штабной момент.
Студзинский. Поздравляю вас, глубокоуважаемая Елена Васильевна.
Мышлаевский. Ларион. Поздравь. Неудобно.
Лариосик. Поздравляю вас и желаю вам счастья.
Мышлаевский. Лена ясная. Но ты молодец. Молодец. Ведь какая женщина. По-английски говорит. На фортепьянах играет, в то же время самоварчик может поставить. Я бы сам бы на тебе, Лена, с удовольствием женился.
Елена. Я бы за тебя, Витенька, не вышла…
Мышлаевский. Ну и не надо. Я тебя и так люблю, а сам я, по преимуществу, человек холостой и военный. Люблю, чтобы дома было уютно без женщин и детей, как в казарме.
Николка. Портянки чтобы висели…
Мышлаевский. Прошу без острот. Ларион, наливай.
Шервинский. Погодите, господа. Не пейте это вино. Я вам шампанского налью. Вы знаете, какое это винцо! Ого-го-го! (Оглянувшись на Елену, увял.) Обыкновенное, Абрау-Дюрсо, три с полтиной бутылка, среднее винишко.
Мышлаевский. Ленина работа. Лена рыжая — а ты молодец. Шервинский, женись, ты совершенно выздоровеешь.
Шервинский. Что за шутки, я не понимаю?
Елена. Виктор, что же ты не выпьешь шампанского?
Мышлаевский. Спасибо, Леночка, я водки выпью.
Дверь открывается и в переднюю входит Тальберг. Он в штатском, с чемоданом. Снимает пальто.
Тальберг. Дверь почему-то не заперта. (Появляется на пороге. Наступает мертвая тишина.)
Мышлаевский. Это номер…
Тальберг. Виноват. Кажется, мое появление удивляет почтенное общество. Здравствуй, Лена. (Молчание.) Немного странно. Казалось бы, я мог больше удивиться, застав на своей половине столь веселую компанию в столь трудное время. Здравствуй, Лена. (Молчание. Пожимает плечами.) Что это значит?
Шервинский. Вот что… (Встает.)
Елена. Погоди… Вот что… Господа, прошу вас, выйдите все на минутку, оставьте нас вдвоем с Владимиром Робертовичем…
Шервинский. Лена, я не хочу…
Мышлаевский. Постой, постой. Все уладим. Соблюдай спокойствие. Ты слушайся. Вытряхиваться нам, Леночка?
Елена. Да, уйдите. Я все улажу.
Мышлаевский. Я знаю — ты умница. В случае чего — кликни меня персонально. Ну, что ж господа… Покурить пойдем к Лариону. Капитан, не смущайся. Это сплошь и рядом случается в высшем обществе. (Шервинскому.) Я тебя прошу. Я отвечаю. Прошу господа…
Все выходят, причем Лариосик почему-то на цыпочках.
Шервинский. Послушай…
Мышлаевский. Я тебя умоляю. (Дверь закрывается)
Тальберг. Что все это означает? Прошу объяснить. (Пауза.) Что за шутки? Где Алексей?
Елена. Алексея убили.
Тальберг. Как? Не может быть. Когда?
Елена. Через два дня после твоего отъезда.
Тальберг. Ах, Боже мой, это, конечно, ужасно. Но ведь я же предупреждал. Ты помнишь.
Елена. Да, помню.
Тальберг. И согласитесь, это никак не причина для этой, я бы сказал, глупой демонстрации. Я же не виноват в его смерти. (Пауза.)
Елена. Скажи, как же ты вернулся? Ведь сегодня большевики уже будут.
Тальберг. Я прекрасно в курсе дела. Гетманщина оказалась глупой опереткой. Я решил вернуться и работать в контакте с Советской властью. Нам нужно переменить[110 — В других списках было: политические вехи. Уточнение не нужное в данном случае, а потому автор убрал это словечко.] вехи. Вот и все.
Елена. Так! Я, видишь ли, с тобой развожусь и выхожу замуж за Шервинского.
Тальберг(после долгой паузы.) А… теперь все понятно. Ага! Очень хорошо! Очень хорошо! Воспользоваться моим отсутствием для устройства пошлого романа. Ты…
Елена. Виктор…
Вбегают Шервинский и Мышлаевский.
Шервинский. Милостивый государь — вон!
Мышлаевский. Что ты, что ты, так нельзя!
Елена. Леня, я тебе запрещаю.
Тальберг. Нахал!
Елена. Леня, если ты сделаешь хоть одно движение, больше ты меня не увидишь.
Мышлаевский. Сию минуту замолчи. Лена, ты меня уполномачиваешь объясниться.
Елена. Да! Имей в виду: я или он.
Мышлаевский. Понял. Леонид, удаляйся.
Елена уводит Шервинского
Мышлаевский. Итак, простите, вам придется оставить этот дом.
Тальберг. Я с вами не желаю разговаривать, пьяница.
