редакцией последуют еще другие… я от работы не откажусь никогда». 21 декабря Булгаков предлагает Асафьеву немедленно приехать в Москву для выяснения судьбы «Минина». Но доктор категорически возражает против этой поездки, тем более, что Керженцев написал Асафьеву о сути доработки оперы, но 24 декабря Булгаков направляет Асафьеву телеграмму: «Немедленно выезжайте в Москву». Но Асафьев не внял мольбам Булгакова, скорее всего по состоянию здоровья.25 декабря 1937 года Булгаков писал Асафьеву: «21 декабря я послал Вам письмо, где предупредил, что Вам нужно выехать в Москву. Я ждал единственно возможного ответа — телеграммы о Вашем выезде. Ее нет. Что же: Вам не ясна исключительная серьезность вопроса о „Минине“? Я поражен. Разве такие письма пишутся зря?Только что я послал Вам телеграмму, чтобы Вы выезжали. Значит есть что-то очень важное, если я Вас так вызываю.Повторяю: немедленно выезжайте в Москву.Прошу Вас знать, что в данном случае я забочусь о Вас, и помнить, что о необходимости Вашего выезда я Вас предупредил».2 февраля 1938 года Булгаков писал Асафьеву: «Посылаю Вам первое из дополнений к „Минину“ — арию Минина в начале второй картины.Вслед за нею начну высылать остальные дополнения… Когда опять в Москву? Я очень рад, что Вы побывали в ней…»7 февраля Булгаков послал дополнения к третьей картине (в Нижнем, на Лобном месте). 10 февраля Асафьев послал телеграмму, что получил оба письма и благодарен за «прекрасные тексты». 15 февраля Асафьев телеграфирует, что музыка на присланные тексты написана.10 апреля 1938 года Булгаков послал дополнения, на этом завершая работу над либретто. 4 июня 1938 года Асафьев писал Булгакову: «…Я так скорбно и горестно похоронил в своей душе „Минина“ и прекратил и работу, и помыслы над ним, что не хотелось и Вас тревожить… В Большом театре и в Комитете меня как композитора знать больше не хотят. Это мне было ясно, еще когда я сидел у Вас и просил клавир…»Последние надежды на постановку «Минина» были связаны с двумя эпизодами, которые произошли в ноябре 1937 года. Скорее всего «оживление» вокруг «Минина» возникло после того, как в Большом театре побывал Сталин. 24 ноября 1937 года Е. С. Булгакова записала: «…Позвонил Яков Л. и сообщил, что на „Поднятой целине“ был Генеральный секретарь и, разговаривая с Керженцевым о репертуаре Большого театра, сказал:— А вот же Булгаков написал „Минина и Пожарского“…Яков Л. обрадовался этому и тут же позвонил» (с. 176).14 декабря: «Керженцев пригласил М. А. Сообщил, что докладывал „высокоответственному лицу“ о „Минине“. Просил М. А. сделать поправки. Сказал, что поляки правильные. (А в прошлый раз говорил, что неправильные). Надо увеличить роль Минина, дать ему арию вроде „О, поле поле…“» и т. д.Приезд Асафьева в январе 1938 года не внес никаких изменений в судьбу «Минина». Видимо, музыкантам Большого театра не нравилась его музыка. Это становится ясно из записи Е. С. Булгаковой: Асафьев «играет настолько хорошо, что даже и музыка понравилась» (с. 180). Он встречался и подробно разговаривал о переделках оперы с Мелик-Пашаевым, Самосудом, Булгаковым. Но вскоре после этого «гробовая новость о Керженцеве»: «На сессии, в речи Жданова, Керженцев назван коммивояжером. Закончилась карьера. А сколько вреда, путаницы он внес», — записывает Е. С. Булгакова (Дневник с. 181).20 января 1938 года назначен председателем Комитета по делам искусства Назаров — «Абсолютно неизвестная фигура» (Вскоре выяснилось, что Назаров — сотрудник «Правды»). Значит, все нужно начинать сначала…Последние поправки были сделаны, но опера оказалась в катастрофическом положении… Никто за катастрофу эту не нес ответственности. Скорбно и горестно было не только Асафьеву, но и Булгакову.В это время М. А. Булгаков работал над романом «Мастер и Маргарита», а для Большого театра писал новое либретто — о Петре Великом.]. Либретто оперы в 5 актах (9 картинах)
Действующие лица
Илья Пахомов, сын посадский.
