окнах огни Парижа, где-то слышна музыка. Перед Корзухиным и перед Чарнотой груды валюты. Голубков лежит на диване и спит.
Чарнота(напевает). «Получишь смертельный удар ты… три карты, три карты, три карты…» Жир.
Корзухин. Пришлите четыреста! Пошли три тысячи!
Чарнота. Есть. Наличные!
Корзухин бросается к кассе. Опять тьма со звоном и музыкой. Потом свет. В Париже — синий рассвет. Тихо. Никакой музыки не слышно. Корзухин, Чарнота и Голубков похожи на тени. На полу валяются бутылки от шампанского. Голубков, комкая, прячет деньги в карманы.
Чарнота(Корзухину). Нет ли у тебя газеты завернуть?
Корзухин. Нету. Знаете, что, сдайте мне наличные, я вам выдам чек!
Чарнота. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках? Нет, спасибо!
Голубков. Чарнота, выкупи мой медальон, я хочу его вернуть!
Корзухин. Триста долларов!
Голубков. На! (Швыряет деньги.)
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Чарнота. Ну, до свидания, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
Корзухин(загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю… Вы воспользовались моей болезнью?! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!
Чарнота. «Ты шутишь, — зверь вскричал коварный!..»
Корзухин. Ну, если так, я сейчас же звоню в полицию, что вы ограбили меня! Вас схватят сейчас же! Оборванцы!
Чарнота. Ты слышал? (Вынимает револьвер.) Ну, Парамон, молись своей парижской богоматери, твой смертный час настал!
На эти вопли вбегает Антуан, в одном белье.
Все спят! Вся вилла спит! Никто не слышит, как меня грабят! Караул!
Портьера раздвигается, и возникает Люська. Она в пижаме. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает.
Вы спите, милая Люси, в то время как патрона вашего грабят русские бандиты!
Люська. Боже мой, Боже! Видно, не испила я еще горькой чаши моей!.. Казалось бы, имела я право отдохнуть, но нет, нет… Недаром видела сегодня тараканов во сне! Мне интересно только одно — как вы сюда добрались?
Чарнота(поражен). Это она?
Корзухин(Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?
Люська за спиной Корзухина становится на колени, умоляюще складывает руки.
Чарнота. Откуда же мне ее знать? Никакого понятия не имею.
Люська. Так познакомимся же, господа! Люси Фрежоль.
Чарнота. Генерал Чарнота.
Люська. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину.) Крысик, чего ты кричал так отчаянно, кто тебя обидел?
Корзухин. Он выиграл у меня двадцать тысяч долларов! И я хочу, чтоб он вернул их!
Голубков. Это неслыханная подлость!
Люська. Нет, нет, жабочка, это невозможно! Ну, проиграл, что же поделаешь! Ты не маленький!
Корзухин. Где Антуан покупал карты?!
Антуан. Вы сами покупали их, Парамон Ильич.
Люська. Антуан, уйдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной?
Антуан скрывается.
Господа! Деньги принадлежат вам, и никаких недоразумений не будет. (Корзухину.) Иди, мой мальчик, усни, усни. У тебя под глазами тени.
Корзухин. Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом! (Всхлипнув, уходит.)
Люська. Ну-с, была очень рада повидать соотечественников и жалею, что больше никогда не придется встретиться. (Шепотом.) Выиграли — и уносите ноги! (Громко.) Антуан!
Антуан выглядывает в дверь.
Господа покидают нас, выпустите их.
Чарнота. О ревуар, мадемуазель.[114 — Au revoir, mademoiselle — До свиданья. (фр.)]
Люська. Адье![115 — Adieu. — Прощайте! (фр.)]
Чарнота и Голубков уходят.
Слава тебе, Господи, унесло их! Боже мой! Когда же я наконец отдохну!
В пустынной улице послышались шаги.
(Воровски оглянувшись, подбегает к окну, открывает его, тихонько кричит.) Прощайте! Голубков, береги Серафиму! Чарнота! Купи себе штаны!
Потом тьма. Сон кончается.
