20.09.25).«Можно назвать несколько литературных вылазок, выражающих настроение новой буржуазии. Повести Булгакова (появившиеся, конечно же, в советских журналах и альманахах) являются наиболее характерными примерами этого новобуржуазного литературного выступления» (Г. Лелевич, 24.09.25).«Автор великодержавно-шовинистической „Белой гвардии“ Булгаков и автор контрреволюционных сказок Замятин… открыто издеваются над коммунизмом» (Г. Горбачев, октябрь 1926).«Теперь же пьеса : #c_47 будет созвучной только самым реакционным слоям „культурного мещанства“, а также элементам „новой буржуазии“» (А. Орлинский, 08.10.26).«Теперь молодой МХАТ в отношении к тем же героям солидаризируется с влюбленным в них автором : #c_48, явно одержимым собачьей старостью» (В. Блюм, конец 1926 г.).«Булгаковщина всех видов или полнокровная советская тематика? — так станет вопрос перед МХТ сегодня, в день его тридцатилетней годовщины!» (О. Литовский, 27.10.26).«Уборщик Зойкиной квартиры» (С. Якубовский, 29.10.26).«Бег назад должен быть приостановлен… Постановка пьесы „Бег“ — это попытка протащить белогвардейскую апологию в советский театр, на советскую сцену, показать […] написанную посредственным богомазом икону белогвардейских великомучеников советскому зрителю» (И. Бачелис, 23.10.28).«Ударим по булгаковщине!» (И. Кор, 15.11.28).«В этом году мы имели одну постановку, представляющую собою злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным нам силам: речь идет о „Багровом острове“» (О. Литовский, 20.06.29).«В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес. Закрылась „Зойкина квартира“, кончились „Дни Турбиных“, исчез „Багровый остров“. Мы не хотим этим сказать, что имя Булгакова вычеркнуто из списка советских драматургов. Талант его столь же очевиден, как и социальная реакционность его творчества.Речь идет только о его прошлых драматургических произведениях. Такой Булгаков не нужен советскому театру» (Р. Пикель. 15.09.29).Об этом периоде Булгаков через несколько лет так напишет в романе «Мастер и Маргарита»: «Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления.Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на грозный и уверенный тон. Мне все казалось, ― и я не мог от этого отделаться, что авторы этих статей говорят не то, что хотели сказать, и что их ярость вызывается именно этим» (гл. 13).Третьей стадией стала тяжелая душевная депрессия писателя, сопровождавшаяся и резким ухудшением физического состояния.В попытках найти выход из критического положения, Булгаков и обращается с письмом к И.В. Сталину, М.И. Калинину, А.И. Свидерскому (начальнику Главискусства). А.М. Горькому, в котором содержится просьба о выезде из СССР. Однако по содержанию письма видно, что не столько заграничная поездка его интересовала, сколько нуждался он в защите от совершенно распоясавшихся «литературных налетчиков». Это был крик души затравленной и надломленной. Но гордость не позволяла ему прямо просить о помощи.]. В 1926-м году в день генеральной репетиции «Дней Турбиных» я был в сопровождении агента ОГПУ отправлен в ОГПУ, где подвергся допросу.
Несколькими месяцами раньше представителями ОГПУ у меня был произведен обыск, причем отобраны были у меня «Мой дневник» в 3-х тетрадях и единственный экземпляр сатирической повести моей «Собачье сердце».
Ранее этого подверглись запрещению: повесть моя «Записки на манжетах». Запрещен к переизданию сборник сатирических рассказов «Дьяволиада», запрещен к изданию сборник фельетонов, запрещены в публичном выступлении «Похождения Чичикова». Роман «Белая гвардия» был прерван печатанием в журнале «Россия», т. к. запрещен был самый журнал.
По мере того, как я выпускал в свет свои произведения, критика в СССР обращала на меня все большее внимание, причем ни одно из моих произведений, будь то беллетристическое произведение или пьеса, не только никогда и нигде не получило ни одного одобрительного отзыва, но, напротив чем большую известность приобретало мое имя в СССР и за границей, тем яростнее становились отзывы прессы, принявшие наконец характер неистовой брани.
Все мои произведения получили чудовищные, неблагоприятные отзывы, мое имя было ошельмовано не только в периодической прессе, но в таких изданиях, как Б. Сов. Энциклопедия и Лит. Энциклопедия.
Бессильный защищаться, я подавал прошения о разрешении, хотя бы на короткий срок, отправиться за границу. Я получил отказ…
Мои произведения «Дни Турбиных» и «Зойкина квартира» были украдены и увезены за границу. В г. Риге одно из издательств дописало мой роман «Белая гвардия», выпустив в свет под моей фамилией книгу с безграмотным концом. Гонорар мой за границей стали расхищать.
Тогда жена моя Любовь Евгениевна Булгакова вторично подала прошение о разрешении ей отправиться за границу одной для устройства моих дел, при чем я предлагал остаться в качестве заложника.
Мы получили отказ.
Я подавал много раз прошения о возвращении мне рукописей из ГПУ и получал отказы или не получал ответа на заявления.
