я свету, выхватил ножик да за ним. Ну, тут, конечно, меня схватили и к вам…
Человек вдруг замолчал… выкатил глаза и стал приподниматься.
Доктор побледнел и отшатнулся.
— Ква… ква!! — взвизгнул человек. — Шестьдесят восемь! Где ремонт? А? Бей-й! А-а!!..
— Сторожа… На помощь! — закричал доктор.
С громом вылетели стекла в кабинете.
— Рано выписывать, — сказал доктор вбежавшим белым халатам, — в 6-ю палату и рубашку. Эм.
«Гудок», 20 января 1924г. Михаил Булгаков. Каэнпе и капе Большая комната. За столом расположилась комиссия и секретарь с кипой заявлений. В коридоре за дверью ожидает очереди толпа школьных работников. Вызывают первую фамилию. Дверь открывается, показав на мгновение несколько взволнованных лиц, и входит учительница. Она работала эти годы в провинции, теперь приехала в Москву. Одета бедно и по-провинциальному — на ногах сапоги мужского фасона. Еще у двери тяжко вздыхает.
— Садитесь, пожалуйста.
— Мер…си, — говорит учительница прерывающимся голосом и садится на кончик стула. Просматривают ее заявление и анкету.
— Чем же вы занимались там с детьми?
— Экскурсии… — говорит тихо испытуемая.
— Ну расскажите же, что вы делали на экскурсиях?
Пауза. Учительница шевелит пальцами, потом говорит, то бледнея, то краснея:
— Ну… цветок разбирали…
— Как разбирали, расскажите.
— Ну, разбирали… Зачем? С какой целью?
Учительница после тяжкого вздоха:
— Кра-со-та…
— Какая красота?
— Цветок… красивый… рассказывала детям, какой цветок красивый…
— Вы полагаете, что дети получают представление о красоте цветка из ваших рассказов?
Молчание и предсмертная тоска в глазах кандидатки. На верхней губе мелким бисером выступает пот.
— Что читали по экскурсионному делу?
Молчание.
— Достаточно, — со вздохом говорит председатель.
Кандидатка, шумно и глубоко вздохнув, уходит.
— Каэнпе, — говорит председатель, — плохо. (КНП означает «кандидатура неприемлема».)
Следующая желает поступить в детский дом.
— Какие цели ставит себе детский дом?
— Я бы постаралась развить детей, занялась бы с ними…
— Погодите. Какие цели ставит себе детский дом?
— Я бы старалась…
— Цели какие ставит себе детский дом?
— Я бы…
— Ну, хорошо. Что бы вы делали с детьми?
— Я бы… э… познакомила их с новыми современными течениями… я бы…
— Говорите попросту, по совести. Какие там современные течения… Что бы вы делали с детьми? Просто. Может быть, это в тысячу раз лучше было бы, чем все эти ухищрения и течения.
— Праздники бы устраивала… я бы…
— Гм… Какое значение праздникам придаете вы в жизни детей?
— Они рвутся… поездки… 1 Май…
— Какое значение придаете праздникам?
— Я бы…
— Достаточно.
Немка. Говорит с акцентом.
— К русскому языку прибегаете на уроках?
— Я стараюсь… избегать… ухо ребенка привыкает…
— Расскажите по-немецки, как занимаетесь?
— Ja… das ist sehr schon, — и немка бойко рассказывает о своей методе.
— Достаточно.
Немка вежливо говорит и прощается:
— Danke schon. AufWiedersehen! Капе. Хорошо. (КП — кандидатура приемлема.)
Пожилая учительница из Самары. Со стажем.
— Какой состав учеников был там у вас в школе?
— Помилуйте, — укоризненно говорит председатель, — зачем же так называть? Неприятно же будет, если нас станут называть — кацапы! Украинцы, а не хохлы.
— Какие же украинцы… — равнодушно протестует учительница, — украинцы больше на Украине. А наши заволжские… так… хохлы. Они и говорят-то неправильно…
— Гм… тэк-с. Русскому языку учили? Какими книгами пользовались?
— Да какие там у нас книги. В начале революции солдаты стояли, все книги выкурили.
— Гм… что ж вы делали?
— Экскурсии.
— По плану экскурсии?
— О, да.
— Куда же водили детей?
— На костомольный завод. На раскопки.
Еще несколько вопросов. Отвечает складно. Дело, по-видимому, смыслит. Кой-что читала. Достаточно.