..Жили двенадцать разбойников…
Комната в коврах, низенькие диваны, кальян. На заднем плане сплошная стеклянная стена, и в ней стеклянная дверь. За стеклами догорают константинопольский минарет, лавры и верх Артуровой карусели. Садится осеннее солнце, закат, закат…
Хлудов сидит в комнате, он сидит на ковре, поджав ноги по-турецки, и разговаривает с кем-то.
Хлудов. Ты достаточно измучил меня. Но наступило просветление. Да, просветление. Но ведь нельзя же забывать, что ты не один возле меня. Есть и живые, повисли на моих ногах и тоже требуют. А? Судьба завязала их в один узел со мной, и их теперь не отлепить от меня. Я с этим примирился. Одно мне непонятно. Ты. Как отделился ты один от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь ты был не один. О нет, вас было много… (Бормочет.) Ну, помяни, помяни, помяни… А мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) Да. Итак, все это я сделал напрасно. А потом что было? Просто — мгла, и мы ушли. Потом — зной, и каждый день вертится карусель. Но ты, ловец! В какую даль проник за мной, и вот поймал, поймал меня в мешок! Не мучь более меня, пойми, что я решился, клянусь. Лишь только Голубков вернется, я поеду сейчас же. Ну облегчи же мне душу, кивни. Кивни хоть раз, красноречивый вестовой Крапилин! Так! Кивнул! Решено!
Тихо входит Серафима.
Серафима. Что, Роман Валерьянович опять?
Хлудов. Что такое?
Серафима. С кем вы говорили? Ведь в комнате нет никого, кроме вас!
Хлудов. Вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера бормотать. Надеюсь, что это никому не мешает, а?
Серафима(садится на ковер рядом с Хлудовым). Четыре месяца я живу за стеной и слышу по ночам ваше бормотание. Вы думаете, это легко? В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем? Бедный, бедный человек…
Хлудов. Хорошо. Я достану вам другую комнату, но в этом же квартале, чтобы вы были под моим надзором. Я продал перстень, деньги есть. Светло в ней, окна на Босфор. Особенного комфорта, конечно, предложить не могу. Вы сами видите — чепуха. Разгром. Проиграли и выброшены. А почему проиграли, вы знаете? (Таинственно указывает за плечо.) Мы-то с ним все знаем. Мне и самому неудобно с вами рядом, но я должен держать слово.
Серафима. Роман Валерьянович, вы помните тот день, когда уезжал Голубков? Вы догнали меня и силой вернули, помните?
Хлудов. Когда человек с ума сходит, приходится применять силу. Вы все какие-то ненормальные.
Серафима. Мне стало жаль вас, Роман Валерьянович, и из-за этого только я и осталась.
Хлудов. Мне нянька не нужна, а вам нужна!
Серафима. Не раздражайтесь, вы этим причиняете вред только самому себе.
Хлудов. Да, верно, верно… Я больше никому не могу причинить вреда. А помните — ночь, ставка… Хлудов — зверюга, Хлудов — шакал? А?
Серафима. Все это ушло, и я забыла, и вы не вспоминайте.
Хлудов(бормочет). Да, да, да… Нет, мне приходится вспоминать. А впрочем, помяни, помяни… не будем вспоминать.
Серафима. Ну вот, Роман Валерьянович, я всю ночь думала… Надо же на что-нибудь решиться. Скажите, до каких же пор мы будем с вами этак сидеть?
Хлудов. А вот вернется Голубков — и сразу клубочек размотается. Я вас сдаю ему, и каждый тогда сам по себе, врассыпную. И кончено. Душный город!
Серафима. Ах, каким безумием было отпустить его тогда! Никогда себе этого не прощу! Ах, как я тоскую по нем! Это Люська, Люська виновата… Я обезумела от ее упреков… А теперь не сплю так же, как и вы, потому что он, наверно, пропал в скитаниях, а может быть, и умер.
Хлудов. Душный город! И это позорище — тараканьи бега! Все на меня валят, будто я ненормален. А зачем, в самом деле, вы его отпустили? Деньги там какие-то, у этого вашего мужа?
Серафима. Нет у меня никакого мужа, забыла его и проклинаю!
Хлудов. Ну, словом, что же делать?