Мышлаевский. Кто пьяница? Кто?.. Верно! Я пьяница. Пью. Алкоголик, так называемый, но не… Не хочу говорить… Я сегодня добрый. Итак, вам нужно удалиться и разводиться.
Тальберг. Я сам не останусь здесь ни секунды.
Мышлаевский. Если вам нужна комната, я вам могу предоставить свою. Я все равно здесь все время.
Тальберг. К черту! Я не нуждаюсь!
Мышлаевский. До чего я сегодня добрый. Чего же вы сердитесь?
Тальберг. Завтра же развод. Передайте это, пожалуйста, мадам Шервинской!
Мышлаевский. Непременно. Очень хорошо.
Тальберг. Я… вы… это… (идет в переднюю, одевается, берет чемодан и выходит.)
Входит Лариосик.
Лариосик. Уже уехал?
Мышлаевский. Все улажено.
Лариосик. Ты гений, Витенька.
Мышлаевский. Я гений, Игорь Северянин. Чуть не изгадил радостный вечер. Голубчик, не в службу, а в дружбу, закрой дверь за ним. Я сейчас. (Уходит.)
Лариосик(идет в переднюю и сталкивается с Василисой и Вандой). Ах, очень приятно.
Василиса. Здравствуйте, молодой человек. А мы к Елене Васильевне.
Лариосик. Как же, как же, мы ждем. Пожалуйте…
Ванда. Ах, Боже мой! Елочка. Как это вы, в такое время, умеете все устроить. А куда же дорогой гость вышел?
Василиса. Да, да… Вернулись ведь, а? Владимир Робертович. Вот обрадовалась, наверно, Елена-то Васильевна, а?
Лариосик. Да, да… очень.
Ванда. Куда же это? Смотрим — с чемоданом.
Василиса. Растерянный[111 — В других публикациях — рассеянный.] такой. Не узнал нас даже.
Лариосик. Да, с чемоданом. Это, видите ли, он экстренно уехал. Понимаете ли… Вот это… в как его… в Воронеж[112 — В других публикациях — Житомир.].
Василиса. Скажите пожалуйста. А зачем?
Лариосик. Зачем?… За этим… (Зовет.) Виктор, Виктор!
Мышлаевский(входя). А! А! Милости просим. Мое почтение. Елена Васильевна очень обрадуется.
Ванда. Куда же это Владимир-то Робертович уехал? А?
Мышлаевский. Да, да… знаете… Как же, в Харьков, экстренно. Дела… дела…
Василиса. В Харьков? А Ларион Ларионович… Как же?
Мышлаевский. Фу, ты черт… я-то хорош… Вот голова… Знаете ли, тут Петлюра уходит… Большевики… Ну, и того… В этот ну, как его, ах ты Господи… Ларион… куда бишь он уехал?
Лариосик. В Воронеж.
Мышлаевский. А я — в Харьков! Вот голова-то. И что там делать в Харькове? Дрянной городишко. Натурально в Воронеж. Лена… Лена… гости… (Все входят.)
Ванда. Соскучились мы внизу. Пойдем, говорю, Вася, к Елене Васильевне.
Василиса. Да, уж такой вечер… Как-то, знаете, одним сидеть тоскливо. Тем более такая перемена. Мое почтение, господа… Как вы себя чувствуете?
Николка. Покорнейше вас благодарю. Вот поправляюсь.
Ванда. До сих пор с палочкой. Ай-ай-ай!
Елена. Ну, милости просим, прямо к ужину. Никол, зажги елку.
Николка освещает елку электричеством.
Мышлаевский. Прошу…
Василиса. Покорнейше благодарю.
Елена. Ванда Степановна, пожалуйте. Александр Брониславович. (Усаживаются.) У нас обычай — каждый сам себя угощает.
Шервинский(Ванде). Вам позволите белого вина?
Ванда. Ах, немножко. Мерси! Мерси!
Мышлаевский. А вам водочки?
Ванда. Вася, тебе вредно. Не забудь.
Мышлаевский. Что вы, что вы, какой от водки вред?
Василиса. Покорнейше благодарю. Ну так за здоровье дорогой хозяюшки.
Ванда. Владимир-то Робертович уехал как не вовремя.
Мышлаевский. Да, да… Дела… Дела… В Житомир… в Житомир…
Елена. Да. Ваше здоровье!
Мышлаевский. Ларион, говори речь.
Лариосик. Что же, если обществу угодно — я скажу. Только прошу извинить. Ведь я не готовился. Мы встретились в самое трудное и страшное время, и все мы пережили очень, очень много… И я в том числе. Я, видите ли, перенес жизненную драму, и мой утлый корабль долго трепало по волнам гражданской войны.
Мышлаевский. Очень хорошо про корабль, очень…
Студзинский. Тише.
Лариосик. Да, корабль. Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились. Впрочем, и у них я застал драму. Василис… Василий Иванович, я сервиз куплю вам, честное слово…
Ванда. Да уж…
Василиса. Да уж пожалуйста… А то совершенно обездолили. На блюдечках едим.
