и думаю, погода прекрасная, все обстоит в природе благополучно, — но если я появлюсь на улице, пойдет снег… И верно: только что вышел, мокрый снег так и лепит, в самое лицо. Ужас прямо… Но водку достал. (Входит в гостиную.) Пусть теперь Мышлаевский видит, как Ларион Суржанский держит свое слово! Два раза упал, затылком трахнулся, но водку держал в руках!
Николка. Ты знаешь, Ларион, потрясающая новость: Елена разводится с мужем!
Лариосик(уронил бутылку и разбил). Что?! Боже мой! Что я за человек!
Николка. Э, Ларион… Ну как же так…
Лариосик. Постой… С мужем разводится? Разводится? Неужели?
Николка. Вот удивительно! Все радуются! До чего, значит, надоел всем! Постой, впрочем, ведь ты его не знал?
Лариосик. Разводится? Это замечательно! Это поразительно…
Николка. Да ты чего радуешься-то? A-а! Ларион! Ты что? Врезался? Ну, по глазам вижу — врезался…
Лариосик. Я, Николаша, попрошу тебя, когда речь идет о Елене Васильевне, таких слов, как «врезался», не говорить. Это не подходит…
Николка. Что ты, Ларион?
Лариосик. Ты знаешь, какой человек Елена Васильевна? Она… она золотая.
Николка. Рыжая она, рыжая, Ларион.
Лариосик. Я не про волосы говорю, а про внутренние ее качества! А если хочешь, то и волосы золотые. Да!
Николка. Рыжие, Лариончик, ты не сердись. От этого в нее все и влюбляются. Нравится каждому — рыжая. Прямо несчастье. Кто ни придет, потом начинает букеты таскать. Так что у нас, как веники, все время букеты стояли по всей квартире. А Тальберг злился.
Лариосик. На свету волосы отливают в цвет ржи. Ты видел на полях, Никол, в час заката, когда лучи косые и ветер чуть шевелит колосья? Видел? Вот такой на ней нимб!
Николка. Пропал человек! Лариосик, я тебе друг?
Лариосик. Да, Николаша, я тебя очень люблю.
Николка. Я тебя по дружбе предупреждаю… За ней Шервинский ухаживает.
Лариосик. Шервинский? Шервинский… Шервинский ее не достоин! Он не может ей нравиться.
Николка. Видишь ли, голос у него замечательный… Слушай, Ларион, давай собирать осколки, а то Мышлаевский придет, он тебя убьет…
Лариосик. Ты ему не говори! (Собирает осколки.) Не такой человек, как Шервинский, ей нужен! О, нет! Не такой!
Николка. Да бабы, они, знаешь ли, разве понимают…
Лариосик. Бабы! До чего ты не чуток! Ну разве можно такое слово применить…
Погоди, не открывай… (Собирает осколки.)
Стук.
Алексей (выходит). Что же вы не открываете?
Николка. Сейчас, Алеша, сейчас… У нас тут несчастье.
Алексей открывает, впускает Мышлаевского и Студзинского. Мышлаевский со свертком.
Студзинский. Ура! Доктор на ногах! Когда встали?
Алексей. Вчера в первый раз.
Студзинский. Очень рад…
Мышлаевский. Здорово, Алеша!
Студзинский. Елка, подумайте! Очень хорошо…
Алексей. Это у нас традиция.
Студзинский и Мышлаевский раздеваются. Входят в гостиную.
Мышлаевский(целуясь). Ну-с, Алеша, с двойным праздничком. С сочельником и с благополучным прибытием товарища Троцкого в Киев. Опять, стало быть, в бест[95 — Бест (перс.), в Иране основанное на старинном обычае право убежища на территории некоторых священных и неприкосновенных мест (мечетей, гробниц, с XIX века — помещений иностранных посольств и других учреждений, пользующихся экстерриториальностью. (См.: Энциклопедический словарь; М.,1980, с. 137))] к тебе в квартиру садиться. Можно?
Алексей. Ради Бога…
Николка(тихо Лариосику). У него с собой есть. Обойдется…
Студзинский. Здравствуйте, господа!
Мышлаевский. Водкой пахнет! Ей-богу — водкой! (Грозно.) Кто пил водку раньше времени?
Алексей. Что ты, Христос с тобой!
Мышлаевский. Да слышу я! (Заметил пятно.) Что же в этом богоспасаемом доме делается? А? Вы водкой полы моете? Кто это сделал, признавайтесь! (Лариосику.) Что ты все бьешь? Что ты все бьешь? Это в полном смысле слова золотые руки! К чему ни притронется, хлоп! Осколки. Музейный человек…
Лариосик. Чего ж ты на меня кричишь, Витенька?
Студзинский. Виктор!