Патриах Гермоген.
Гонсевский, начальник польского войска в Москве.
Федька Андронов, боярин.
Минин, один из старост в Нижнем-Новгороде.
Мария, приемная дочь Минина.
Пожарский, начальник ополчения.
Зборовский, польский ротмистр.
Биркин, стряпчий.
Шереметьев, воевода.
Трубецкой, начальник казацкого войска.
Одарка, казачка.
Авраамий Палицын, монах.
Мокеев, гонец.
Донской казак.
Русский народ, старосты нижегородские и воеводы, казаки, литовцы, поляки, немцы-драбанты[63 — Телохранители (устар.)], татары, мордва.
Действие происходит в 1611–1612 годах.
Акт первый
Картина первая
Ночь. Темница в Кремле. Лампада. В окошке за решеткою луна. Гермоген прикован к степе. Слышится дальний католический хор, поющий по-латыни. Бьют далеко башенные часы.
Гермоген. Полночь… Но сон от глаз уходит. Я не ропщу и жду, когда придет сон вечный, и радуюсь, что он настанет вскоре, что не услышу я, как чужеземцы поют заутреню в Кремле. Я не увижу, как погибнет вовсе наш предел российский и настанет царствующему граду конечная теснота. Сон бесконечный, приди, приди и погаси и слух и зрение усталого раба!
Шорох. Плита в полу поднимается, и выходит Илья Пахомов.
Пахомов. Владыко, тише!
Гермоген. Кто ты?
Пахомов. Нижегородец, сын посадский, Илья Пахомов. Я знаю ход в Кремле подземный, полякам неизвестен он.
Гермоген. Зачем проник сюда, безумный?
Пахомов. Пришла к нам смертная погибель! Остался наш народ с одной душой и телом, терпеть не в силах больше он. В селеньях люди умирают. Отчизна кровью залита. Нам тяжко вражеское иго. Отец, взгляни, мы погибаем! Меня к тебе за грамотой прислали, а ты в цепях, в цепях, несчастный! Горе нам!
Гермоген. Мне цепи не дают писать, но мыслить не мешают. Мой сын, пока ты жив, пока еще на воле, спеши в Троице-Сергиевский монастырь. Скажи, что Гермоген смиренный велел писать народу так: идет последняя беда!
Пахомов. Идет последняя беда!
Гермоген. Царь польский Жигимонт Отчизну нашу отдал на поток и пламя и посадил к нам сына Владислава. И если не поднимется народ, погибнем под ярмом, погибнем!
Пахомов. Исполню все!
Гермоген. Спеши отсюда, на страже немцы. Берегись!
Пахомов. Прощай, прощай, прощай! (Скрывается.)
Гермоген. Не оскудела храбрыми российская земля и век не оскудеет.
Боже!
Загремели засовы. Вбегает Немец-Драбант. Плита поднимается. Из-под нее выскакивают двое драбантов, втаскивают Пахомова со связанными руками.
Драбант. Готт фердамм мих![64 — Будь я проклят!]
Входит Гонсевский.
Гонсевский. А, поймали птицу!
Вбегает Федька Андронов.
Вот, погляди, боярин, как патриарх изменников приваживает по ночам.
Андронов. Расстрига он, не патриарх! Изменник королю, заводчик смуты!
Гермоген. Презренный червь.
Андронов(выхватив нож). Ах, ты! Гонсевский. Нет, погоди, боярин, ты горяч. (Пахомову.) Кто ты таков, холоп?
Пахомов. Ты так меня не называй, я вольный человек. А вот другой перед тобою, наш боярин, Андронов Федька, он холоп!
Андронов. Пытать его!
Гонсевский. Нет, погоди. (Драбантам.) Обыщите, нет ли послания на груди.
Пахомова обыскивают.
Зачем проник в темницу?
Пахомов. Хотел я поглядеть, как старика вы держите в цепях.
Гонсевский. Ну, добро! Я вижу, что ты боек, хлопец! Мне надоело их пытать и вешать. Эй, приковать его!
Пахомова приковывают.
Сиди же здесь во тьме, гляди на старика до самой смерти. Удвоить караул! Пойдем, боярин. Прощай, чернец безумный! (Уходит с Андроновым и драбантами.)
Гермоген. Молись, молись, мой храбрый сын! Ты молод, сердце жалость точит.
