На мосту варта, ваши хлопцы. Они гарны хлопцы, тильки жидов не любять. Воны меня уже билы утром и через мост не пустили.
Болботун. Ну, видно, мало тебя били.
Еврей. Пан полковник шутит. Веселый пан полковник, дай ему Бог здоровья.
Болботун. Я? Я — веселый. Ты нас не бойся. Мы жидов любимо, любимо.
Слабо слышна гармоника.
Ты перекрестись, перекрестись.
Еврей(крестится). Я перекрещусь с удовольствием. (Крестится.)
Смех.
Гайдамак. Испугался жид.
Болботун. А ну кричи: «Хай живе вильна Вкраина».
Еврей. Хай живе вильна Вкраина.
Галаньба. Ты патриот Вкраины?
Молчание. Галаньба внезапно ударяет еврея шомполом.
Обыщите его, хлопцы.
Еврей. Пане…
Еврей. Клянусь, к детям.
Галаньба. Ты знаешь, кто ты? Ты шпион!
Болботун. Правильно.
Еврей. Клянусь, нет!
Галаньба. Сознавайся, что робыл у нас в тылу?
Еврей. Ничего. Ничего, пан сотник, я портной, здесь в слободке живу, в мене здесь старуха мать…
Болботун. Здесь у него мать, в городе дети. Весь земной шар занял.
Галаньба. Ну я вижу, с тобой не сговоришь. Хлопец, открой фонарь, подержите его за руки. (Жжет лицо.)
Еврей. Пане… Пане… Бойтесь Бога… Що вы робыте? Я не могу больше. Я не могу. Пощадите.
Галаньба. Сознаешься, сволочь?
Еврей. Сознаюсь.
Галаньба. Шпион?
Еврей. Да. Да. (Пауза.) Нет. Нет. Не сознаюсь. Я ни в чем не сознаюсь. Це я от боли. Панове, у меня дети, жена. Я портной. Пустите. Пустите.
Галаньба. Ах, тебе мало? Хлопцы, руку, руку ему держите.
Еврей. Убейте меня лучше. Сознаюсь. Убейте.
Галаньба. Що робыл в тылу?
Еврей. Хлопчик родненький, миленький, отставь фонарь. Я все скажу. Шпион я. Да. Да. О мой Бог.
Галаньба. Коммунист?
Еврей. Коммунист.
Болботун. Жида некоммуниста не бывав на свете. Як жид — коммунист.
Еврей. Нет. Нет. Что мне сказать, пане? Що мне сказать? Тильки не мучьте. Не мучьте. Злодеи! Злодеи! Злодеи! (В исступлении вырывается, бросается в окно.) Я не шпион!
Галаньба. Тримай его, хлопцы. Держи.
Гайдамаки. В прорубь выскочит.
Галаньба стреляет еврею в спину.
Еврей(падая). Будьте вы про…
Гайдамак. Легкою смертью помер, собака.
Грабят тело.
Телефонист. Слухаю. Слухаю… Слава. Слава. Пан полковник. Пан полковник!
Болботун(в телефон). Командир першей кинной… Слухаю, так… так, выступаю зараз. (Галаньбе.) Пан сотник, прикажить швидче, чтоб вси четыре полка садились на конь. Подступы к городу взяли. Слава. Слава. Гайдамаки. Слава. Наступление.
Галаньба(в окно). Садись! Садись! По коням!
За окном гул: «Ура». Галаньба убегает.
Болботун. Снимай аппарат.
Телефонист снимает аппарат. Суета.
Коня мне!
Гайдамаки. Коня командиру!
За окном топот, гул, крики, свист. Все выбегают со сцены. Потом гармоника гремит, пролетая. Бочка и ларь проваливаются.
Кошмар. Видал? (Проваливается.)
Алексей(во сне). Помогите! Помогите!
Елена(появляется, зажигая свет). Алеша. Алеша! Что ты, Бог с тобой?
