что же поделаешь?.. А с кем имею честь говорить?
Гончарова. Я сестра Натальи Николаевны.
Шишкин. Ах, чрезвычайно рад нашему знакомству!
Гончарова. Prenez place, sil vous plait, monsier.[111 — Прошу вас, присаживайтесь, сударь. (фр.)]
Шишкин. Парле рюс, мадемуазель[112 — Parlez russe, mademoiselle. — говорите по-русски, сударыня. (фр.)]. Покорнейше благодарю. (Садится.) Погодка-то говорю, а?
Гончарова. Да, метель.
Шишкин. Могу ли видеть господина камер-юнкера?
Гончарова. Очень сожалею, но Александра Сергеевича нет дома.
Шишкин. А супругу ихнюю?
Гончарова. И Наталья Николаевна в гостях.
Шишкин. Ах, ведь этакая незадача! Ведь это что же, никак не застанешь!
Гончарова. Вы не извольте беспокоиться, я могу переговорить с вами.
Шишкин. Мне бы самого господина камер-юнкера. Ну, слушаю, слушаю… Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным взято у меня под залог турецких шалей, жемчугу и серебра двенадцать с половиной тысяч ассигнациями.
Гончарова. Я знаю…
Шишкин. Двенадцать с половиной тысяч, как одна копеечка!
Гончарова. А вы не могли бы еще немного потерпеть?
Шишкин. С превеликим бы одолжением терпел, сударыня. И Христос терпел и нам велел. Но ведь и в наше положение надо входить. Ведь туловище-то прокормить надо? А у меня сыновья в Черноморском флоте. Поддерживать приходится. Приехал предупредить, сударыня, завтра продаю вещи. Персиянина нашел подходящего.
Гончарова. Убедительно прошу подождать. Александр Сергеевич уплатит проценты.
Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другой бы давно продал. Персиянина упустить боюсь.
Слышатся тяжелые вздохи. Никита показывается в дверях. Гончарова с досадой машет ему рукой, Никита скрывается.
Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы…
Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин…
Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату.
Шишкин. Ну, что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная какая! Что плотите?
Гончарова. Четыре тысячи триста.
Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой в дверь, ведущую во внутренние комнаты.)
Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, переворачивает и рассматривает ноты, затем подбегает к двери кабинета, заглядывает в него, поколебавшись, входит. Освещая свечой полки, читает названия книг, затем, перекрестившись, уходит в вглубь кабинета и скрывается за стеной гостиной. Через некоторое время возвращается в гостиную на свое место к часам. Выходит Гончарова, за ней Шишкин — с узелком в руках.
Гончарова. Я передам, передам.
Шишкин. Векселек мы завтра же перепишем. Только уж вы попросите Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в заду на дворе маленькие оконца, да они знают. Оревуар, мадемуазель.
Гончарова. Au revoir, monsieur. Никита, проводи!
Шишкин уходит.
Битков(закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут. А в кабинете… я завтра зайду.
Гончарова. Хорошо.
Битков. Прощенья просим. (Уходит.)
Гончарова сидится у камина, протягивает руки к огню. В дверях появляется Никита.
Никита. Эх, Александра Николаевна!
Гончарова. Ну, что тебе?
Никита. Эх, Александра Николаевна! Вот уж и ваше добро пошло.
Гончарова. Выкупим.
Никита. Из чего же-то выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна.
Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною?
Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Аптекарю, каретнику. Первого Карадыкину за бюро платить надо? А заемные письма! Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем и деревню. Не будет здесь добра, вот вспомните мое слово! Детишек бы взяли, покойно, просторно… Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое! И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали и бессонница.
Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам.
Никита. Сказывал-с. А они отвечают — пойди, старый хрыч, в болото! И без тебя голова вихрем идет.
Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи.
Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она.
А без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки и он.
Гончарова. Ополоумел, Никита?
Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили… Детишкам и простор! И удобство!
Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди.