Пахомов. Нет, не могу молиться. О чем просить мне бога? Лишь о скорой смерти!
Гермоген. Безумец!
Пахомов. Луна, луна, за что меня сгубила? Уж я достиг стены, но выдал лунный луч, меня заметили, схватили… Ах, неудачлив я, туда мне и дорога! Но мне невесту жаль. Гонцы найдутся без меня, дадут ей знать, как я, несчастный, пропал из-за луны. Она узнает и заплачет, а я ни плакать, ни молиться не могу! Мне подвиг совершить не удалось!.. Тоска меня терзает!
Гермоген. Будь прокляты мучители навеки! Тебе венец, мой сын, венец!
Пахомов. Тоска, тоска меня терзает… Тоска!
Темно.
Картина вторая
Осенний рассвет. Двор дома Минина в Нижнем-Новгороде на обрыве над Волгой.
Минин(один). Рассвет! Я третью ночь не сплю, встречая рассвет осенний и печальный, и тщетно жду гонцов с вестями из Москвы. Их нет, и ночи тишину не нарушает топот их коней.
Рассвет и тишина! Ужели Богом забыт наш край? Не слышно бурлаков с их слезной песней, не видно лодок на реке. И нету дыма в селеньях дальних, умерщвленных великим гневом божьим, гладом, мором и зябелью на всякий плод земной! Молчит родная Волга, но здесь в тиши я слышу стоны нищих, я слышу плач загубленных сирот, великий слышу плач народный, и распаляется огнем душа, и дальний глас зовет меня на подвиг! О, всевеликий Боже, дай мне силы, вооружи губительным мечом, вложи в уста мне огненное слово, чтоб потрясти сердца людей и повести на подвиг освобождения земли!
Дай орлий лет и сердце твердо и укажи мне правый путь! Возьми, возьми меня избранником своим! Я подыму с земли сей храбрых, с собой в бой их поведу и изгоню врагов с земли!
Но если нам придется пасть, не выбив всеядный меч из рук чужих, дай пасть в бою!
Падем, падем, и ветер прах развеет, и кости выбелит бойцов, и ржавые доспехи затянет всемогущая земля. И там, где бой кипел, взойдет зеленая трава. И в землю мы уйдем, как вышли из земли.
Да, мы уйдем, земля затянет прах, но над курганом боевым взлетит и наша память. Помянут в песнях нас над водною широкой гладью и на песчаных волжских берегах, и над полями и лесами великого родного царства песнь не умолкнет никогда!
Нет, прочь печальные мысли, прочь, малодушие! Меня мой вещий глас не обманет, родное царство с боем встанет, и мне достанется и честь и слава быть избранником его! Мы победим, мы победим!
Что это? Топот? Нет, нет… Повсюду тишина. Пойду и я в тиши хотя б в часы рассвета сомкнуть глаза.
Вдали слышен конский топот. Появляется Мокеев, стучит. Выходит Мария.
Мария. Кто тут? Мокеев, ты?..
Мокеев. Буди отца! Буди, скажи, что вести есть!
Мария. А где ж Илья? Мокеев, не томи, скажи, зачем один вернулся ты? Ильюша где же? Ты молчишь? Ох, сердце чуяло беду! Ох, не молчи, зачем меня ты мучишь?
Мокеев. Горькая участь, девка, твоя! Попался полякам в лапы Илья!
Мария. Ах!.. Чуяло сердце злую беду! Чуяло сердце!.. Бедный мой сокол, Ильюша!.. Зачем ты, несчастный, невесту покинул? Покинул, взвился в поднебесье и сгинул! И не услышишь ты плач и стенанье мое!
Минин(входит). Кто тут? Чего ты рекой разливаешься? Ты, что ль, Мокеев? Один? Ну, говори!
Мария. Батюшка милый! Не видать нам Ильюши, не видать никогда!
Минин. Жалко тебя мне, жалко, Мария. Только слезами его не вернешь. Ты не одна! По многим из храбрых плачут у нас (Мокееву). Говори, как было дело?
Мокеев. До Москвы добрались мы с Ильею вдвоем. Владыко в темнице, все плачут по нем. Тою же ночью мы были в Кремле, есть там подкопы глубоко в земле. Ильюшка пополз и скрылся в норе, я ж на часах стал во дворе. Вдруг слышу выстрел в подкопе и крик… Ильюша выбежал в этот