Идут следующие. Кого тут только нет. Вон на клубную работу желает специальность — ритмика, пластика, пение. Учительница немецкого языка. Учитель. Кандидатка на должность руководительницы в психоневрологической клинике. Воспитатель в интернате.
Вот одна в платке, в черном пальто. Желает руководить детским домом.
— Какую литературу читали?
— «Воспитательное чтение» Балталона, «Трудовую школу» Синицкого.
— А еще?
Молчание.
— Ваш взгляд на работу руководительницы детского дома?
— Я сочувствую новому течению.
— В чем?
Молчание.
— Что будете делать с детьми?
— Праздники… 1-е мая…
— Какое же объяснение дадите детям 1-го мая?
— Кому? детям?
— Ну, да. Детям.
Молчание.
— Что празднуется 8-го марта?
Молчание.
— О Международном дне работницы слышали?
Молчание.
— Газеты читаете когда-нибудь?
— Кхм… нет… газеты мало приходится.
— Достаточно. Каэнпе.
Следующая. Тоже стремится в детский дом.
— Что будете делать с детьми?
— Праздники… 1-е мая.
— Гм… ну, а кроме праздников. Например, вот если придется по религиозному вопросу с детьми гово…
— Я против всякой религии! — бодро отвечает кандидатка.
— Гм… ну, это хорошо. А вот с детьми если придет…
— Религия — дурман для народа! — уверенно отвечает учительница.
— Ну да. Но если с детьми придется…
— Да, церковь отделена от государства!
— Ну да. Но если придется с детьми говорить по вопросу о религии. Вот, например, слышат дети колокольный звон. Заинтересуются. Какое собеседование с ними устроите?
Молчание.
— О комплексном методе преподавания что скажете?
— Я что-то не слыхала о нем…
— Гм. Достаточно.
Молодой учитель из захолустья — из города Сурожа. Приехал сюда учиться в медико-педагогическом институте. Средств нет. Хочет поступить преподавателем в школу.
— Как же вы будете совмещать институт со школой? От этого вред и институту и школе.
— Что поделаешь, — вздыхает, — многие так делают. Придется жертвовать частью лекций. Трудно приходится.
И, действительно, видно, трудно. Полушубочек старенький на нем. Замасленная рубашка.
Комиссия начинает задавать вопросы. Складно рассказывает об устройстве экскурсии.
— Почему весной хотите устраивать экскурсии?
— Весной природа возрождается. Будут наблюдать распускание цветов.
— Какой первый цветок встретите. Самый ранний?
— Сон-трава.
Еще вопросы. Отвечает продуманно. На наиболее замысловатые вопросы честно говорит:
— Этого я сам не уяснил себе.
Комиссия совещается и дает ему испытательный стаж.
Вот квалифицированная. С высших женских курсов. Оканчивает Петровскую академию. Желает во 2-ю загородную школу с сельскохозяйственным уклоном. Можно. Капе.
Вот уже пожилой учитель. В руках фуражка с вылинявшим бархатным околышем. Преподавал в провинции в Моршанске в школе 2-й ступени французский язык и русский. Писал в газетах. Вот его стихотворение «Учащейся молодежи». Гимн.
— Переведите ваш гимн на французский язык.
— A la jeunesse etudiante… — начинает учитель, — …nous esperons…
Немного запинается.
— Произношение у вас неважное. А вот по русскому языку расскажите, что делали?
— Я должен сказать… — учитель, кашлянув, продолжает, — на занятиях тяжело отражалось отсутствие топлива… Дров не было. Холодно. Но кое-что все-таки сделали.
Рассказывает, как разбирал произведение Горького, Чехова, по поводу темы «Об общественном служении».
Комиссия совещается, признает его достойным занять место преподавателя русского языка.
Еще идут. Все больше неквалифицированный элемент. Мало читали. Мало знают. Вялы, безынициативны.
Но вот одна. Хочет в детский дом. Отвечает бойко. Есть навык, сметка. Сбивается только на одном. Комиссия спрашивает о том, какие стихотворения даст в первой группе детям.
— А вот тютчевское: Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать
В Россию можно только верить… — Это дали бы?
Учительница мнется…
— Это! Кхм…
— Как бы вы объяснили слова: «В Россию можно только верить»
Вздыхает. Мнется.
— Сами как бы их истолковали?
Молчит.
— Ну как их истолковать?
