рукой. Гул несколько утихает.) Киев занят. Белогвардейские, гетманские банды разбиты. Украинской победоносной республиканской армии — слава! (На сцене и за сценой громовой крик: «Слава!») Вождю армии, батькови Петлюре — слава! (Крики: «Слава!») Першей конной дивизии — слава! (Громовой крик: «Слава!»)
КАРТИНА 2-Я
Квартира Турбиных. Вечер. Электричества нет. Горит свеча на ломберном столике.
Лариосик. Елена Васильевна, дорогая. Располагайте мною, как хотите. Я оденусь и пойду их искать.
Елена. Ах нет, нет. Что вы, Лариосик! Вас убьют на улице. Будем ждать. Боже мой, еще зарево.
Лариосик. Уй, юй, юй.
Елена. Что там делается? Я только хотела бы одно знать: где они?
Лариосик. Да Боже мой, как ужасна гражданская война. Я так обрадовался миру и покою в вашей семье, и вот… вот…
Елена. Знаете, что: я женщина, меня не тронут. Я пойду и посмотрю, что делается на улице.
Лариосик. Елена Васильевна, я вас не пущу. Что вы, что вы! Да я… я вас не пущу. Что мне скажет Алексей Васильевич? Он велел ни в коем случае не выпускать вас на улицу, и я дал слово.
Елена. Я близко…
Лариосик. Елена Васильевна!
Елена. Хотя бы узнать, в чем дело.
Лариосик. Я иду.
Елена. Оставьте это… будем ждать.
Лариосик. Супруг ваш очень хорошо сделал, что отбыл. Это очень мудрый поступок. Он переживает теперь в Берлине в безопасности всю эту ужасную кутерьму и вернется.
Елена. Мой супруг, мой супруг… Вот что, Лариосик. Имени моего супруга больше в доме не упоминайте. Слышите?
Лариосик. Хорошо, Елена Васильевна. Всегда я что-нибудь найду, что сказать не вовремя. Может быть, вам чаю подогреть. Я бы поставил самоварчик.
Елена. Нет, не надо… не хочется. (Стук в дверь.)
Лариосик. Ага… Вот кто-то… Постойте, постойте. Не открывайте, Елена Васильевна, сразу так… Кто там?
Шервинский (за сценой). Это я… я… Шервинский.
Елена. Слава Богу. (Открывает.)
Шервинский(входит). Петлюра город взял.
Лариосик. Взял! Боже, какой ужас.
Елена. Где же наши? Погибли? Как взял?
Шервинский. Не волнуйтесь, Лена, Елена Васильевна. Что вы! Все в полном порядке.
Елена. Как в порядке?
Шервинский. Не волнуйтесь, Елена Васильевна — они все сейчас вернутся. Гм… если, конечно, не наделают глупостей. Но я уверен, что ни в коем случае не наделают. Алексея Васильевича я предупредил о катастрофе еще вчера ночью.
Елена. Где же они? В бою?
Шервинский. Успокойтесь, Елена Васильевна. Они не успели выйти из гимназии. Я предупредил.
Елена. А гетман, войска.
Шервинский. Гетман вчера ночью бежал.
Елена. Бежал! Бросил армию.
Шервинский. Точно так. И князь Долгоруков. (Снимает пальто.)
Елена. Подлецы!
Шервинский. Неописуемые прохвосты.
Лариосик. А почему свет не горит?
Шервинский. Обстреляли станцию.
Лариосик. Ай-яй-яй…
Шервинский. Елена Васильевна, можно у вас спрятаться? Теперь офицеров будут искать.
Елена. Ну конечно.
Шервинский. Я счастлив, что вы живы и здоровы.
Елена. Что же вы теперь будете делать?
Шервинский. Я в оперу поступаю. (Стук в дверь.) Спросите, кто там.
Лариосик. Кто там?
Мышлаевский(за сценой.) Свои, свои.
Лариосик открывает дверь. Входит Мышлаевский и Студзинский.
Елена. Слава Богу. А где же Алеша и Николай?
Мышлаевский. Спокойно, спокойно, Лена. Сейчас придут. Не бойся ничего. Улицы все свободны.
Студзинский. Елена Васильевна, можно у вас спрятаться?
Елена. Что вы спрашиваете. Конечно! Раздевайтесь, грейтесь.
Мышлаевский(увидя Шервинского). А, уж он тут. Ну стало быть, ты все знаешь.
Елена. Спасибо, все. Ну, немцы, немцы.
Студзинский. Ничего, ничего. Когда-нибудь вспомним им все. Ничего…
Мышлаевский. Здравствуй, Ларион.
Лариосик. Вот, какие ужасные происшествия. Ай-яй-яй…
Мышлаевский. Да уж, происшествия первого сорта.
Елена. Господи, на кого вы похожи. Идите к огню. Я вам сейчас самовар поставлю.
Шервинский(от камина). Помочь вам, Лена?
Елена. Не надо, сидите. (Убегает.)
