Жалко, что вы не видели, что делалось вчера в призывных участках. Все спекулянты знали о мобилизации за три дня до приказа. Здорово? И у каждого — грыжа, у всех — верхушка правого легкого, а у кого нет верхушки — ну просто пропал, черт его знает куда он делся, словно сквозь землю провалился. А уж если, господа, на мобилизацию никто не идет, это признак грозный. Вот если бы ваш гетман вместо того, чтобы ломать эту чертову комедию с украинизацией, начал бы формирование офицерских корпусов, Петлюры бы теперь духу не пахло в Малороссии. Но этого мало. Мы бы большевиков прихлопнули в Москве, как мух. И самый момент, там, говорят, кошек жрут. Он бы, сукин сын, Россию спас!
Шервинский. Тебе бы, знаешь, не врачом, а министром обороны быть. Право.
Николка. Алексей на митинге — незаменимый человек. Оратор.
Алексей. Николка, я тебе два раза уже говорил, что ты никакой остряк. Пей лучше вино.
Шервинский. Немцы бы не позволили формировать армию. Они боятся ее.
Алексей. Неправда. Нужно иметь только голову на плечах. И всегда можно было столковаться с гетманом. Нужно было немцам объяснить, что мы им не опасны. Кончено. Войну мы проиграли. У нас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем вообще все на свете. У нас Троцкий! Немцам нужно было сказать: вам нужен сахар, хлеб? Берите, лопайте, подавитесь, только помогите, чтобы наши богоносцы не заболели б московской болезнью.
Мышлаевский. Аа… Богоносцы… Достоевский. Смерть моя. Слышал. Вот кого повесить. Достоевского повесить!
Елена. За что?
Алексей. Капитан, ты ничего не понимаешь. Ты знаешь, кто такой был Достоевский?
Мышлаевский. Подозрительная личность.
Николка. Витенька! Это ты уж чересчур.
Студзинский. Ээ… Виктор.
Алексей. Он был пророк! Ты знаешь, он предвидел все, что получится. Смотрите, вон книга лежит — «Бесы». Я читал ее как раз перед вашим приходом. Ах, если бы это мы все раньше могли предвидеть! Но только теперь, когда над нами стряслась такая беда, я начал все понимать. Знаете, что такое этот ваш Петлюра?
Мышлаевский. Пакость порядочная.
Алексей. Это не пакость. Это страшный миф. Его вовсе нет на свете. Это черный туман, мираж. Гляньте в окна. Посмотрите, что там видно.
Елена. Алеша, ты напился.
Алексей. Там тени с хвостами на головах и больше ничего нет. В России только две силы. Большевики и мы. Мы встретимся. И один из нас уберет другого. И вернее всего, они уберут нас. А Петлюра, эта ваша светлость, вот эти хвосты, все это кошмар, все это сгниет. Допустим вероятное. Допустим — Петлюра возьмет Киев. Вы думаете, он долго продержится? Две недели, самое большее — три. А вслед за ним придет и совершенно неизбежно с полчищами своих аггелов Троцкий.
Студзинский. Господа, доктор совершенно прав.
Мышлаевский. Аа… Троцкий! Это я понимаю. (Раздражен, встает.) Троцкий. (К зрительному залу.) Который из вас Троцкий? (Берет маузер Шервинского, вынимает из футляра.)
Студзинский. Капитан, сядь. Сядь.
Елена. Виктор, что ты делаешь!
Мышлаевский(у рампы). Сейчас в комиссаров буду стрелять… Ах ты, ма…
Елена. Господа, держите его, он с ума сошел!
Шервинский. Маузер заряжен! Отнимите у него!
Алексей, Студзинский и Шервинский отнимают маузер у Мышлаевского.
Алексей. Ты что, спятил?
Елена. Виктор, если ты не перестанешь безобразничать, я уйду из-за стола.
Мышлаевский. Ах вот как, стало быть, я в компанию большевиков попал? Очень, очень приятно. Здравствуйте, товарищи. Ладно, выпьем за здоровье Троцкого. Он симпатичный.
Елена. Виктор, не пей больше.
Мышлаевский. Молчи, комиссарша.
Шервинский. Боже, до чего надрался! Стойте. Ты, доктор, прав. Гетман — старый кавалергард и дипломат. У него хитрый план. Когда вся эта кутерьма уляжется, он положит Украину к стопам его императорского величества государя императора Николая Александровича.
Гробовая пауза.
Николка. Император убит.
Мышлаевский. А говорят, я надрался.
Алексей. Какого Николая Александровича?