Мышлаевский. Ты подумай, что ты разбил! Но если у тебя уж такой зуд в руках, бей тарелки!
Алексей. Ну нет, позвольте!
Лариосик. Мне так не везет. Нет, я вижу, мне невозможно жить между людьми. Мне нужно уйти от них. Я приношу только несчастье.
Мышлаевский. Ну, ну, Ларион…
Алексей. Знаешь что, Виктор, я тебя попрошу все-таки: ты на людей перестань бросаться. И в особенности на Лариона Ларионовича. Нельзя же, в самом деле, злоупотреблять деликатностью.
Мышлаевский. Ларион. Ты обиделся на меня? Брось! Я вспыльчив, но я и отходчив. Я на тебя уже не сержусь. Давай руку!
Алексей. Ну и отлично.
Мышлаевский. Где Елена?
Алексей. Погоди немного. Мы ее потом позовем. Дело вот в чем, господа…
Николка. Товарищи! Господа все с гетманом уехали…
Алексей. Слушайте, товарищ капитан, красные город занимают?
Студзинский. Точно так.
Алексей. Далеко они?[96 — Этой фразы нет в рукописи. Вставлена по смыслу. — В.П.]
Студзинский. На плечах у этих идут. Сейчас последние колонны петлюровцев проходили. Значит, эти будут с минуты на минуту. Обсудить надо положение.
Алексей. Придется.
Мышлаевский. Правильно! Садитесь, дорогие товарищи! Где Шервинский? Зовите Шервинского!
Алексей. Не надо, Виктор! Не мешай им. За него не беспокойся. Он устроился в оперу, и никто его трогать не будет.
Николка. Правильно! Предлагаю выбрать председателем Алешу!
Алексей. Я не хочу. Господа, я калека…
Лариосик. Вас, вас, Алексей Васильевич!
Мышлаевский. Садись, Алеша!
Николка раскрывает ломберный стол.
Мышлаевский. Зажигай сразу и свечи. Все равно сейчас винтить сядем.
Николка зажигает.
Студзинский. Итак, председательствует на митинге, как старший, доктор Турбин.
Алексей. Секретаря предлагаю выбрать.
Мышлаевский. Лариосика! Он человек грамотный. Стихи пишет!
Лариосик. Я, господа, очень вам благодарен. Я ведь человек не военный.
Мышлаевский. Как бутылки бить, ты военный? А я военный? Почему я военный? Садись, Ларион.
Алексей. Итак, в повестке дня у нас два вопроса: один — приход товарища Троцкого в город, а второй — текущие дела. Возражений нет?
Студзинский. Нету.
Алексей. Слово для информации предоставляется бывшему капитану, Александру Брониславовичу Студзинскому.
Николка. Чисто как у большевиков! Честное слово! (Берет гитару.) Троцкий, если бы увидел, прямо бы обнял нас. Порядок образцовый. И физиономии у всех сознательные…
Алексей. С места не говорить!
Студзинский. Информация моя будет краткой. Войска большевиков, по слухам, предводительствуемые самим Троцким, вытеснили Петлюру из Киева. Таким образом, сегодня Украина становится советской, а что нам делать, — неизвестно.
Николка в продолжение митинга тихо бренчит на гитаре разные мотивы.
Алексей. Вы кончили?
Студзинский. Больше говорить нечего.
Николка. Товарищ председатель, я прошу слова: предлагаю всем бежать за границу. Вот!
Алексей. Кончил?
Николка. Кончил.
Алексей. Кто желает еще?
Студзинский. Положение наше трудное. Что мы, в самом деле, делать-то будем? Как мы будем жить? Ведь они самого слова «белогвардейцы» не выносят! Жизнь начнется удивительная, непонятная и для нас совершенно неприемлемая. Может быть, действительно, пока не поздно, подняться и уйти всем за петлюровцами?
Мышлаевский. Куда?
Студзинский. За границу.
Мышлаевский. А дальше, за границей, куда?
Алексей(стучит). Вы кончили?
Студзинский. Кончил.
Николка. Туманно… туманно… большие испытания… ох, большие испытания… Будем мы еще биться с красными…
Мышлаевский. Позвольте мне…
Алексей. Пожалуйста, товарищ!
Мышлаевский. Только я рюмку водки выпью. (Идет к столу, пьет.)
Студзинский. Тогда уж и мне позвольте.
