по телефону: „Они только надеются на М. А…“. Обложил сценарий Шкловского, сказал, что ему уже давно было говорено в „Украинфильме“, что его сценарий не подходит. Но что Шкловский теперь продвигает его по линии оргкомитета. Чтобы М. А. не обращал на это внимания». 16 октября, ночью, в присутствии администрации будущего фильма «М. А. читал черновик (первый) „Ревизора“. За ужином критиковали. Загорский и Абрам Львович говорили, что действие надо вынести больше за пределы павильона и сократить словесную часть. Катинов произнес речь, наполненную цитатами, но абсолютно беспредметную». 19 октября «М. А. диктует второй вариант сценария („Ревизор“)». 24 октября. «Сегодня дописала под диктовку М. А. сценарий „Ревизора“». 26 ноября: «Я забыла записать, что восемнадцатого были мы у Дикого, и тут выяснилось, что он и не собирался ставить „Ревизора“. Дикий говорил о том, что Гоголя очень трудно разрешить в кино, и никто не знает, как разрешить, в том числе и он. Все это прелестно, но зачем же он в таком случае подписывал договор?»

10 декабря следует еще одна запись: «Были: Загорский, Каростин и Катинов. Загорский, сквозь дремоту (что он все спит?) говорил, „чтобы это была сатира…“

Такие разговоры действуют на М. А. угнетающе». 22 декабря: «У М. А. — Каростин, работа над „Ревизором“. М. А. боится, что не справится: „Ревизор“, „Иван Васильевич“ и надвигается „Пушкин“.

А его тянет к роману.»

Эти и другие записи и документы свидетельствуют, что угнетающее состояние у Булгакова возникло после того, как к работе над «Ревизором» подключился молодой режиссер Михаил Каростин, предложивший свой сценарий по «Ревизору». Такая практика складывалась уже в то время, и Булгакову пришлось соглашаться с такими «правилами» игры. Этот факт объясняет и все последующие записи в «Дневнике».

В марте 1935 года был перезаключен договор: Булгаков и Каростин стали соавторами сценария.

Григорий Файман, исследовав первые варианты «Ревизора» и сравнив с публикуемым, пришел к выводу, что Булгаков дорабатывал сценарий так, «чтобы раздвинуть, расширить социально-политическое, идейное пространство произведения», «осмысляя пьесу кинематографически»; «с помощью Каростина — обогатил свое экранное видение, приобщился к специфике кино» (Искусство кино, 1983, № 9, с. 108–109).

8 апреля позвонил Каростин, только что приехавший из Киева, и «радостно объявил о принятии последнего варианта сценария М. А.». Но и в последующем еще шли уточнения. Так, 25 сентября Е. Булгакова записывает: «Вечером были с М. А. у Каростина, больного. Выяснили отношения — соавторские», а на следующий день Каростин приехал к Булгаковым, «подписали соглашение».

Впервые сценарий опубликован в 1935 году на правах рукописи для сценарно-производственной конференции.

Затем — в журнале «Искусство кино», 1983, № 9. Публикация Григория Файмана.

Публикуется по расклейке этого издания.

В статье Татьяны Деревянко «Из истории постановки фильма „Ревизор“ приводятся интересные материалы о начале работы над фильмом, приведены цитаты из писем и статей оператора Николая Топчия, художника-постановщика А. Бобровникова. В фильме снимались Сергей Мартинсон в роли Хлестакова, Иван Штраух в роли Осипа, Геннадий Мичурин в роли Городничего, Гнат Юра в роли Добчинского и др. „Во время съемочного периода мы были единым коллективом, единым творческим организмом, — вспоминал А. В. Бобровников. — Очень экспансивный Михаил Каростин вынашивал множество идей, которые выплескивал на съемочной площадке. Жаль, что многое из того, что он придумывал, не вошло в картину и забылось. Помню предложенный им эпизод появления Добчинского и Бобчинского. Городничий играет в кегельбане. Брошенный им шар сбивает кегли в конце зала, и в тот же миг из-за сбитых кеглей появляются, как подброшенные, Добчинский и Бобчинский. Прекрасен был Сергей Мартинсон, не повторявший того, что он делал у Мейерхольда. Каростин и Мартинсон все время придумывали новые решения. Помню репетицию сцены появления городничего у Хлестакова в гостинице. Оба испуганы встречей. В комнате, у поломанной лестницы, две колонны. Вокруг одной от страха должен был трижды обвиться Мартинсон. Обвиться спиралью, как требовал режиссер. Несмотря на всю свою великолепную пластику, актер не смог выполнить задание Каростина. Мы все подсказывали и даже показывали, как это нужно сделать, что вызывало общий смех.