Шервинский. Вам известно, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда ему представлялась свита гетмана?
Студзинский. Никакого понятия не имеем.
Шервинский. Ну-с, а мне известно.
Мышлаевский. Ему все известно. Ты ж не ездил.
Елена. Господа, дайте же ему сказать.
Шервинский. Когда Вильгельм милостиво поговорил со свитой, он закончил так: «О дальнейшем с вами будет говорить…» Портьера раздвинулась, и вышел наш государь. Он сказал: «Поезжайте, господа офицеры, на Украину и формируйте ваши части. Когда же настанет момент, я лично поведу вас в сердце России — в Москву». И прослезился.
Мышлаевский плюет.
Алексей. Слушай, это легенда. Я уже слышал эту историю.
Студзинский. Убиты все: и государь, и государыня, и наследник.
Шервинский. Напрасно вы не верите, известие о смерти его императорского величества…
Мышлаевский. Несколько преувеличено.
Шервинский…вымышлено большевиками. Государю удалось спастись при помощи его верного гувернера, месье Жильяра, и он теперь в гостях у императора Вильгельма.
Студзинский. Поручик, Вильгельма же тоже выкинули!!
Шервинский. Ну, значит, они оба в Дании. И вот: сообщил мне это сам гетман.
Николка(вставая). Я предлагаю тост: здоровье его императорского величества.
Мышлаевский. Ладно, встанем.
Все встают.
Николка. Если император мертв, да здравствует император!
Все. Ура, ура, ура…
Елена. Тише вы, что вы делаете!
Шервинский (поет). Боже, царя храни…
Все(кроме Елены, поют).
Царствуй на славу…
Елена. Господа, что вы делаете?
Квартира Турбиных уходит вверх. Поднимается квартира Василисы. Маленькая спальня. На двухспальной кровати сидят Ванда и Василиса. Оба в ужасе.
Василиса. Что же это такое делается? Два часа ночи! Я жаловаться, наконец, буду. Я им от квартиры откажу.
Ванда. Это какие-то разбойники, Вася! Постой, ты слышишь, что они поют?
Василиса. Боже мой.
Замерли. Из квартиры Турбиных: «…царь православный. Боже, царя храни». Глухой крик: «Ура».
Нет, они душевнобольные. Ведь они нас под такую беду могут подвести, что не расхлебаешь. Ведь слышно все. Слышно.
Ванда. Вася, завтра с ними надо будет решительно поговорить.
Василиса. Какие-то отчаянные люди, честное слово.
Тушат свет. Появляется квартира Турбиных.
Мышлаевский. Алеша. (Плачет горькими слезами.) Разве это народ… ведь это сукины дети. Профессиональный союз цареубийц. Петр Третий… Ну что он им сделал? Что? Орут — войны не надо! Отлично. Он же прекратил войну. И что?!. Собственный дворянин царя по морде бутылкой… Хлоп. Где царь? Нет царя! Павла Петровича князь портсигаром по уху…
Елена. Господа, уложите его, ради Бога.
Мышлаевский. А этот. Забыл… с бакенбардами, симпатичный такой, дай, думает, мужичкам приятное, сделаю. Освобожу их, чертей полосатых! Так его за это бомбой, так его!.. Пороть их надо, негодяев, Алеша…
Алексей. Вот Достоевский это и видел и сказал: «Россия — страна деревянная, нищая и опасная, а честь русскому человеку только лишнее бремя!»
Шервинский. На Руси возможно только одно. Вот правильно сказано: вера православная, а власть самодержавная!
Николка. Правильно! Я, господа, неделю тому назад был в театре на «Павле Первом», и, когда артист произнес эти слова, я не вытерпел и крикнул: «Правильно!..»
Елена. Господа, вы весь дом разбудите.
Николка. Что же вы думаете? Кругом стали аплодировать, и только какой-то мерзавец в ярусе крикнул: «Идиот».
Мышлаевский. Ох, мне что-то жарко, братцы… (Снимает халат.)
Студзинский. Это все евреи наделали!
Мышлаевский(лежа на тахте). Ой, мне что-то плохо, братцы.
Елена. Так я и знала.
Николка. Капитану плохо. Смотрите.
Елена. Алексей. Брось ты своего Петра Третьего. Посмотри, что с ним,
Алексей. Да, здóрово.
Шервинский. Поужинал штабс-капитан.
Елена. Что? Пульса нет?
Алексей. Нет, ничего, отойдет. Никол, бери, помогай. Господа, помогите его перенести ко мне.