Я просил разрешения отправить за границу пьесу «Бег», чтобы ее охранить от кражи за пределами СССР.
Я получил отказ.
К концу десятого года силы мои надломились, не будучи в силах более существовать, затравленный, зная, что ни печататься, [н]и ставиться более в пределах СССР мне нельзя, доведенный до нервного расстройства, я обращаюсь к Вам и прошу Вашего ходатайства перед Правительством СССР ОБ ИЗГНАНИИ МЕНЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ СССР ВМЕСТЕ С ЖЕНОЮ МОЕЙ Л.Е. БУЛГАКОВОЙ, которая к прошению этому присоединяется.
М. Булгаков
Москва
[…] июля 1929 г.[394 — В тексте отсутствует указание на день отправки письма.]
А.И. Свидерскому [395 — Источник, 1996, № 5. Затем: Булгаков Михаил. Дневник. Письма. 1914―1940, М., СПб, 1997. Печатается и датируется по второму изданию. Комментарии В.И. Лосева.]
Начальнику Главискусства А.И. Свидерскому
Литератора
Михаила Афанасьевича
Булгакова
(Москва,
Б. Пироговская 35а, кв. 6,
т. 2-03-27)
В этом году исполняется десять лет с тех пор, как я начал заниматься литературой в СССР. За этот срок я, ни разу не выезжая за пределы СССР (в Большой Советской Энциклопедии помещено в статье обо мне неверное сведение о том, что я якобы одно время был в Берлине), написал рад сатирических повестей, а затем четыре пьесы, из которых три шли при неоднократных цензурных исправлениях, запрещениях их и возобновлениях на сценах государственных театров в Москве, а четвертая, «Бег», была запрещена в процессе работы над нею в Московском Художественном театре и света не увидела вовсе.
Теперь мне стало известно, что и остальные три к представлению запрещаются.
Таким образом, в наступающем сезоне ни одна из них, в том числе и любимая моя работа «Дни Турбиных» — больше существовать не будет.
Я должен сказать, что в то время, как мои произведения стали поступать в печать, а впоследствии на сцену, все они до одного подвергались в тех или иных комбинациях или сочетаниях запрещению, а сатирическая повесть «Собачье сердце», кроме того, изъята у меня при обыске в 1926 году представителями Государственного Политического Управления.
По мере того, как я писал, критика стала обращать на меня внимание и я столкнулся со страшным и знаменательным явлением:
Нигде и никогда в прессе в СССР я не получил ни одного одобрительного отзыва о моих работах, за исключением одного быстро и бесследно исчезнувшего отзыва в начале моей деятельности, да еще Вашего и А.М. Горького отзыва о пьесе «Бег».
Ни одного. Напротив: по мере того, как имя мое становилось известным в СССР, пресса по отношению ко мне становилась все хуже и страшнее [396 — На следующий день после отправки рассматриваемого письма, 1 августа в «Правде» был напечатан отрывок из нового сочинения поэта А. Безыменского «Выстрел», который, конечно, тут же был прочитан Булгаковым и подклеен в знаменитый альбом.ДЕМИДОВ:И еще я помню брата.Черноусый офицерГорло драл ему, ребята,И его глаза запряталВ длинноствольный револьвер. Братья! Будьте с ним знакомы. Истязал он денщиков, Бил рабочих в спину ломом И устраивал погромы, Воплощая мир врагов.Забывать его не смейте!В поле,В домеИль в бою,Если встретите — убейте!И по полю прах развейте!Правду вырвавши свою…СОРОКИН:Руками задушу своими!Скажи:Кто был тот сукин сын?ВСЕ:Скажи нам имя!Имя!И-м-я!ДЕМИДОВ:Полковник…Алексей…Турбин.После снятия с репетиций «Бега» пресса и вовсе обезумела. В различных газетах и журналах появились десятки ругательных статей, приводить которые, очевидно, нет необходимости (Сталин, видимо, уже не мог остановить вакханалию, творимую его «правоверными» соратниками).Но знакомясь с содержанием этого мутного безудержного потока пасквилей и ругани, невозможно отделаться от навязчивой мысли, что явление это абсолютно не русское. В России происходящее, но не русское. И если такие мысли приходят спустя многие и многие годы, то можно себе представить строй мыслей Булгакова, ставшего главным объектом шумливейшей травли со стороны, как он называл, Кабалы. В какой-то миг его вдруг осенило, что находится он не в Москве, а в… Ершалаиме! А дальше творила уже фантазия писателя… и замысел романа о дьяволе получил вполне определенные очертания.].
Обо мне писали как о проводнике вредных и ложных идей, как о представителе мещанства, произведения мои получали убийственные и оскорбительные характеристики, слышались непрерывные в течение всех лет моей работы призывы к снятию и запрещению моих вещей, звучала открытая даже брань.
Вся пресса направлена была к тому, чтобы прекратить мою писательскую работу, и усилия ее увенчались к концу десятилетия полным успехом: с удушающей документальной ясностью я могу сказать, что я не в силах больше существовать как писатель в СССР.
После постановки «Дней Турбиных» я просил разрешения вместе с моей
