был голубой от луны.
― Так вот что случилось с Юдой Искариотом, Иван Николаевич.
― Угу, — молвил Иванушка.
― Должен вам сказать, — заговорил Владимир Миронович, — что у вас недурные знания богословские. Только непонятно мне, откуда вы все это взяли.
― Ну так, ведь… — неопределенно ответил инженер, шевельнув бровями.
― И вы любите его, как я вижу, — сказал Владимир Миронович, прищурившись.
― Кого?
― Иисуса.
― Я? — спросил неизвестный и покашлял, — кх… кх, — но ничего не ответил.
― Только, знаете ли, в евангелиях совершенно иначе изложена вся эта легенда, — все не сводя глаз и все прищурившись, говорил Берлиоз.
Инженер улыбнулся.
― Обижать изволите, — отозвался он. — Смешно даже говорить о евангелиях, если я вам рассказал. Мне видней.
Опять оба писателя уставились на инженера.
― Так вы бы сами и написали евангелие, — посоветовал неприязненно Иванушка.
Неизвестный рассмеялся весело и ответил:
― Блестящая мысль! Она мне не приходила в голову. Евангелие от меня, хи-хи…
― Кстати, некоторые главы из вашего евангелия я бы напечатал в моем «Богоборце», — сказал Владимир Миронович, — правда, при условии некоторых исправлений.
― Сотрудничать у вас я счел бы счастьем, — вежливо молвил неизвестный, — но ведь вдруг будет другой редактор. Черт знает, кого назначат. Какого-нибудь кретина или несимпатичного какого-нибудь…
― Говорите вы все какими-то подчеркнутыми загадками, — с некоторой досадой заметил Берлиоз, — впечатление такое, что вам известно не только глубокое прошлое, но даже и будущее.
― Для того, кто знает хорошо прошлое, будущее узнать не составляет особенного труда, — сообщил инженер.
― А вы знаете?
― До известной степени. Например, знаю, кто будет жить в вашей квартире.
― Вот как? Пока я в ней буду жить!
«Он русский, русский, он не сумасшедший, — внезапно загудело в голове у Берлиоза, — не понимаю, почему мне показалось, что он говорит с акцентом? Что такое, в конце концов, что он несет?»
― Солнце в первом доме, — забормотал инженер, козырьком ладони прикрыв глаза и рассматривая Берлиоза, как рекрута в приемной комиссии, — Меркурий во втором, луна ушла из пятого дома, шесть несчастье, вечер семь, в лежку фигура. Уй! Какая ерунда выходит, Владимир Миронович!
― А что? — спросил Берлиоз.
― Да… — стыдливо хихикнув, ответил инженер, — оказывается, что вы будете четвертованы.
― Это действительно ерунда, — сказал Берлиоз.
― А что, по-вашему, с вами будет? — запальчиво спросил инженер.
― Я попаду в ад, в огонь, — сказал Берлиоз, улыбаясь и в тон инженеру, — меня сожгут в крематории.
― Пари на фунт шоколаду, что этого не будет, — предложил, смеясь, инженер, — как раз наоборот: вы будете в воде.
― Утону? — спросил Берлиоз.
― Нет, — сказал инженер.
― Ну, дело темное, — сомнительно молвил Берлиоз.
― А я? — сумрачно спросил Иванушка.
На того инженер не поглядел даже и отозвался так:
― Сатурн в первом. Земля. Бойтесь фурибунды.
― Что это такое фурибунда?
― А черт их знает, — ответил инженер, — вы уж сами у доктора спросите.
― Скажите, пожалуйста, — неожиданно спросил Берлиоз, — значит, по-вашему, криков «распни его!» не было?
Инженер снисходительно усмехнулся:
― Такой вопрос в устах машинистки из ВСНХ был бы уместен, конечно, но в ваших!.. Помилуйте! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да еще таким, как Пилат! Поясню, наконец, сравнением. Идет суд в ревтрибунале на Пречистенском бульваре, и вдруг, вообразите, публика начинает завывать: «Расстреляй, расстреляй его!» Моментально ее удаляют из зала суда, только и делов. Да и зачем она станет завывать? Решительно ей все равно, повесят ли кого или расстреляют. Толпа, Владимир Миронович, во все времена толпа — чернь, Владимир Миронович!
― Знаете что, господин богослов! — резко вмешался вдруг Иванушка, — вы все-таки полегче, но-но, без хамства! Что это за слово — «чернь»? Толпа состоит из пролетариата, месье!
Глянув с большим любопытством на Иванушку в момент произнесения слова «хамство», инженер тем не менее в бой не вступил, а с шутовской ужимочкой ответил:
― Как когда, как когда…
― Вы можете подождать? — вдруг спросил Иванушка у инженера мрачно, — мне нужно пару слов сказать товарищу.