Никита, вздохнув, уходит. Гончарова, посидев еще немного у камина, уходит в дверь во внутренние комнаты. Слышится дверной колокольчик. Потом в кабинет, который в полумраке, входит не через дверь в гостиную, а из передней Никита, проходит в глубь кабинета, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В кабинете изменилось освещение — в глубине, в той части кабинета, которая не видна, зажгли свет.
Никита(глухо, в глубине кабинета). Слушаю-с, хорошо. (Выходит в гостиную и говорит у дверей, ведущих во внутренние комнаты.) Александра Николаевна! Они больные приехали, малины (просят) заварить.
Гончарова(за сценой). Ага, хорошо, сейчас.
Никита возвращается и скрывается в глубине кабинета.
(Гончарова проходит через гостиную с чашкой в руке в кабинет. Стукнув в дверь кабинета.) On entre? (Входит в кабинет, скрывается в глубине его.)
Никита показывается в той части кабинета, которая видна, у камина, шевелит в нем угли.
(Голос Гончаровой глухо в кабинете.) Alexandre, êtes-vous indisposé?[113 — Александр вам нездоровится? (фр.)] Лежите, лежите. Может быть, послать за доктором? (Выходит из кабинета, проходя мимо Никиты, говорит ему.) Раздевай барина. (Отходит к камину в гостиной, ждет.)
Никита входит в кабинет, а через некоторое время Никита уходит через дверь в переднюю, закрыв ее за собой.
(Тогда Гончарова возвращается в глубь кабинета. Слова ее слышны глухо.) Все благополучно, нет, нет…
Дверной колокольчик. Никита появляется в гостиной с письмом в руках. Сейчас же Гончарова выбегает к нему навстречу из кабинета.
Никита. Письмо Александ…
Гончарова(сделав страшные глаза, грозит Никите и вырывает у него письмо, говорит громко). Ага, хорошо, от портнихи… Скажи, что буду завтра в два часа. Ну, что ты стал? Ступай. (Тихо.) Тебе сказано — не подавать писем?
Никита, вздохнув, выходит.
(Гончарова возвращается в кабинет. Голос ее слышен глухо.) Бог с вами, Александр, говорю же, от портнихи… Право, я пошлю за лекарем. Ну, хорошо, хорошо… Дайте я вас перекрещу. Я умоляю вас не тревожиться.
Свет в кабинете гаснет.
(Гончарова возвращается в гостиную, закрывает дверь в кабинет, задергивает ее портьерой, подходит к камину, вскрывает письмо, читает, прячет в карман.) Кто эти негодяи? Опять, Боже праведный! (Пауза.) В деревню надо ехать, он прав.
Послышался дверной колокольчик, потом где-то голос Никиты, и из дверей, ведущих из гостиной в столовую, появляется Пушкина. Она развязывает ленты капора, бросает его на фортепиано. Лицо ее ослепляющей красоты. Пушкина близоруко щурится, видит Гончарову у камина.
Пушкина. Ты одна? Не спишь? Пушкин дома?
Гончарова. Он приехал совсем больной и заснул, просил его не беспокоить.
Пушкина. Ах, бедный! Да не мудрено, какая буря, господи! Нас засекло снегом!
Гончарова. С кем ты приехала?
Пушкина. Меня проводил Дантес.
Гончарова. Значит, ты все-таки хочешь беды?
Пушкина. Ах, ради всего святого, без нотаций.
Гончарова. Таша, что ты делаешь? Зачем ты напрашиваешься на несчастье?
Пушкина. Oh, mon Dieu! Азя, это смешно! Ну кому какое дело, что beur frere[114 — Свояк. (фр.)] меня проводил?
Гончарова вынимает письмо, подает Пушкиной.
(Пушкина читает. Шепотом.) Он не видел?
Гончарова. Бог спас, Никита хотел подать.
Пушкина. Ах, старый дурак! (Бросает письмо в камин.) Гнусные люди! Ты знаешь, какая мысль меня осенила? Это она сама же и делает!
Гончарова(указывая на камин). Это тебе не поможет. Это сгорит, но завтра придет другое. Он все равно узнает.