Мышлаевский. Здоровеньки булы, пан личный адъютант. Чему ж це вы без аксельбантиев. «Поезжайте, господа офицеры, на Украину и формируйте ваши части» и прослезился. За ноги вашу мамашу!
Шервинский. Что означает этот балаганный тон?
Мышлаевский. Балаган получился, оттого и тон балаганный. Ты ж служил у государя императора и за здоровье светлости пил. Кстати, где эта светлость в настоящее время?
Шервинский. Зачем тебе?
Мышлаевский. А вот зачем: если бы мне попалась сейчас эта самая светлость, взял бы я ее за ноги и хлопал бы головой об мостовую до тех пор, пока не почувствовал бы полного удовлетворения. А вашу штабную ораву в уборной следует утопить.
Шервинский. Господин Мышлаевский, прошу не забываться.
Студзинский. Сию минуту, как старший, прошу прекратить этот разговор. Совершенно нелепо и ни к чему не ведет. Чего ты в самом деле пристал к человеку? Поручик, успокойтесь.
Шервинский. Поведение капитана Мышлаевского в последнее время нестерпимо.
Шервинский. И, главное, хамство. Я, что ли, виноват в катастрофе? Напротив, я вас всех предупредил. Если бы не я, еще вопрос, сидел бы он сейчас здесь живой, или нет.
Студзинский. Совершенно верно, поручик. И мы вам очень признательны. Извинись, ты не имеешь никакого права.
Мышлаевский. Ну, ладно, брось, Леонид. Я погорячился. Ведь такая обида.
Шервинский. Довольно странно.
Студзинский. Бросьте, совсем не до этого. (Садится к огню.)
Мышлаевский(после паузы). Где Алеша с Николкой, в самом деле?
Студзинский. Я сам беспокоюсь. (Пауза.)
Мышлаевский. Что ж, он, стало быть, при тебе ходу дал?
Шервинский. При мне. Я был до последней минуты.
Мышлаевский. Замечательное зрелище. Клянусь Богом. Дорого бы я дал, чтобы присутствовать при этом. Что ж ты не пришиб его, как собаку?
Шервинский. Спасибо. Ты бы пришел и сам его пришиб.
Мышлаевский. Пришиб бы, будь спокоен. Что ж тебе, по крайней мере, сказал на прощание?
Шервинский. Что же сказал? Обнял, поблагодарил за верную службу.
Мышлаевский. И прослезился.
Шервинский. Да, прослезился.
Лариосик. Прослезился. Скажите, пожалуйста.
Мышлаевский. Уж не подарил ли чего-нибудь на прощанье? Например, золотой портсигар с монограммой?
Шервинский. Да, подарил портсигар.
Мышлаевский. Вишь, черт! Ты меня извини, Леонид. Боюсь, что ты опять рассердишься. Человек ты в сущности не плохой, но есть у тебя странности.
Шервинский. Что ты хочешь этим сказать?
Мышлаевский. Да как бы выразиться. Тебе бы писателем быть… Фантазия у тебя богатая… Прослезился… Не хочется тебя затруднять… Ну, а если бы я сказал: покажи портсигар.
Шервинский молча показывает портсигар.
Студзинский. Ах, черт возьми!
Мышлаевский. Убил. Действительно, монограмма. (В окно передней бросили снегом.)
Мышлаевский. Сию минуту, при вас, господа, прошу у него извинения.
Лариосик. Я в жизни не видал такой красоты. Ого, целый фунт, вероятно, весит.
Шервинский. Восемьдесят четыре золотника. (В окно бросили снегом.) Постойте, господа. (Встают.)
Мышлаевский. Не люблю фокусов. Почему не через дверь? И где Алешка? (Вынимает револьвер.)
Студзинский. Черт возьми… А тут это барахло. (Схватывает амуницию, бросает под диван.)
Шервинский. Господа, вы поосторожнее с револьверами! Лучше выбросить. (Прячет портсигар за портьеру. Все идут к окну, осторожно выглядывают.)
Студзинский. Ах, я себе простить не могу…
Мышлаевский. Что за дьявольщина…
Лариосик. Ах, Боже мой… (Кинулся известить Елену.) Елена…
Мышлаевский. Куда ты, черт. С ума сошел… Да разве можно… (Зажал ему рот.)
Все выбегают. Пауза. Вносят Николку.
Мышлаевский. Тихонько, тихонько… Ленку, Ленку надо убрать куда-нибудь. Алешка-то где же?.. Убить меня мало. Кладите. Кладите… Снегом, снегом…
Студзинский. Ищи рану. Рану ищи.
Шервинский. Голова разбита…
Лариосик. Боже мой, он умирает.
Николка(приходя в себя). О…
Мышлаевский. Говори одно только слово — подстрелили?
Николка. Нет… Я прыгнул, головой ударился. Еле дополз домой… А здесь упал… Швыряю.
Мышлаевский. А Алешка-то где же?
Николка. Господа…
Мышлаевский. Что-о?
Елена стремительно входит.