― Пожалуйста! Пожалуйста! — ответил вежливо иностранец, — я не спешу.
Иванушка сказал:
― Володя…
И они отошли в сторонку.
― Вот что, Володька, — зашептал Иванушка, сделав вид, что прикуривает у Берлиоза, — спрашивай сейчас у него документы…
― Ты думаешь?.. — шепнул Берлиоз.
― Говорю тебе! Посмотри на костюм… Это эмигрант-белогвардеец… Говорю тебе, Володька, здесь Гепеу пахнет… Это шпион…
Все, что нашептал Иванушка, по сути дела, было глупо. Никаким ГПУ здесь не пахло, и почему, спрашивается, поболтав со своим случайным встречным на Патриарших по поводу Христа, так уж непременно необходимо требовать у него документы. Тем не менее у Владимира Мироновича моментально сделались полотняные какие-то неприятные глаза, и искоса он кинул предательский взгляд, чтобы убедиться, не удрал ли инженер. Но серая фигура виднелась на скамейке. Все-таки поведение инженера было в высшей степени странно.
― Ладно, — шепнул Берлиоз, и лицо его постарело.
Приятели вернулись к скамейке, и тут же изумление овладело Владимиром Мироновичем.
Незнакомец стоял у скамейки и держал в протянутой руке визитную карточку.
― Простите мою рассеянность, досточтимый Владимир Миронович. Увлекшись собеседованием, совершенно забыл рекомендовать себя вам, — проговорил незнакомец с акцентом.
Владимир Миронович сконфузился и покраснел.
«Или слышал, или уже больно догадлив, черт…» — подумал он.
― Имею честь, — сказал незнакомец и вынул карточку.
Смущенный Берлиоз увидел на карточке слова: «D-r Theodor Voland».
«Буржуйская карточка», — успел подумать Иванушка.
― В кармане у меня паспорт, — прибавил доктор Воланд, пряча карточку, — подтверждающий это.
― Вы — немец? — спросил густо-красный Берлиоз.
― Я? Да, немец! Именно немец! — так радостно воскликнул немец, как будто впервые от Берлиоза узнал, какой он национальности.
― Вы инженер? — продолжал опрос Берлиоз.
― Да! Да! Да! — подтвердил инженер, — я — консультант.
Лицо Иванушки приобрело глуповато-растерянное выражение.
― Меня вызуал, — объяснил инженер, причем начинал выговаривать слова все хуже… — я все устраиль…
― А-а… — очень почтительно и приветливо сказал Берлиоз, — это очень приятно. Вы, вероятно, специалист по металлургии?
― Не-ет, — немец помотал головой, — я по белой магии!
Оба писателя как стояли, так и сели на скамейку, а немец остался стоять.
― Там тшиновник твое все запутал, так запутал…
Он стал приплясывать рядом с Христом, выделывая ногами нелепые коленца и потрясая руками. Псы оживились, загавкали на него тревожно.
― Так бокал налитый… тост заздравный просит… — пел инженер и вдруг……….
― А вы, почтеннейший Иван Николаевич, здорово верите в Христа. — Тон его стал суров, акцент уменьшился.
― Началась белая магия, — пробормотал Иванушка.
― Необходимо быть последовательным, — отозвался на это консультант. — Будьте добры, — он говорил вкрадчиво, — наступите ногой на этот портрет, — он указал острым пальцем на изображение Христа на песке.
― Просто странно, — сказал бледный Берлиоз.
― Да не желаю я! — взбунтовался Иванушка.
― Боитесь, — коротко сказал Воланд.
― И не думаю!
― Боитесь!
Иванушка, теряясь, посмотрел на своего патрона и приятеля.
Тот поддержал Иванушку:
― Помилуйте, доктор! Ни в какого Христа он не верит, но ведь это же детски нелепо доказывать свое неверие таким способом!
― Ну, тогда вот что! — сурово сказал инженер и сдвинул брови, — позвольте вам заявить, гражданин Бездомный, что вы — врун свинячий! Да, да! Да нечего на меня зенки таращить!
Тон инженера был так внезапно нагл, так странен, что у обоих приятелей на время отвалился язык. Иванушка вытаращил глаза. По теории нужно бы было сейчас же дать в ухо собеседнику, но русский человек не только нагловат, но и трусоват.
― Да, да, да, нечего пялить, — продолжал Воланд, — и трепаться, братишка, нечего было, — закричал он сердито, переходя абсолютно непонятным способом с немецкого на акцент черноморский, — трепло братишка. Тоже богоборец, антибожник. Как же ты мужикам будешь проповедовать?! Мужик любит пропаганду резкую — раз, и в два счета чтобы! Какой ты пропагандист! Интеллигент! У, глаза бы мои не смотрели!