Много ушло из памяти, но навсегда остались в ней прекрасные дни работы над „Ревизором““.

К сожалению, заключает свою статью Т. Деревянко, „утрачены отснятые эпизоды (первый визит городничего к Хлестакову и финальная сцена), эскизы декораций и костюмов“, остались лишь фотографии, письма, воспоминания» (Искусство кино, 1983, № 9).

7

НДП — надпись. В соавторстве с режиссером М. С. Каростиным. — Ред.

8

Комедия в трех действиях

Впервые опубликована вторая редакция комедии: Булгаков М. А. Драмы и комедии. М.,1965. Затем: Булгаков М. А. Пьесы. Составители Л. Е. Белозерская, И. Ю. Ковалева. М., Советский писатель, 1986; Булгаков М. А. Кабала святош. Составители В. И. Лосев, В. B. Петелин. М., Современник, 1991.

Публикуется по расклейке последнего издания; сверено с машинописью, хранящейся в фонде 562, к. 14 ед. хр.2, ОР РГБ.

В 1965 году публикация была осуществлена с благословения Е. С. Булгаковой. Л. Е. Белозерская тоже выбрала для публикации вторую редакцию. В третьем томе Собрания сочинений (1990) и сборнике «Пьесы 30-х годов» (1994) публикуется первая редакция пьесы по машинописному списку, хранящемуся в РГАЛИ, ф. 656 (фонд Главреперткома), оп. 3. ед. хр. 329. На этом списке есть подписи рецензентов Реперткома 9 и 25 декабря 1940 г. и штамп: «Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам искусств. Разрешается только к печати…» Но в то время пьеса не была опубликована.

Публикатор и автор примечаний к пьесе «Иван Васильевич» в Собрании сочинений в пяти томах, Я. C. Лурье, сравнив обе редакции, пришел к выводу: «Главное различие между первой редакцией и второй (к которой примыкает также сценическая версия, созданная в Театре Сатиры) заключается в том, что история с машиной времени, созданной изобретателем Тимофеевым, описывалась в первой редакции как реально происшедшая, а во второй — как сон Тимофеева. Переделка эта была вынужденной: на одном из экземпляров второй редакции (РГБ, ф. 562, к. 14, ед. хр. 2) было надписано: „Поправки по требованию и приделанный сон“. Другие „поправки по требованию“ выразились в том, что был удален текст, читавшийся в начале и конце первого акта: лекция „свиновода“ по радиорепродуктору. О том, что мотив этот имел отнюдь не безобидный характер, свидетельствуют слова Тимофеева в финале, когда его, вместе с двумя путешественниками в прошлое, арестовывает милиция: „Послушайте меня. Да, я сделал опыт. Но разве можно с такими свиньями, чтобы вышло что-нибудь путное?..“ (первоначальный текст первой редакции). Тема пьесы здесь заметно перекликалась с темой „Собачьего сердца“. Во второй редакции пьеса стала начинаться передачей по радио музыки „Псковитянки“ (чем и мотивировался сон Тимофеева), а заканчиваться пробуждением Тимофеева. Слова управдома в первом акте, что жильцы дома „рассказывают про советскую жизнь такие вещи, которые рассказывать неудобно“, были заменены во второй редакции на: „рассказывают такую ерунду, которую рассказывать неудобно“». (См.: Булгаков М. А. Собрание сочинений в пяти томах. М., Художественная литература, 1990, т. 3, с. 674).

