отрывок и затем вся глава седьмая по времени действия должны следовать после главы девятой. Но и это еще не все. Фраза: «А этот сел на его место» — указывает на то, что за данным отрывком должен следовать текст из главы тринадцатой, начиная со слов: «Чаша переполнилась…» — и кончая фразой: «Его лицо навеки отпечаталось у меня в мозгу».

32

И опять, как жуки на булавках, будем подыхать… — См. книгу сатирика А. С. Бухова (1889—1937) «Жуки на булавках» (1915). Булгаков был с ним знаком и даже хаживал к нему играть в шахматы. Любопытна запись в дневнике Е. С. Булгаковой от 16 августа 1937 г.: «Пошли во Всероскомдрам… Встретили там Ардова, он сказал, что арестован Бухов».

33

…светит Золотой Рог… — Бухта у европейских берегов южного входа в пролив Босфор близ Стамбула. Золотой Рог стал манящей звездой для писателя, размышлявшего о своем будущем.

34

И араки. — Местная водка-самогон, типа грузинской чачи.

35

Евреинов приехал. — Н. Н. Евреинов (1879-1953) — литератор, режиссер, теоретик и историк театра, один из создателей петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало». В 1918 г. находился в Киеве, и не исключено, что Булгаков мог слушать его лекции. При работе над романом «Мастер и Маргарита» Булгаков использовал сочинения Н. Н. Евреинова, и чаще всего книгу «Азазел и Дионис» (Л., 1924). Вообще евреиновский стиль очень импонировал писателю.

36

Братья писатели, в вашей судьбе… — Булгаков прекрасно знал и любил поэзию Некрасова, очень часто использовал ее в своих сочинениях и даже в письмах правительству. В данном случае он вкладывает вполне определенный смысл, цитируя «неточно» стихотворение Некрасова «В больнице» (1855): «Братья писатели! в нашей судьбе // Что-то лежит роковое».

37

…у Слезкина, в насквозь прокуренной гостиной… сидел за пианино Николай Николаевич. — После того как «беллетриста Слезкина выгнали к черту» и он покинул Владикавказ, никак не мог состояться у него вечер встречи с Евреиновым (это произошло летом), что еще раз подтверждает — конец главы шестой и вся седьмая должны следовать за главой девятой.

38

…диалог между булатом и златом… — В «Музыкальных гримасах» Евреинов использовал и стихотворение (перевод анонимной французской эпиграммы) Пушкина «Золото и булат» (1827).

39

Один — из Керчи в Вологду, другой — из Вологды в Керчь. — Булгаков использует диалог Несчастливцева и Счастливцева из пьесы Островского «Лес» (1871): «— Куда и откуда? — …из Вологды в Керчь-с, Геннадий Демьяныч. А вы-с? — …Из Керчи в Вологду» (действие II, явл. 2).

40

Лезет взъерошенный Осип… — Почти дословно цитируется монолог Осипа, слуги Хлестакова, из комедии Гоголя «Ревизор»: «Вот не доедем, да и только, домой!» (действие II, явл. 1).

41

Рюрик Ивнев (подлинное имя — М. А. Ковалев,1891 — 1981) — поэт, писатель, автор романа о Сталине.

42

Третий — Осип Мандельштам… Из Крыма. — О. Э. Мандельштам (1891—1938) бежал из Крыма от белогвардейцев. Метался по Кавказу. Летом 1921 г. Булгаков встретился с ним в Батуме. Об этом есть короткая запись в дневнике Е. С. Булгаковой от 13 апреля 1935 г.: «Жена Мандельштама вспоминала, как видела М. А. в Батуме лет четырнадцать назад, как он шел с мешком на плечах. Это из того периода, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре».

43

Беллетрист Пильняк. — Б. А. Пильняк (Вогау) (1894—1938) — известный к тому времени писатель. Булгакову не очень нравилось, когда друзья указывали ему на то, что он якобы в «Белой гвардии» пытается подражать Пильняку. Между прочим, об этом же писал в 1927 и 1929 гг. М. Осоргин в своих отзывах на первую и вторую части романа, вышедшие в указанные годы в Париже.