Студзинский, Николка, Алексей поднимают Мышлаевского и выносят.
Николка, таз, таз приготовь.
Елена. Боже мой, я пойду посмотрю, что с ним. Шервинский. Не нужно, Елена Васильевна, его тошнить будет, больше ничего. Не ходите.
Елена. Ведь это не нужно так. Ах, господа, господа… Хаос… Накурили…
Шервинский. Да, ужасно. Я удивляюсь Мышлаевскому. Как это так все-таки.
Елена. Не вам бы говорить. Я и сама из-за вас напилась. Вообще, в вашу компанию попасть, пропадешь.
Шервинский. Можно здесь сесть возле вас?
Елена. Садитесь, Шервинский… что с нами будет? Я видела дурной сон. Вообще, последнее время кругом все хуже и хуже.
Шервинский. Елена Васильевна, все будет благополучно, ей-богу. А снам вы не верьте. Какой вы сон видели?
Елена. Нет. Нет. Мой сон вещий. Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме, и вот шторм. Ветер воет. Холодно. Холодно. Волны. А мы в трюме. Волны к нам плещут, подбираются к самым ногам… А мы в трюме… Влезаем на какие-то нары, а вода все выше, выше. И главное, крысы. Омерзительные, быстрые, такие огромные, и лезут прямо по чулкам. Брр… Царапаются так. До того страшно, что я проснулась.
Шервинский. А вы знаете что, Елена Васильевна? Он не вернется.
Елена. Кто?
Шервинский. Ваш муж.
Елена. Леонид Юрьевич, это нахальство! Какое вам дело? Вернется, не вернется.
Шервинский. Мне-то большое депо, я вас люблю.
Елена. Слышала. И все вы сочиняете.
Шервинский. Ей-богу, я вас люблю.
Елена. Ну и любите про себя.
Шервинский. Не хочу. Мне надоело.
Елена. Постойте! Постойте! Почему вы вспомнили о моем муже, когда я заговорила про крыс?
Шервинский. Потому что он на крысу похож.
Елена. Какая вы свинья все-таки, Леонид. Во-первых, вовсе не похож.
Шервинский. Как две капли воды. В пенсне, носик острый.
Елена. Очень, очень красиво. Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене.
Шервинский. Какая вы ему жена!
Елена. То есть как?
Шервинский. Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы — красивая, умная, как говорится, интеллектуально развитая. Вообще женщина на ять. Аккомпанируете прекрасно. А он рядом с вами — вешалка, карьерист, штабной момент.
Елена. За глаза-то, отлично! (Зажимает ему рот.)
Шервинский. Да я ему это и в глаза скажу. Давно хотел. Скажу и вызову на дуэль. Вы с ним несчастливы.
Елена. С кем же я буду счастлива?
Шервинский. Со мной.
Елена. Вы не годитесь.
Шервинский. Почему это я не гожусь?.. Ого…
Елена. Что в вас есть хорошего?
Шервинский. Да вы всмотритесь.
Елена. Ну, побрякушки адъютантские, смазлив, как херувим. И больше ничего. И голос.
Шервинский. Так я и знал. Что за несчастье? Все твердят одно и то же. Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое… А что у Шервинского есть душа, этого никто не замечает. Никто. И живет Шервинский, как бездомная собака. Без всякого участия. И не к кому ему на грудь голову склонить.
Елена(отталкивая его голову). Вот гнусный ловелас! Мне известны ваши похождения. Всем одно и то же говорите. И этой вашей длинной… Фу… губы накрашенные…
Шервинский. Она не длинная, это меццо-сопрано, Елена Васильевна, ей-богу, ничего подобного я ей не говорил и не скажу. Нехорошо с вашей стороны, Лена, как нехорошо с твоей стороны.
Елена. Я вам не Лена.
Шервинский. Нехорошо с твоей стороны, Елена Васильевна, значит, у вас нет никакого чувства ко мне.
Елена. К несчастью, вы мне очень нравитесь.
Шервинский. Ага, нравлюсь, а мужа своего вы не любите.
Елена. Нет, люблю.
Шервинский. Лена, не лги. У женщины, которая любит мужа, не такие глаза. О, женские глаза! В них все видно.
Елена. Ну да вы опытны, конечно.
Шервинский. Как он уехал?
Елена. И вы бы так сделали.
Шервинский. Что? Я? Никогда. Это позорно. Сознайтесь, что вы его не любите.
Елена. Ну хорошо. Не люблю и не уважаю. Не уважаю. Не уважаю. Довольны?