Мышлаевский. Леночка, ты не волнуйся. Упал он и головой ударился, страшного нет ничего.
Елена. Да его ранили! Что ты говоришь…
Николка. Нет, нет…
Елена. А где Алексей, где Алексей? (Настойчиво.) Ты с ним был. Отвечай одно слово, где Алексей?
Студзинский(Мышлаевскому.). Этого не может быть…. не может…
Елена. Что же ты молчишь?
Николка. Леночка, сейчас…
Елена. Не лги, только не лги…
Мышлаевский делает знаки Николке: «Молчи».
Студзинский. Елена Васильевна…
Шервинский. Лена, что вы…
Елена. Ну, все понятно. Убили Алексея.
Мышлаевский. Что ты, что ты, Лена! Успокойся. Что ты, с чего ты взяла?
Елена. Ты посмотри на его лицо. Посмотри. Да что мне лицо. Я ведь знала, чувствовала. Еще когда он ушел. Знала, что так кончится.
Шервинский. Лена, перестаньте. Дайте воды.
Елена. Ларион, Алешу убили, Ларион. Алешу убили… Позавчера вы с ним в карты играли. Помните? А его убили.
Лариосик. Елена Васильевна, миленькая.
Шервинский. Лена, Лена.
Елена. А вы, старшие офицеры. Старшие офицеры — все пришли домой. А командира убили.
Мышлаевский. Лена, пожалей нас. Что ты говоришь? Мы все исполнили его приказания. Все.
Студзинский. Нет, она совершенно права. Ладно. Я, старший офицер, я свою ошибку поправлю. (Хочет уйти.)
Мышлаевский. Куда? Нет, стой.
Студзинский. Убери руки.
Мышлаевский. Ну, нет. Что ж я один останусь. Я один. Ты ни в чем ровно не виноват, ни в чем. Я его видел последний. Предупреждал и все исполнил. Лена!
Студзинский. Капитан Мышлаевский, сию минуту выпустите меня.
Мышлаевский. Отдай револьвер. Шервинский…
Шервинский. Вы не имеете права. Вы что, еще хуже сделать хотите? Вы не имеете права. (Держит Студзинского.)
Мышлаевский. Лена, прикажи ему. Все из-за твоих слов. Возьми у него револьвер.
Студзинский(истерически.) Никто не смеет меня упрекать. Никто. Никто… Все приказания полковника Турбина я исполнил.
Елена. Никто, никто. Я обезумела. (Бросает револьвер.)
Мышлаевский. Николка, говори. Лена, будь мужественна. Мы его найдем. Говори начистоту…
Николка. Убили командира. (Плачет.)
Елена. Падает в обморок.
КАРТИНА 3-Я
Через три дня. Квартира Василисы. Вечер
Василиса. Похоронили?
Ванда. Похоронили. Ужас-то какой. Голый, понимаешь ли, лежал в анатомическом театре, и номер на ноге нарисован.
Василиса. Да дела. А Николка?
Ванда. Без сознания лежит. Доктор говорит, не то сотрясение, не то воспаление мозга.
Василиса. Ну, времячко, что делается.
Ванда. Да, вот тебе и довоевались.
Василиса. Поражают меня твои слова — честное слово. «Довоевались». «Довоевались». Ты как будто злорадствуешь!
Ванда. Ничего я не злорадствую, а просто констатирую факт на лицо.
Василиса. Просил я тебя не употреблять иностранных слов. Нужно сознаться, что поступили они правильно: нужно же было кому-нибудь город защищать от Петлюры. Ты посмотри, что делается, ведь это кошмар!
Ванда. Ну, спасибо, защитили.
Василиса. Что ж они поделают. Их горсточка, а у Петлюры миллионы войска. Немцы-то, мерзавцы, бросили нас. Довоевались! Нужно все-таки соображать!
Ванда. Ты, пожалуйста, меня не учи. Я к тому говорю, что у них все время офицерские сборища на квартире. И сейчас полно. Эти бандиты по всему городу рыщут — явятся, не дай Бог, в наш двор, тебя и спросят, как председателя домкома, есть ли у вас офицеры. Что ты будешь говорить?
Василиса. Что же, прикажете донести на них, что ли?
Ванда. Не донести, а как-нибудь предложить им прекратить эти собрания. Ночуют без прописки.
Василиса. Спасибо, предложи им сама. Как это так я буду им предлагать? Они скажут — к нам гости пришли.
Ванда. Не смеют они так говорить. Ты председатель домкома и за все отвечаешь, что происходит в доме. Тебя самого могут арестовать.
Василиса. Перестань ты меня пилить, ради самого Господа. И какой у тебя удивительно недоброжелательный характер. У людей такое несчастье, а ты думаешь о том, как бы им еще что-нибудь устроить. Если хочешь знать, я отчасти доволен, что они тут. В случае какого-нибудь нападения, вот и защита-то есть.
Ванда. Никакого нападения на мирных людей быть не может. А вот на них — может быть, потому что они в драку ввязываются.
Василиса. Кто это может