Серафима. Будем смотреть правде в глаза: пропал Сергей Павлович, пропал. И сегодня ночью я решила: вот казаков пустили домой, и я попрошусь, вернусь вместе с ними в Петербург. Зачем я, сумасшедшая, поехала?
Хлудов. Умно. Очень. Умный человек, а? Большевикам вы ничего не сделали, можете возвращаться спокойно.
Серафима. Одного я только не знаю, одно меня только и держит — это, что будет с вами?
Хлудов(таинственно манит ее пальцем. Она придвигается, и он говорит ей на ухо). Только тсс… вам-то ничего, а за мной контрразведка по пятам ходит, у них нюх… (Шепчет.) Я тоже поеду в Россию, можно ехать сегодня же ночью. Ночью пойдет пароход.
Серафима. Вы тайком хотите, под чужим именем?
Хлудов. Под своим именем. Явлюсь и скажу: я приехал, Хлудов.
Серафима. Опомнитесь, вас сейчас же расстреляют!
Хлудов. Моментально. (Улыбается.) Мгновенно. А? Ситцевая рубашка, подвал, снег… Готово! Тает мое бремя. Смотрите, он ушел и стал вдали.
Серафима. А! Так вот вы о чем бормочете! Вы хотите смерти? Безумный человек! Останьтесь здесь, может быть, вы вылечитесь?
Хлудов. Я вылечился сегодня. Я совершенно здоров. Не таракан, в ведрах плавать не стану. Я помню армии, бои, снега, столбы и на столбах фонарики… Хлудов пройдет под фонариками.
Громкий стук в дверь. Она тотчас открывается, и входят Голубков и Чарнота. Оба одеты в приличные костюмы. В руках у Чарноты чемоданчик. Молчание.
Серафима. Сережа!.. Сережа!
Чарнота. Здравствуйте! Что же вы молчите?
Хлудов. Ну вот они. Приехали. Я же говорил вам…
Голубков. Сима! Ну что же, Сима, здравствуй!
Серафима обнимает Голубкова и плачет.
Хлудов(морщась). Пойдем, Чарнота, на балкон, поговорим. (Уходит с Чарнотой за стеклянную стену.)
Голубков. Ну не плачь, не плачь. О чем ты плачешь, Серафима? Вот я, я вернулся…
Серафима. Я думала, что ты погиб! О, если б ты знал, как я тосковала!.. Теперь для меня все ясно… Но все-таки я дождалась! Ты теперь никуда больше не поедешь, я тебя не отпущу.
Голубков. Никуда, конечно, никуда! Все кончено! И мы сейчас все придумаем! Как же ты жила здесь, Сима, без меня? Скажи мне хоть слово!
Серафима. Я измучилась, я не сплю. Как только ты уехал, я опомнилась, я не могла простить себе, что я тебя отпустила! Все ночью сижу, смотрю на огни, и мне мерещится, что ты ходишь по Парижу, оборванный и голодный… А Хлудов больной, он такой страшный!
Голубков. Не надо, Сима, не надо!
Серафима. Ты видел мужа моего?
Голубков. Видел, видел. Он отрекся от тебя, и у него новая жена, а кто — совершенно неинтересно… И… так лучше, и ты свободна! (Кричит.) Хлудов, спасибо!
Хлудов и Чарнота входят.
Хлудов. Ну вот, все в порядке теперь, а? (Голубкову.) Ты ее любишь? А? Искренний человек? Советую ехать туда, куда она скажет. А теперь прощайте все! (Берет пальто, шляпу и маленький чемодан.)
Чарнота. Куда это, смею спросить?
Хлудов. Сегодня ночью пойдет пароход, и я поеду с ним. Только молчите.
Голубков. Роман! Одумайся! Тебе нельзя этого делать!
Серафима. Говорила уже, его не удержишь.
Хлудов. Чарнота! А знаешь что? Поедем со мной, а?
Чарнота. Постой, постой, постой! Только сейчас сообразил! Куда это? Ах туда? Здорово задумано! Это что же, новый какой-нибудь хитроумный план у тебя созрел? Не зря ты генерального штаба! Или ответ едешь держать? А? Ну так знай, Роман, что проживешь ты ровно столько, сколько потребуется тебя с парохода снять и довести до ближайшей стенки! Да и то под