44

Я читал вступительную статью «О чеховском юморе». — Это было 14 октября 1920 г. Т. Н. Лаппа, не склонная в своих воспоминаниях к каким-либо преувеличениям или восторгам в отношении Булгакова, по поводу его выступлений заметила: «…он выступал перед спектаклями, рассказывал все. Но говорил он очень хорошо. Прекрасно говорил. Это я не потому, что… это другие так отзывались…»

45

«Хирургия» выручила и история о том, как чихнул чиновник. — Речь идет об инсценировках рассказов А. П. Чехова «Хирургия» (1884) и «Смерть чиновника» (1883).

46

Решили… пустить «Пушкинский вечер». — Пушкинский вечер состоялся 26 октября 1920 г.

47

И как гром его угроза. — Из стихотворения Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный» (1829), которое имело несколько редакций. В ранней редакции под названием «Легенда» было: «Lumen coeli, sancta roza! // Восклицал всех громче он, // И гнала его угроза…» В основной редакции: «Lumen coelum, sancta Roza! // Восклицал в восторге он, // И гнала его угроза…» Позже (1835) поэт переработал это стихотворение (в печати оно не появилось по цензурным соображениям) и включил в пьесу (незавершенную) «Сцены из рыцарских времен» (первая песня Франца). В «песне» этот фрагмент звучал так: «Lumen coelum, sancta roza! // Восклицал он, дик и рьян, // И как гром его угроза // Поражала мусульман». Булгаков взял первую строфу из ранней редакции стихотворения и третью строфу из «песни Франса» (из позднейшей редакции).

«Дебошир», конечно, сам по себе не был так уж страшен со своими погромными статьями. Страшен был возможный арест за белогвардейское прошлое. «Дебошир» же подводил именно к этому… Т. Н. Лаппа с ужасом вспоминала это время и считала, что они чудом спаслись: «Владикавказ же маленький городишко, там каждый каждого знает. Про Булгакова говорили: „Вон белый идет!»» О ситуации во Владикавказе осенью 1920 г. рассказывают сохранившиеся газеты того времени («Слово», «Вольный горец» и др.). В них сообщалось, что почти весь Северный Кавказ объят восстанием, во Владикавказе свирепствует ЧК, расстрелы бывших белых офицеров и «подозрительных» лиц происходят каждый день. Особо-уполномоченный ВЧК по Северному Кавказу Карл Ландер обратился к населению с требованием «в семидневный срок выдать скрывающихся офицеров и подозрительных лиц органам ЧК». В противном случае Ландер обещал развернуть «массовый террор». Этот массовый террор предполагал уничтожение тех поселений, в которых будут обнаружены белые, арест в качестве заложников всех родственников белых с последующим расстрелом и т. п. Тифлисские газеты, публиковавшие это «обращение» Карла Ландера, называли его «средневековым». Любопытно, что В. Г. Короленко, находившийся далеко от Кавказа, в своей родной Полтаве, примерно в это же время записал в дневнике: «Революция чрезвычаек сразу подвинула нас на столетия назад…»

Конечно, Булгаков выхолостил свои дневниковые записи и об ужасах того времени намекает нам символами…

48

Не хуже Кнута Гамсуна. — Булгаков сравнивает свое положение с тем голодающим литератором, о котором рассказывается в романе Кнута Гамсуна (1859—1952) «Голод» (1890). Этот роман переиздавался в России десятки раз начиная с 1892 г.

49

Я голодаю… — Из воспоминаний Т. Н. Лаппа: «…все, что осталось у меня: два золотых колечка, золотая массивная цепочка, брошки — все это пошло на рынок и в близлежащие села в обмен на продукты и топливо…»

Слезкин в это время покинул Владикавказ. Булгаков не рискнул поехать с ним в Москву, прокормить же себя и жену он мог только писательским трудом — пьесами. Слезкин позже отметит в своем дневнике-воспоминаниях: «…последнее время во Владикавказе между нами пробежала черная кошка (Булгаков переметнулся на сторону сильнейшую)».

