Вы меня будете слушать?
М о л ь е р (подумав). Буду. А их не буду. (Как-то нелепо двинул ногой.) Они дураки. (Вдруг вздрогнул и резко изменился.) Простите меня, господа, я позволил себе грубость. Я и сам не понимаю, как у меня это вырвалось. Я взволнован. Войдите в мое положение. Господин дю Круази….
Д ю К р у а з и, Л а г р а н ж, Б у т о н (хором). Мы не сердимся!
Р и в а л ь. Сейчас же после вашей последней фразы мы спустим вас в люк, спрячем у меня в уборной до утра, а на рассвете вы покинете Париж. Согласны? Тогда начинаем.
М о л ь е р. Согласен. Давайте последнюю картину.
Дю Круази, Лагранж и Муаррон схватывают маски и скрываются. Мольер обнимает Риваль, и та исчезает. Мольер снимает халат. Бутон открывает занавес, отделяющий нас от сцены. На сцене громадная кровать, белая статуя, темный портрет на стене, столик с колокольчиком. Люстры загорожены зелеными экранами, и от этого на сцене ночной уютный свет. В будке загораются свечи, в ней появляется С у ф л е р. За главным занавесом шумит зрительный зал, изредка взмывают зловещие свистки. Мольер, резко изменившись, с необыкновенной легкостью взлетает на кровать, укладывается, накрывается одеялом.
М о л ь е р (Суфлеру, шепотом). Давай!
Раздается удар гонга, за занавесом стихает зал. Начинается веселая таинственная музыка. Мольер под нее захрапел. С шорохом упал громадный занавес. Чувствуется, что театр переполнен. В крайней золоченой ложе громоздятся какие-то смутные лица. В музыке громовой удар литавр, и из полу вырастает Л а г р а н ж с невероятным носом, в черном колпаке, заглядывает Мольеру в лицо.
М о л ь е р (в ужасе).
Что за дьявол?.. Ночью в спальне?
Потрудитесь выйти вон!
Л а г р а н ж.
Не кричите так нахально.
Терапевт я, ваш Пургон!
М о л ь е р (садится в ужасе на кровати).
Виноват. Кто там за пологом?!
Портрет на стене разрывается, и из него высовывается д ю К р у а з и – пьяная харя с красным носом, в докторских очках и колпаке.
Вот еще один. (Портрету.) Я рад…
Д ю К р у а з и (пьяным басом).
От коллегии венерологов
К вам явился депутат.
М о л ь е р.
Не мерещится ль мне это?!
Статуя разваливается, и из нее вылетает Р и в а л ь.
Р и в а л ь.
Медицинских факультетов
В зале: «Га-га-га!» Из полу вырастает чудовище – врач неимоверного роста.
М о л ь е р.
Слуги! (Звонит.) Я сошел с ума!
Подушки на кровати взрываются, и в изголовье вырастает М у а р р о н.
М у а р р о н.
Вот и я – Диафуарус,
Незабвенный врач Фома!
Падает третий, дальний, занавес, и за ним вырастает х о р в р а ч е й и а п т е к а р е й в смешных и странных масках.
М о л ь е р.
Но чему обязан честью?..
Р и в а л ь.
Мы приехали с известьем!
Х о р в р а ч е й (грянул).
Вас возводят в доктора!!
Р и в а л ь.
М о л ь е р.
Кто ревень пригоршней ест!
Р и в а л ь.
Бене, бене, бене, бене!
Х о р в р а ч е й.
Новус доктор дигнус эст!
Д ю К р у а з и.
Например, вот скажем, – луэс?..
М о л ь е р.
Схватишь – лечишь восемь лет!
В зале: «Га-га-га-га!..»
Л а г р а н ж.
Р и в а л ь.
У него большие знанья…
Д ю К р у а з и.
Так и рубит он сплеча!
Из ложи внезапно показывается О д н о г л а з ы й, садится на борт ее и застывает в позе ожидания.
М у а р р о н.
И в раю получит званье…
Х о р в р а ч е й (грянул).
Бакалавра и врача!
М о л ь е р (внезапно падает смешно). Мадлену мне! Посоветоваться… Помогите!..
В зале: «Га-га-га!..»
Партер, не смейся, сейчас, сейчас… (Затихает.)
Музыка играет еще несколько моментов, потом разваливается. В ответ на удар литавр в уборной Мольера вырастает страшная М о н а ш к а.
М о н а ш к а (гнусаво). Где его костюмы? (Быстро собирает все костюмы Мольера и исчезает с ними.)
На сцене смятение.
Л а г р а н ж (сняв маску, у рампы). Господа, господин де Мольер, исполняющий роль Аргана, упал… (Волнуется.) Спектакль не может быть окончен.
Тишина. Потом крик из ложи: «Деньги обратно!» Свист и гул.
М у а р р о н (сняв маску). Кто крикнул про деньги? (Вынимает шпагу, пробует ее конец.)
Б у т о н (на сцене, задушенно). Кто мог крикнуть это?
М у а р р о н (указывая на ложу). Вы или вы?
Одноглазый, вынув шпагу, поднимается на сцену.
(Идет, как кошка, ему навстречу.) Иди, иди. Подойди сюда! (Поравнявшись с Мольером, глядит на него, втыкает шпагу в пол, поворачивается и уходит со сцены.)
Суфлер внезапно в будке заплакал. Одноглазый глядит на Мольера, вкладывает шпагу в ножны и уходит со сцены.
Л а г р а н ж (Бутону). Да дайте же занавес!