Алексей. Скорей. Скорей. Надо помочь. Вон он, может быть, еще жив…
Елена. Кто, Алеша?
Алексей. Еврей.
Елена. Алеша, проснись.
Алексей(просыпаясь). Что это лежит?
Елена. Алеша, ты знаешь, у тебя нервы расстроены. Ты успокойся. Успокойся.
Алексей. Но до чего реально, Господи Боже мой.
Елена. Дать тебе валерианки?
Алексей. Нет, не надо.
Елена. Что ты увидал?
Алексей. Кошмар. Будто бы гайдамаки появились, петлюровцы и тут вот убили еврея, замучили. И Кошмар с желтыми отворотами, зеленый весь, показал мне…
Николка(появляясь в одеяле). Что тут такое происходит?
Елена. Алексей страшный сон увидал и закричал.
Николка. Страшный сон. Ага… Это, видишь ли, Алеша, у тебя нервы расстроены под влиянием гражданской войны. Я думаю, лучше всего принять валериановых капель.
Алексей. Не хочу. Не надо. Елена, иди спать. Извини; что я вас всех взбудоражил.
Елена. Ну, засыпай спокойно.
Алексей. Слушай, Никол, а ты возле меня посиди, пока я не засну.
Николка. Ага. Хорошо. С большим удовольствием. Я даже в крайнем случае могу здесь спать лечь. (Садится в кресло.)
Алексей. Не надо. Ты только посиди.
Николка. У меня у самого нервы расстроены. (Зевает.) Ты знаешь, Алеша, события мне начинают представляться в крайне серьезном свете. Я думаю, что нас ожидают большие неприятности.
Алексей(засыпая). Угу…
Николка. Если мы этого Петлюру не отразим, то Бог знает, что получится. Вы спите, господин доктор. Алеша, спишь?
Ну и я засну. (Тушит свет.)
Часы бьют шесть раз. Играют менуэт.
Конец первой картины
КАРТИНА ВТОРАЯ
Вестибюль Александровской гимназии. Колоннада. Громаднейшая лестница с двумя площадками. Наверху лестницы портрет, завешенный кисеей, по бокам него стекла Внизу, у подножия лестницы, наскоро сдвинутые шкафы, столы и телефон, щит с выключателями в ящике на стене.
На сцене офицеры и юнкера формирующегося артиллерийского дивизиона. Дивизион вооружается к бою. Ящики, пулеметы. Все офицеры в длинных шинелях, с револьверами и в шпорах. Юнкера в таких же шинелях, большинство тоже со шпорами. Гул. Движение.
Студзинский(на верхней площадке). Поживее, господа офицеры.
Мышлаевский. Студенты, смотрите! (Влезает на ящик, целится, показывает, как заряжать винтовку.) Кто не умеет — осторожнее. Юнкера, объясните студентам.
Движение. Голоса: «Давай сюда ящики. Не так. Не так…», «Выбрось патроны…». «Крышку приподнимите…» Движение.
Студзинский. Господин доктор, будьте любезны принять команду фельдшеров и дать ей инструкцию на случай боя.
Алексей. Хорошо-с. (Перед ним двое санитаров с повязками Красного Креста.) В цейхгаузе ящики с медикаментами, вскройте их, выньте сумки, наденьте на себя. Артиллеристам раздайте по два индивидуальных пакета и объясните, как с ними нужно обращаться в случае надобности.
Санитар. Слушаю, господин доктор.
Алексей. Так не козыряют, голубчик. (Показывает). Ступайте.
Санитары уходят. Гул и стук. Весь дивизион выравнивается в две шеренги с винтовками и со штыками.
Мышлаевский. Первая батарея, смирно…
3-й офицер. Вторая батарея, смирно…
Мышлаевский. Господин капитан, дивизион готов.
Студзинский. Отставить. Вольно. Дайте им отдохнуть. Господ офицеров попрошу ко мне.