— Н… не знаю, — сознается учительница.
За дверью все меньше народа. Уменьшается стопка заявлений. Проходят последние.
Молодой человек с треском проваливается — ничего не читал. Пыхтит. Молчит. Каэнпе.
Молоденькая учительница из провинции. Ничего не читала. Знаний никаких. Краснеет. Кудряшки прилипают ко лбу.
Плохо. Каэнпе.
— Все, — говорит секретарь. Комиссия встает и расходится. По коридорам бодро уходят те, что отвечали удачно, и несчастливцы, чующие отрицательный ответ.
Комната пустеет. Пустеет коридор. «Голос работника просвещения»,
1923, э 4. Михаил Булгаков. Китайская история 6 картин вместо рассказа I
РЕКА И ЧАСЫ Это был замечательный ходя, настоящий шафранный представитель Небесной империи, лет 25, а может быть, и сорока? Черт его знает! Кажется, ему было 23 года.
Никто не знает, почему загадочный ходя пролетел, как сухой листик, несколько тысяч верст и оказался на берегу реки под изгрызенной зубчатой стеной. На ходе была тогда шапка с лохматыми ушами, короткий полушубок с распоротым швом, стеганые штаны, разодранные на заднице, и великолепные желтые ботинки. Видно было, что у ходи немножко кривые, но жилистые ноги. Денег у ходи не было ни гроша.
Лохматый, как ушастая шапка, пренеприятный ветер летал под зубчатой стеной. Одного взгляда на реку было достаточно, чтобы убедиться, что это дьявольски холодная, чужая река. Позади ходи была пустая трамвайная линия, перед ходей — ноздреватый гранит, за гранитом на откосе лодка с пробитым днищем, за лодкой эта самая проклятая река, за рекой опять гранит, а за гранитом дома, каменные дома, черт знает сколько домов. Дурацкая река зачем-то затекла в самую середину города.
Полюбовавшись на длинные красные трубы и зеленые крыши, ходя перевел взор на небо. Ну, уж небо было хуже всего. Серое-пресерое, грязное-прегрязное… и очень низко, цепляясь за орлы и луковицы, торчащие за стеной, ползли по серому небу, выпятив брюхо, жирные тучи. Ходю небо окончательно пристукнуло по лохматой шапке. Совершенно очевидно было, что если не сейчас, то немного погодя все-таки пойдет из этого неба холодный, мокрый снег и, вообще, ничего хорошего, сытного и приятного под таким небом произойти не может.
— О-о-о! — что-то пробормотал ходя и еще тоскливо прибавил несколько слов на никому не понятном языке.
Ходя зажмурил глаза, и тотчас же всплыло перед ним очень жаркое круглое солнце, очень желтая пыльная дорога, в стороне, как золотая стена, — гаолян, потом два раскидистых дуба, от которых на растрескавшейся земле лежала резная тень, и глиняный порог у фанзы. И будто бы ходя — маленький, сидел на корточках, жевал очень вкусную лепешку, свободной левой рукой гладил горячую, как огонь, землю. Ему очень хотелось пить, но лень было вставать, и он ждал, пока мать выйдет из-за дуба. У матери на коромысле два ведра, а в ведрах студеная вода…
Ходю, как бритвой, резануло внутри, и он решил, что опять он поедет через огромное пространство. Ехать — как? Есть — что? Как-нибудь. Китай-са… Пусти ваг-о-о-н.
За углом зубчатой громады высоко заиграла колокольная музыка. Колокола лепетали невнятно, вперебой, но все же было очевидно, что они хотят сыграть складно и победоносно какую-то мелодию. Ходя затопал за угол и, посмотрев вдаль и вверх, убедился, что музыка происходит из круглых черных часов с золотыми стрелками на серой длинной башне. Часы поиграли, поиграли и смолкли. Ходя глубоко вздохнул, проводил взглядом тарахтящую ободранную мотоциклетку, въехавшую прямо в башню, глубже надвинул шапку и ушел в неизвестном направлении. II
ЧЕРНЫЙ ДЫМ. ХРУСТАЛЬНЫЙ ЗАЛ Вечером ходя оказался далеко, далеко от черных часов с музыкальным фокусом и серых бойниц. На грязной окраине в двухэтажном домике во втором проходном дворе, за которым непосредственно открывался покрытый полосами гниющего серого снега и осколками битого рыжего кирпича пустырь. В последней