Хор вышел из оцепенения, врачи и аптекари бросаются к Мольеру, окружают его страшной толпой, и он исчезает. Бутон закрыл наконец занавес, и за ним заревел зал. Бутон выбежал вслед за группой, унесшей Мольера.
Господа, помогите мне! (Говорит в разрез занавеса.) Господа, прошу… разъезд… У нас несчастье.
Р и в а л ь (в другом разрезе). Господа, прошу вас… Господа… Господа…
Занавес вздувается, любопытные пытаются лезть на сцену.
Д ю К р у а з и (в третьем разрезе). Господа… Господа…
Л а г р а н ж. Гасите огни!
Дю Круази тушит люстры, шпагой сбивая свечи. Гул в зале несколько стихает.
Р и в а л ь (в разрезе). Войдите в положение, господа!.. Разъезд, господа… Спектакль окончен…
Последняя свеча гаснет, и сцена погружается во тьму. Все исчезает. Выступает свет у распятия. Сцена открыта, темна и пуста. Невдалеке от зеркала Мольера сидит скорчившись темная ф и г у р а.
На сцене выплывает фонарь, идет темный Л а г р а н ж.
Л а г р а н ж (важным и суровым голосом). Кто остался здесь? Кто здесь?
Б у т о н. Это я. Бутон.
Л а г р а н ж. Почему вы не идете к нему?
Б у т о н. Не хочу.
Л а г р а н ж (проходит к себе, садится, освещается зеленым светом, разворачивает книгу, говорит и пишет). «Семнадцатое февраля. Было четвертое представление пьесы „Мнимый больной“, сочиненной господином де Мольером. В десять часов вечера господин де Мольер, исполняя роль Аргана, упал на сцене и тут же был похищен без покаяния неумолимой смертью». (Пауза.) В знак этого рисую самый большой черный крест. (Думает.) Что же явилось причиной этого? Что? Как записать?.. Причиной этого явилась немилость короля и черная Кабала!.. Так я и запишу! (Пишет и угасает во тьме.)
Драматургия в театре марионеток
Сходство театра и жизни давно перестало быть открытием. Мир – театр, а люди – актеры; это известно каждому, кто не поленился заглянуть в классиков. Хотя бы в объеме школьной программы. Намного труднее применить эти познания к реальной жизненной ситуации: что у нас нынче за пьеса? и какие роли пропишет нам режиссер в следующем действии?
Михаил Булгаков сам писал пьесы, однако, если проследить за его театральной биографией, невольно закрадывается подозрение, что и он был персонажем, только куда более масштабного и бестолкового сценария. Причем сценария коллективного, где каждый следующий сюжетный ход писался обязательно другим драматургом, который понятия не имел о том, что задумывали его предшественники…
* * *
Свои первые пьесы Булгаков написал еще в 1920—1921 годах во Владикавказе. В этот город его забросила недавно закончившаяся гражданская война. Уйти с белыми, как он это первоначально намеревался, Булгаков не успел, и тогда перед ним встала непростая задача – прокормить себя и жену Тасю в голодном и разоренном войной городе. Он работал в подотделе искусств, но там не платили денег, он писал рассказы, но их никто не печатал. Тогда Михаил стал писать пьесы – наспех, ради заработка, хотя первая из них была для него отнюдь не случайной.
Речь идет о драме «Братья Турбины» (1920), замысел которой Булгаков лелеял давно. Уже здесь появляется герой, которого зовут Алексей Турбин – фамилию Турбиных носили предки Булгакова со стороны матери. Действие пьесы происходило в 1905 году, она была снабжена подзаголовком «Пробил час». Как и другие пьесы того периода – «Самооборона», «Глиняные женихи», «Парижские коммунары», «Сыновья муллы», – она была ненавистна самому автору, который безжалостно предал ее огню в 1923 году в Москве.
К прежнему замыслу Булгаков вернулся только в январе 1925 года, когда он начал делать наброски пьесы «Белая гвардия» – пока еще название пьесы было тем же, что и у недавно завершенного романа. В апреле Булгаков получил записку из МХАТа о том, что роман «Белая гвардия» привлек внимание одного из режиссеров театра, как возможный материал для пьесы.
В августе пьеса была уже закончена, а в сентябре завязались отношения с другим театром, выросшим из студии МХАТа – театром им. Вахтангова. С ним Булгаков заключил договор на пьесу «Зойкина квартира». В январе 1926 года эта пьеса была единогласно принята к постановке. В это время был заключен договор и с Камерным театром на пьесу «Багровый остров».
Во МХАТе после двойственных оценок Луначарским – то «не вижу препятствий к постановке», то «пошлая пьеса» – и некоторых переделок приступили к репетициям. Одновременно был заключен договор на еще одну пьесу – «Собачье сердце». К этому времени булгаковскую прозу перестали публиковать вообще – раз и навсегда (по крайней мере, при жизни автора).
Лето 1926 года ушло у Булгакова на лихорадочные переделки «Белой гвардии» и «Зойкиной квартиры». На основании предварительного просмотра представители Главреперткома заявили, что пьеса «представляет собой сплошную апологию белогвардейцев». Потянулись бесконечные генеральные репетиции пьесы, переименованной в «Дни Турбиных», на которых решался и никак не мог решиться вопрос: разрешат – не разрешат?
2 октября прошла публичная генеральная репетиция пьесы. Появление на сцене офицеров часть молодежи встретила свистом, но в целом публика была настроена сочувственно. Вечером того же дня спектакль активно обсуждался на диспуте «Театральная политика Советской власти», проходившем в Коммунистической академии.
С докладом на диспуте выступил нарком просвещения Анатолий Луначарский. Часть доклада была посвящена пьесе «Дни Турбиных».