Мышлаевский. Испытания?.. Испытания? Да что я, в самом деле, у Бога теленка съел, что ли? В 1914 году, когда добрые люди глазом моргнуть еще не успели, мне уже прострелили левую ногу! Раз. В 1915-м — контузили, и полгода я ходил с мордой, свороченной на сторону. В 1916 году разворотили правую ногу, и я до сих пор в сырую погоду не могу от боли мыслей собрать. Только водка и спасает. (Выпивает рюмку.) Но это было за отечество. Ладно. Отечество, так отечество. В 1917-м наши батарейные богоносцы ухлопали командира за жестокость. А мне говорят: уезжайте вы, ваше высокородие, к чертовой матери, а то, хотя вы человек хороший, — вас за компанию убьют. Ладно. К чертовой, так к чертовой. Приезжаю домой, к гетману. Здрасьте! Немедленно заявляют: Мышлаевский, спасай отечество! Во-первых, — петлюровцы, а за ними большевики. Мышлаевский, как болван, полетел. Ногу отморозил, крутился, вертелся. Людей на его глазах побили! И не угодно ли? Большевики, и опять жди испытаний и бейся. Ну нет! Видали? (Показывает зрительному залу кукиш.) Фига!
Алексей. Собрание просит оратора фиг не показывать. Изъясняйтесь словами!
Мышлаевский. Я сейчас изъяснюсь, будьте благонадежны! Что я, идиот? В самом деле? Нет, я Господу Богу моему, штабс-капитан, заявляю, что больше я с этими сукиными детьми, генералами, дела не имею… Я кончил!
Николка. Капитан Мышлаевский большевиком стал! Ура!
Мышлаевский. Да! Ежели угодно, я за большевиков, но только против коммунистов.
Шум.
Николка. Так ведь они же…
Студзинский. Слушай, Виктор…
Лариосик. Вот так происшествие…
Алексей. Тише!
Студзинский. Слушай, капитан. Ты упомянул слово «отечество»? Какое же отечество, когда Троцкий идет? Россия кончена. Пойми: Троцкий! Доктор был прав. Вот он, Троцкий!
Мышлаевский. Троцкий! Великолепная личность! Очень рад. Я бы с ним познакомился и корпусным командиром назначил бы…
Студзинский, Николка. Почему?
Мышлаевский. А вот почему! Потому! Потому что у Петлюры, вы говорили, сколько? Двести тысяч. Вот эти двести тысяч салом пятки подмазали и дуют при одном слове «Троцкий». Троцкий! И никого нету. Видал? Чисто! Потому что Троцкий глазом мигнул, а за ним богоносцы тучей. А я этим богоносцам что могу противопоставить? Рейтузы с кантом? А они этого канта видеть не могут. Сейчас за вилы берутся. Не угодно ли? Спереди красногвардейцы, как стена, в задницу спекулянты и всякая рвань с гетманом, а я посередине? Да, слуга покорный! Мне надоело изображать навоз в проруби! Кончен бал!
Николка. Он Россию прикончил!
Студзинский. Да они нас все равно расстреляют!
Шум.
Мышлаевский. И отлично сделают! Заберут в Чеку, по матери обложат и выведут в расход! И им спокойнее, и нам…
Николка. Я с ними буду биться!
Мышлаевский. Пожалуйста, надевай шинель, валяй! Дуй! Шпарь к Троцкому — кричи ему: не пущу! Тебя с лестницы спустили уже раз?
Николка. Я сам прыгнул! Господин капитан!
Мышлаевский. Башку разбил? А теперь ее тебе и вовсе оторвут. И правильно: не лезь! Теперь пошли дела богоносные.
Лариосик. Я против ужасов гражданской войны. Зачем проливать кровь?
Мышлаевский. Правильно! Ты на войне был?
Лариосик. У меня, Витенька, белый билет. Слабые легкие, и, кроме того, я единственный сын при моей маме.
Мышлаевский. Правильно, товарищ белобилетник. Присоединяюсь, товарищи.
Шум.
Алеша, скажи ты им.
Алексей. Вот что… Мышлаевский прав. Тут капитан упомянул слово «Россия» и говорит — больше ее нет Видите ли… Это что такое?
Николка. Ломберный стол.
Алексей. Совершенно верно, и он всегда ломберный стол, что бы ты с ним ни делал. Можешь перевернуть его кверху ножками, опрокинуть, оклеить деньгами, как дурак Василиса, и всегда он будет ломберный стол. И больше того, настанет время, и придет он в нормальное положение, ибо кверху ножками ему стоять несвойственно…
Мышлаевский. Правильно! (Выпивает рюмку водки.) Какого пса, в самом деле, я на позициях буду гнить, а он деньги копить под столом…
Николка. Василиса симпатичный стал после того, как у него деньги поперли.
Студзинский. Тише!
Алексей. Вернется на прежнее место. Вернется! Россию поставьте кверху ножками, настанет час, и она станет на место. Все может быть: пусть они хлынут, потопят, но пусть наново устроят, но ничего не устроят, кроме России. Она — всегда она. Видите ли, они нас раздавили. Нас списывают со счетов. Ну что ж? Мы, братцы,