Мышлаевский, 1-й, 2-й, 3-й офицеры подходят к Студзинскому.
Мышлаевский. У меня в батарее человек сорок понятия не имеют о винтовке. Трудновато.
1-й офицер. Студенты…
Студзинский. Настроение?
Мышлаевский. Сегодня утром гробы с убитыми офицерами пронесли как раз мимо гимназии. Дивизион в это время был на плацу и видел. Студентики смутились. На них дурно влияет.
Студзинский. Потрудитесь поднять настроение.
Офицеры козыряют, расходятся.
Мышлаевский(кричит). Юнкер Павловский.
Крики: «Павловского! Павловского! К командиру первой батареи».
Павловский(выбегая). Я.
Мышлаевский. Алексеевского училища?
Павловский. Так точно, господин капитан.
Мышлаевский. А ну-ка, двиньте нам песню по-энергичнее, так, чтоб Петлюра умер, матери его черт.
Павловский. Слушаю. (Убегает.)
Среди юнкеров на сцене и за сценою движение. Поет.
Артиллеристом я рожден.
Тенора подхватывают.
В семье бригадной я учился.
Грандиознейший хор внезапно подхватывает.
Огнем шрапнельным я крещен
И черным бархатом обвился.
Студзинский(манит к себе). Прапорщик, пожалуйте сюда.
К нему подбегает 2-й офицер.
Помогите мне сорвать кисею с портрета.
2-й офицер. Слушаю-с.
Поднимается со Студзинским наверх к портрету, шашками срывает кисею. Появляется громадный Александр I. Скупой зимний, последний луч падает на портрет. Гул. Удивление. Отдельные выкрики: «Александр Первый. Александр Первый.», «Императору Александру Первому ура…» Страшный рев: «Ура».
Студзинский (2-му офицеру). Скажите командирам батарей, чтобы вывели дивизион на прогулку, пусть разомнутся.
2-й офицер. Слушаю-с. (Убегает.)
За сценою звуки марша постепенно приближаются.
Юнкер(появившись возле Студзинского). Господин капитан, оркестр подошел.
Студзинский. Превосходно. Ведите его к дивизиону.
Звуки марша ближе. Марш обрывается.
Мышлаевский. Дивизион, смирно. Первая батарея, левым плечом вперед.
3-й офицер. Вторая батарея, шагом марш.
Оркестр начинает марш — мотив Николкиной песни. Дивизион поет оглушительно вместе с оркестром:
Идут и поют юнкера гвардейской школы,
Трубы, литавры, тарелки звенят.
Модистки, кухарки, горничные, няньки
Вслед юнкерам проходящим глядят.
Гей, песнь моя, любимая,
Буль, буль, буль, бутылка казенного вина.
Грузный топот марша постепенно стихает, удаляясь. Студзинский и Алексей на площадке.
Алексей(указывая на портрет). Правильно, капитан. А гляньте-ка, и солнце, как нарочно, вышло. Воистину — се дней Александровых восходящее солнце[81 — Воистину — се дней Александровых восходящее солнце. — Эго еще одно свидетельство того, что Турбины, Мышлаевский действительно смотрели спектакль «Павел Первый» в театре Соловцова по пьесе Д. С. Мережковского: «Александр(с балкона)… Все при мне будет, как при бабушке…Талызин (указывая на Александра). Точно ангел в лазури небесной парит!Депрерадович. А солнце-то, солнце — се Александровых дней восходящее солнце». (См.: Д. Мережковский. СС в четырех томах, т. 3, 87.)].
Студзинский. Да, немножко взвинтились, а то совсем скисли.
Санитар(появляясь). Господин доктор, большие и малые ящики вскрывать?
Алексей. Сейчас я посмотрю. (Уходит с санитаром.)
Юнкер. Господин капитан, командир дивизиона!
Студзинский, поправляя пояс, бежит навстречу.
Малышев(выходит). Здравствуйте, капитан.