Лариосик. Впрочем, не стоит вспоминать о печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы живы и здоровы. Все снова вместе. И даже больше того. Вот Елена Васильевна… она тоже много перенесла и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина.
Мышлаевский. Правильно, товарищи! (Выпивает рюмку водки.)
Лариосик. И мне хочется ей сказать словами писателя: «Мы отдохнем, мы отдохнем»…
За сценой глухой и грузный пушечный удар. За ним другие — девять.
Мышлаевский. Так! Отдохнули! Пять, шесть, девять.
Ванда. Боже мой, опять начинается! Вася, нужно домой.
Шервинский. Спокойствие. Знаете что? Это салют.
Мышлаевский. Совершенно верно. Шестидюймовая батарея салютует!
Николка. Поздравляю вас, в радости дождамшись. Они пришедши, товарищи!
Мышлаевский. Ну что же? Не будем им мешать. Тащите карточки, господа. Кто во что, а мы в винт. Буду у тебя, Лена, сидеть сорок дней и сорок ночей, пока там все придет[113 — В других публикациях: не придет в норму.] в норму. А засим поступлю в Продовольственную Управу. Василий Иванович, не угодно ли робберок?[114 — См. у Даля роббер — в картежной игре вист, несколько игр, составляющих как бы одну игру, по расчету.] А?
Василиса. Покорнейше благодарим. Уж я и не знаю. Домой бы.
Мышлаевский. Успеем. Прошу…
Ванда. Вася по крупной не играет…
Мышлаевский. Помилуйте, мы по маленькой… У меня пиковая девятка. Ларион, бери!
Лариосик. У меня, конечно, тоже пики.
Мышлаевский. Сердца наши разбиты. Ничего. Не унывай. Прошу, капитан. Черт. У всех пики. Николка, выходи!
Николка выходит и зажигает елку, потом берет гитару.
Мышлаевский. Вот здорово… Черт, уютно.
Николка. Как в казарме.
Мышлаевский. Прошу без острот!
Лариосик. Огни… огни…
Студзинский. Сыграйте, Никол, вашу юнкерскую на прощание.
За карточным столом усаживаются Студзинский, Мышлаевский, Лариосик и Василиса.
Мышлаевский. Только не громко, а то влетит вам по шапке за юнкерские песни. (Тасует карты.)
Николка(напевает). Вставай, там-там, тата там та…
Мышлаевский. Вставай! Только что уютно уселся и опять вставай! Нет, уж я не встану, дорогие товарищи, как я уже имел честь доложить. Меня теперь клещами отдирай! (Сдает.)
Елена. Николка, спой «Съемки».
Николка(Поет, выходя с гитарой к рампе.)
Прощайте, граждане,
Прощайте, гражданки,
Съемки закончились у нас…
Гей, песнь моя, любимая…
Буль-буль бутылочка
Казенного вина..
За сценой начинается неясная оркестровая музыка. Оркестровая музыка за сценой странно сливается с Николкиной гитарой.
Елена. Идут, Леонид, идут. (Убегает с Шервинским к окну.)
Василиса вскакивает. Ванда тоже вскакивает. За ломберным столом подпевают Николке.
Николка.
Уходят и поют,
Юнкера гвардейской школы,
Их трубы и литавры,
Тарелки звенят…
Граждане и гражданки
Взором отчаянным
Вслед юнкерам
Уходящим глядят…
Лариосик. Господа, слышите, идут! Вы знаете — этот вечер — великий пролог к новой исторической пьесе…
Мышлаевский. Но нет, для кого пролог, а для меня — эпилог. Товарищи зрители, белой гвардии — конец. Беспартийный штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены. У меня пики.
Сцена внезапно гаснет. Остается лишь освещенный Николка у рампы.
Николка.
Бескозырки тонные
Сапоги фасонные…
Гаснет и исчезает.
Примечания
1
Не стоило бы и вспоминать статьи тех лет, мало ли вздорного писалось в то время, если бы некоторые из этих мыслей вдруг неожиданно в обновленной форме не появлялись вновь. Чем, например, отличаются мысли В. Лакшина от только что процитированных? «И не жаль ей семейного сервиза… ничего не жаль, если жизнь покатилась неведомо куда, и все трын-трава стало, и запахло в воздухе неслыханными потрясениями и бедой». «И мечты Турбиных о покое… Это где-то почти рядом с обывательщиной». «В устах Лариосика… дорогие Турбиным мысли звучат уже как пародии» и т. п. В. Лакшин отделяет Булгакова от героев романа. Это хорошо, но зачем же искажать при этом авторскую позицию? В. Лакшин увидел идиллию там, где ее нет, — в описании дома Турбиных, увидел, «беззлобную насмешку», «смешную фразу» там, где все очень серьезно и очень грустно. Фраза Лариосика, которая критику показалась смешной, передает стремление