50

С того вечера мы стали писать. — Речь идет о пьесе «Сыновья муллы». Текст ее, по иронии судьбы, сохранился и находится в архиве писателя. Во Владикавказе Булгаков поставил несколько своих работ, тексты которых, к сожалению, не сохранились (об этом см. письма Булгакова из Владикавказа своим родным за 1921 г.). В дневнике Ю. Слезкина также имеется короткая запись об этом периоде: «…во Владикавказе он (Булгаков. — В. Л.) поставил при моем содействии свои пьесы „Самооборона» в одном акте и „Братья Турбины» — бледный намек на теперешние „Дни Турбиных»… Все это звучало весьма слабо. Я, помнится, говорил к этой пьесе вступительное слово…»

Конечно, пьесы помогли Булгаковым продлить свое существование (физически и политически), и в словах Слезкина «Булгаков переметнулся…» была, конечно, доля правды. Но лишь доля… Ибо только «железная необходимость» заставила Булгакова писать о том, что было противно его духу. И в письме сестре Вере Афанасьевне от 26 апреля 1921 г. он так характеризовал свое творчество: «Я очень тронут и твоим и Вариным пожеланием мне в моей литературной работе. Не могу выразить, как иногда мучительно мне приходится… Дело в том, что творчество мое разделяется резко на две части: подлинное и вымученное…» (выделено нами. — В. Л.). Разумеется, к пьесам «вымученным» прежде всего относились «Сыновья муллы» и «Парижские коммунары» (в меньшей степени).

51

…правы говорившие: написанное нельзя уничтожить! — Вот перед нами «первая редакция» знаменитого: «Рукописи не горят?..»

52

Вперед. К морю. Через море и море, и Францию — сушу — в Париж! — Спустя шестьдесят лет об этом же говорила и Т. Н. Лаппа: «…Булгаков стал думать, чтобы уехать. Он хотел за границу уехать, по правде сказать. Скажу прямо. Он так мечтал». Мечтания у Булгакова были разные, разными они были и на одну и ту же тему. Но мысль об эмиграции, несомненно, в нем бродила. Вот выдержки из его писем к родным: «Посылаю кой-какие вырезки и программы… Если я уеду и не увидимся — на память обо мне» (апрель 1921 г.); «В случае отсутствия известий от меня больше полугода… брось рукописи мои в печку» (май 1921 г.); «Не удивляйтесь моим скитаниям, ничего не сделаешь. Никак нельзя иначе. Ну и судьба! Ну и судьба!» (июнь 1921 г.).

53

Сгинул город у подножия гор. — 26 мая 1921 г. Булгаков выехал поездом (!) через Баку в Тифлис и 2 июня был в городе. В тот же день он написал письмо сестре Надежде в Москву, в котором были весьма интересные намеки. «Может быть, окажусь в Крыму…» — сообщал он. А ведь исследователи рассматривают только «стамбульскую» версию, о «крымской» версии — ни слова. Между тем именно Крым, с его белогвардейской «начинкой», вполне мог привлечь внимание Булгакова.

Представляет также интерес его фраза: «„Турбиных» переделываю в большую драму». К сожалению, следов этой переделки не осталось.

54

«Полацкий» идет на Золотой Рог… — О тифлисско-батумской эпопее рассказывает Т. Н. Лаппа: «…Михаил отправился на разведку в Тифлис с намерением поставить там свою пьесу. Следом за ним приехала и я. Но работу мы никак не могли найти. И мы вынуждены были продать свои обручальные кольца, которые были куплены в Киеве у знаменитого ювелира, магазин которого находился в начале Крещатика, — Маршака. Кольца на внутренней стороне имели надписи: на одном — „Михаил Булгаков», на другом — „Татьяна Булгакова». Где-то они теперь?» Из более поздних ее воспоминаний: «…в Тифлисе… он бегал