После того как Театр отказался от «Блаженства», предложив на этом материале написать новую пьесу — комедию об Иване Васильевиче Грозном, попавшем в советскую эпоху, Булгаков без всякого воодушевления принял эти рекомендации. Но потом эта идея все больше и больше захватывала его. И не удивительно: чуть ли не при каждой встрече с теми, кто слушал чтение его пьесы, говорилось, что надо написать новую пьесу, использовав все ту же машину времени: из этого можно извлечь много комедийных положений, конфликтов, можно от души посмеяться над прошлыми и нынешними нравами и обычаями. Так, Е. С. Булгакова записывает в «Дневнике»: 30 сентября 1934. «Вчера у меня была встреча с Веровым — новым заместителем директора в Сатире. Театр усиленно просит М. А. согласиться на переделки „Блаженства“. 7 мая 1935: „У нас вечером: Горчаков, Веров, Калинкин (из Сатиры). Просят, умоляют переделать „Блаженство“. М. А. прочитал им те отрывки, что сделал. Обещал им сдать к первому декабря“. 17 октября 1935. „Звонок из Реперткома в Сатиру (рассказывает Горчаков): Пять человек в Реперткоме читали пьесу, все искали, нет ли в ней чего подозрительного? Ничего не нашли. Замечательная фраза: „А нельзя ли, чтобы Иван Грозный сказал, что теперь лучше, чем тогда?“ Двадцатого придется М. А. ехать туда с Горчаковым“.

20 октября 1935 года скорее всего Булгаков не ездил в Репертком. Поехали туда Калинкин и Горчаков. И привезли к Булгакову одного из сотрудников Реперткома — Млечина. „Последний — записывает Е. С. Булгакова, — никак не может решиться — разрешить „Ивана Васильевича“. Сперва искал в пьесе вредную идею. Не найдя, расстроился от мысли, что в ней никакой идеи нет. Сказал: „Вот если бы такую комедию написал, скажем, Афиногенов, мы бы подняли на щит… Но Булгаков!..“

И тут же выдал с головой Калинкина, сказав ему: „Вот ведь есть же и у вас опасения какие-то…“

29 октября 1935: «Ночью звонок Верова: „Ивана Васильевича“ разрешили с небольшими поправками». 31 октября: «Мы вечером в Сатире. М. А. делал поправки цензурные». 1 ноября: «М. А. читал труппе „Ивана Васильевича“. Громадный успех». 18 ноября: «Первая репетиция „Ивана Васильевича“» (См.: «Дневник», с. 73—109).

9 марта 1936 года, М. А. Булгаков, прочитав статью в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание», сказал: «Конец „Мольеру“, конец „Ивану Васильевичу“. Действительно, „Мольера“ сняли тут же, а с „Иваном Васильевичем“ история еще продолжалась некоторое время.

Но Театр тут же потребовал дополнительных переделок. 5 апреля: „М. А. диктует исправления к „Ивану Васильевичу““.

Несколько дней назад Театр сатиры пригласил для переговоров. Они хотят выпускать пьесу, но боятся неизвестно чего. Просили о поправках. Горчаков придумал бог знает что: ввести в комедию пионерку, положительную. М. А. наотрез отказался. Идти по этой дешевой линии!»

11 мая: «Репетиция „Ивана Васильевича“ в гримах и костюмах. Без публики. По безвкусию и безобразию это редкостная постановка. Горчаков почему-то испугался, что роль Милославского (блестящий вор — как его задумал М. А.) слишком обаятельна и велел Полю сделать грим какого-то поросенка рыжего, с дефективными ушами. Хорошо играют Курихин и Кара-Дмитриев. Да, слабый, слабый режиссер Горчаков. И к тому же трус».

13 мая: «Генеральная без публики „Ивана Васильевича“. (И это бывает — конечно, не у всех драматургов!) Впечатление от спектакля такое же безотрадное. Смотрели спектакль (кроме нашей семьи — М. А., Евгений и Сергей, Екатерина Ивановна и я) — Боярский, Ангаров из ЦК партии, и к концу пьесы, даже не снимая пальто, держа в руках фуражку и портфель, вошел в зал Фурер, — кажется, он из МК партии.

Немедленно после спектакля пьеса была запрещена. Горчаков передал, что Фурер тут же сказал: — Ставить не советую» («Дневник», с. 118–120).

На этом сценическая история