Пушкина. Азя, я не могу отвечать за анонимные наветы. Он поймет, что все это неправда.
Гончарова. Зачем же мне ты говоришь так? Нас никто не слышит.
Пушкина. Ну, хорошо, и сознаюсь, я виделась с ним у нее. Но это вышло нечаянно, я не знала, что он придет туда.
Гончарова. Наши дела поистине ужасны. Все бесят, долги покою не дают. Уедем в деревню.
Пушкина. Бежать? Из Петербурга? Прятанья в деревне? От кого? Из-за того, что какая-то свора низких людей… презренный аноним… Он подумает, что я точно виновата. А между нами ничего нет. И с какой стати? Покинуть Петербург? Я не хочу сойти с ума в деревне! Благодарю покорно!
Гончарова. Но неужели ты не хочешь понять, как ему тяжело? И притом денежные дела так запутаны!
Пушкина. Ну, уж в этом я не виновата. Конечно, чтобы жить в столице, нужно иметь достаточные средства. Муж должен заботиться об этом.
Гончарова. Нет, я не могу с тобой разговаривать, я не понимаю тебя.
Пушкина. Ложись спать, Азя.
Гончарова. Прощай. (Уходит.)
Пушкина некоторое время у камина, потом переходит к окну, смотрит в него, улыбается, очевидно что-то вспоминая. Фонарь с улицы бросает на нее отсвет. В это время из дверей, ведущих в столовую, бесшумно появляется и останавливается в дверях человек. Он в шлеме, на котором поблескивает орел, в тяжелой шинели, запорошен снегом, с палашом, в перчатках с раструбом. Он держит женские перчатки. Человек в шлеме очень красив. Пушкина поворачивается, видит вошедшего.
Пушкина(шепотом). Как вы осмелились? Как вы проникли? Сию же минуту покиньте мой дом. Какая дерзость! Я приказываю вам.
Дантес(говорит с сильным акцентом, иногда коверкая слова). Вы забыли в санях ваши перчатки. Я боялся, что завтра озябнут ваши руки, и я вернулся. (Кладет перчатки на фортепиано, прикладывает руку к шлему и поворачивается, чтобы уйти.)
Пушкина(шепотом). Вы сознаете ли опасность, которой вы меня подвергли? Он за дверьми. (Подбегает к двери кабинета, бесшумно поворачивает ключ, [закрывает портьерой дверь].) На что вы рассчитывали, когда входили? А если бы в гостиной был он? Ведь это же смерть!
Дантес. Chaque inseant de la vie est un pas vers la mort.[115 — Каждое мгновение моей жизни это шаг к смерти. (фр.)] Слуга сказал мне, что он спит, и я вошел…
Пушкина. Он не потерпит, он убьет меня.
Дантес. Из всех африканцев сей, полагаю, самый кровожадный. Но не тревожьте себя, он убьет меня, а не вас.
Пушкина. У меня темно в глазах. Что будет со мною?
Дантес. Успокойтесь, ничего не случится с вами. Меня же положат на лафет и отвезут на кладбище. И так же будет буря, и в мире ничего не изменится.
Пушкина. Я заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого, покиньте дом.
Дантес. У меня нет ничего дорогого на свете, кроме вас. Не заклинайте меня.
Пушкина. Уйдите.
Дантес. Ах, нет. Вы причина того, что совершаются безумства. Вы не хотите выслушать меня. А между тем есть величайшей важности дело, которое вам надлежит выслушать. (Пауза) Там… Да?…иные страны. Скажите мне только одно слово — да, и мы бежим.
Пушкина. И это говорите вы? Месяц тому назад женившись на Екатерине, на моей сестре? Ваши поступки не делают вам чести, барон. Ох, нет… не делают… Грех вам… Вы и преступны, вы и безумны!
Дантес. Я женился на ней из-за вас. Да, я совершил преступление. Бежим!
Пушкина. У меня дети.
Дантес. Забудьте.
Пушкина. О, ни за что!
Дантес. Я постучу к нему в дверь.