Все что угодно мог вынести Иванушка, за исключением последнего. Ярость заиграла на его лице.
― Я интеллигент?! — обеими руками он тряхнул себя в грудь, — я — интеллигент, — захрипел он с таким видом, словно Воланд обозвал его, по меньшей мере, сукиным сыном. — Так смотри же!! — Иванушка метнулся к изображению.
― Стойте!! — громовым голосом воскликнул консультант, — стойте!
Иванушка застыл на месте.
― После моего евангелия, после того, что я рассказал о Иешуа, вы, Владимир Миронович, неужто вы не остановите юного безумца?! А вы, — и инженер обратился к небу, — вы слышали, что я честно рассказал?! Да! — и острый палец инженера вонзился в небо. — Остановите его! Остановите!! Вы — старший!
― Это так глупо все!! — в свою очередь закричал Берлиоз, — что у меня уже в голове мутится! Ни поощрять его, ни останавливать я, конечно, не стану!
И Иванушкин сапог вновь взвился, послышался топот, и Христос разлетелся по ветру серой пылью.
И был час девятый.
― Вот! — вскричал Иванушка злобно.
― Ах! — кокетливо прикрыв глаза ладонью, воскликнул Воланд, а затем, сделавшись необыкновенно деловитым, успокоенно добавил:
― Ну, вот, все в порядке, и дочь ночи Мойра допряла свою нить.
― До свидания, доктор, — сказал Владимир Миронович, — мне пора.
Мысленно в это время он вспомнил телефоны РКИ…
― Всего добренького, гражданин Берлиоз, — ответил Воланд и вежливо раскланялся. — Кланяйтесь там! — Он неопределенно помахал рукой. — Да, кстати, Владимир Миронович, ваша матушка почтенная…
……….
«…Странно, странно все-таки, — подумал Берлиоз, — откуда он это знает… Дикий разговор… Акцент то появится, то пропадет. Ну, словом, прежде всего, телефон… Все это мы разъясним…»
Дико взглянув еще раз на сумасшедшего, Берлиоз стал уходить.
― Может быть, прикажете, я ей телеграммку дам? — вдогонку крикнул инженер, — здесь телеграф на Садовой поблизости. Я бы сбегал?! А?
Владимир Миронович на ходу обернулся и крикнул Иванушке:
― Иван! На заседание не опаздывай! В девять с половиной ровно!
― Ладно, я еще домой забегу, — откликнулся Иванушка.
― Послушайте! Эй! — прокричал, сложив руки рупором, Воланд, — я забыл вам сказать, что есть еще (шестое доказательство, и оно сейчас будет вам предъявлено!..)………
Над Патриаршими же закат уже сладостно распускал свои паруса с золотыми крыльями и вороны купались над липами перед сном. Пруд стал загадочен, в тенях. Псы во главе с Бимкой вереницей вдруг снялись и побежали не спеша следом за Владимиром Мироновичем. Бимка неожиданно обогнал Берлиоза, заскочил впереди него и, отступая задом, пролаял несколько раз. Видно было, как Владимир Миронович замахнулся на него угрожающе, как Бимка брызнул в сторону, хвост зажал между ногами и провыл скорбно.
― Даже богам невозможно милого им человека избавить!.. — разразился вдруг какими-то стихами сумасшедший, приняв торжественную позу и руки воздев к небу.
― Ну, мне надо торопиться, — сказал Иванушка, — а то я на заседание опоздаю.
― Не торопитесь, милейший, — внезапно, резко и окончательно меняясь, мощным голосом молвил инженер, — клянусь подолом старой сводни, заседание не состоится, а вечер чудесный. Из помоек тянет тухлым, чувствуете жизненную вонь гнилой капусты? Горожане варят бигос… Посидите со мной…
И он сделал попытку обнять Иванушку за талию.
― Да ну вас, ей-богу! — нетерпеливо отозвался Иванушка и даже локоть выставил, спасаясь от назойливой ласки инженера. Он быстро двинулся и пошел.
Долгий нарастающий звук возник в воздухе, и тотчас из-за угла дома с Садовой на Бронную вылетел вагон трамвая. Он летел и качался, как пьяный, вертел задом и приседал, стекла в нем дребезжали, а над дугой хлестали зеленые молнии.
У турникета, выводящего на Бронную, внезапно осветилась тревожным светом таблица и на ней выскочили слова «Берегись трамвая!»
― Вздор! — сказал Воланд, — ненужное приспособление, Иван Николаевич, — случая еще не было, чтобы уберегся от трамвая тот, кому под трамвай необходимо попасть!………