Студзинский. Здравие желаю, господин полковник.
Малышев. Дивизион одет?
Студзинский. Так точно, все приказания исполнены.
Малышев. Какие ваши впечатления?
Студзинский. Драться будут, но полная неопытность. На сто двадцать юнкеров — сто человек студентов, не умеющих в руках держать винтовку. (Пауза.) Великое счастье, что хорошие офицеры попались, в особенности новый — Мышлаевский. Как-нибудь справимся.
Малышев. Так-с. Ну-с, вот что. Потрудитесь после моего осмотра весь дивизион, за исключением офицеров и человек шестидесяти опытных юнкеров, коих вы оставите на охране здания и у орудий, распустить по домам с тем, чтобы завтра на рассвете в семь часов весь дивизион был в сборе здесь.
Студзинский(поражен). Господин полковник! Разрешите доложить. Это невозможно. Единственный способ сохранить дивизион хоть сколько-нибудь боеспособным — это задержать его на ночь здесь.
Малышев. Капитан Студзинский, я вам прикажу в ведомости выписать жалованье не как старшему офицеру, а как лектору, читающему командирам дивизионов, и это мне будет неприятно, потому что в вашем лице я предполагал иметь именно старшего офицера, а не штатского профессора. Ну-с, так вот: лекции мне не нужны. Попрошу вас советов мне не давать. Слушать, запоминать, а запомнив — исполнять.
Студзинский. Слушаю, господин полковник.
Малышев. Эх, Александр Брониславович, я вас знаю не первый день как опытного и боевого офицера. Но ведь и вы меня знаете. Стало быть, обиды нет. Обида в такой час неуместна. Я неприятно сказал — забудьте. Ведь вы тоже…
Студзинский. Точно так. Я виноват.
Малышев. Ну-с, и отлично. Словом, все на завтра. Завтра будет яснее видно. Во всяком случае, скажу заранее, на орудие — внимания нуль. Имейте в виду, лошадей не будет, снарядов тоже. Стало быть, завтра утром — стрельба из винтовок. Стрельба и стрельба. Как хотите, а к полудню выучите их стрелять.
Студзинский. Слушаю. Господин полковник, разрешите спросить.
Малышев. Знаю, что вы хотите спросить. Можете не спрашивать, я сам вам отвечу. Погано-с. Бывает хуже, но редко. Понятно?
Студзинский. Так точно.
Слышится пение дивизиона.
Малышев. Они с прогулки?
Студзинский. Точно так.
Малышев. Отлично. Знаете что, поставьте их внизу, я отсюда с ними буду говорить.
Студзинский. Слушаю.
Пение гремит ближе. Дивизион пост на мотив солдатской песни:
Дышала ночь восторгом сладострастия,[82 — Дышала ночь восторгом сладострастья — романс «Письмо». (См.: Мазуркевич В.А. Стихотворения, СПБ, 1900, с 104–105)]
Неясных дум и трепета полна. (Свист.)
Я вас ждала с безумной жаждой счастья,
Я вас ждала и млела у окна.
Топот. Голос Мышлаевского: «Дивизион, стой». Тишина.
Студзинский. Смирно! Господа офицеры!
Малышев(с площадки). Здравствуйте, артиллеристы.
Дивизион(рев). Здравия желаем, господин полковник!
Малышев. Бесподобно. Артиллеристы! Слов тратить не буду, говорить не умею, потому что на митингах никогда не выступал. Скажу коротко: на город наступает Петлюра. И вот мы будем его, сукина сына, встречать. Среди вас — юнкера лучших и славных артиллерийских училищ. Орлы их еще ни разу не видали сраму от них. А многие из вас — воспитанники этой гимназии. Старые ее стены смотрят на вас. Артиллеристы мортирного дивизиона! Отстоим город в час осады бандитом. Если мы обкатим этого милого президента шестью дюймами, небо ему покажется величиной с его собственные
