не сглазить, что-то не слышно.
Одиннадцать часов вечера. Снова два орудийных удара.
4 ноября.
Вчера не мог писать, один из самых страшных дней всей моей жизни. Да, позавчера был подписан в пять часов «Мирный договор». Вчера часов в одиннадцать узнал, что большевики отбирают оружие у юнкеров. Пришли Юлий, Коля. Вломились молодые солдаты с винтовками в наш вестибюль – требовать оружие «…» Три раза приходили, вели себя нагло. Выйдя на улицу после этого отсиживания в крепости – страшное чувство свободы (идти) и рабства «…» Ходил по переулкам возле Арбата. Разбитые стекла и т.д. Назад, по Поварской – автомобиль взял белый гроб из госпиталя против нас.
Заснул около семи утра. Сильно плакал. Восемь месяцев страха, рабства, унижений, оскорблений! Этот день венец всего! «…»
Нынче встал в одиннадцать. Были Юлий, Митя, Коля, пошли в книгоиздательство. Заперто «…»
Командующий войсками Московского округа – солдат Муралов [127]. Комиссар театров – Е.К. Малиновская [128]. Старк тоже комиссар [129].
11 ноября.
«…» Ленин сместил Духонина [130], назначил верховным главнокомандующим Крыленко [131].
21 ноября 12 ч. ночи.
Сижу один, слегка пьян. Вино возвращает мне смелость, муть сладкую сна жизни, чувственность – ощущение запахов и пр. – это не так просто, в этом какая-то суть земного существования. Передо мной бутылка № 24 удельного. Печать, государственный герб. Была Россия! Где она теперь. «….» Убит Духонин, взята ставка и т.д.
Возведен патриарх «всея Руси» на престол нынче – кому это нужно?! [132]
1918
11 часов утра (по «нов«ому»времени»), Орша.
Вдоль полотна ж«елезной» д«ороги» дощатые шалаши, в них беженцы из России, возвращающиеся на родину, на Украину.
Мы третий день в пути. В Москве приехали на Савеловский вокзал в 3 ч. дня, 23-го, провожал Юлий, простившийся с нами на подъезде. В поезд сели только в 7 ч. – раньше отправляли «пролетарских» детей на каникулы в Саратовскую губ. – затеи Луначарского. С Сав. вокзала мы тронулись только в час ночи, а с Александровского – в 3 ч. Спать пошли только в 4 – до того сидели с доктором этого санитарного поезда, пили тминную водку. В Вязьме были в 3 ч. 24 мая и стояли там до вечера. В Смоленск прибыли рано утром 25-го, откуда тронулись в 5 утра. В Орше стоим уже 3 часа, не зная, когда поедем дальше.
26 мая.
Двинулись в 11 ч. 20 м. утра. В 12 ч. без 10 м. мы на «немецкой» Орше – за границей. Ян со слезами сказал:
«Никогда не переезжал с таким чувством границы! Весь дрожу! Неужели наконец я избавился от власти этого скотского народа!» Болезненно счастлив был, когда немец дал в морду какому-то большевику, вздумавшему что-то сделать еще по-большевицки.
Немецкий пост, купил у немцев бутылочку кюммеля. За завтраком и обедом у нас в поезде был помощник коменданта станции, немец 23 лет.
Едем на Жлобин.
27 мая (9 июня). Воскресенье.
Утром Минск. Серо, скучно. Узнали, что поезд пойдет на Барановичи. Из поезда пришлось непосильно тащить вещи на другой. Александровский, вокзал – больше версты. Помогли 2 больных солдата.
Лето, восемнадцатый год, Киев.
Жаркий летний день на Днепре. На песчаных полях против Подола черно от купающихся. Их все перевозят туда бойкие катерки. Крупные белые облака, блеск воды, немолчный визг, смех, крик женщин – бросаются в воду, бьют ногами, заголяясь в разноцветных рубашках, намокших и вздувающихся пузырями. Искупавшиеся жгут на песке у воды костры, едят привезенную с собой в сальной бумаге колбасу, ветчину. А дальше, у одной из этих мелей, тихо покачивается в воде, среди гнилой травы, раздувшийся труп в черном костюме. Туловище полулежит навзничь на бережку, нижняя часть тела, уходящая в воду, все качается – и все шевелится равномерно выплывающий и спадающий вялый белый бурак в расстегнутых штанах. И закусывающие женщины резко, с хохотом вскрикивают, глядя на него.
15/28 дача Шишкиной (под Одессой).
Пятый час, ветер прохладный и приятный, с моря. За воротами стоит ландо, пара вороных лошадей – приехал хозяин дачи, ему дал этих лошадей приятель, содержатель бюро похоронных процессий – кучер так и сказал – «это ландо из погребальной конторы». Кучер с крашеной бородой.
Чуть не с детства я был под влиянием Юлия, попал в среду «радикалов» и чуть не всю жизнь прожил в ужасной предвзятости ко всяким классам.
Сегодня уехал Нилус. Завтра с нами селится Кипен [133].
1919
«б. д.»
«…» Часто теперь, читая какую-нибудь книгу, останавливаюсь и дико смотрю перед собой, – так оглушила, залипала (вероятно, залила. – М.Г.), все затмила низость человеческого слова и так дико вспоминать, на минуту выплывая из этого моря, что существовало и, может быть, где-нибудь еще существует прежнее человеческое слово!
4 ч. Гулял, дождя нет, пышная зелень, тепло, но без солнца. На столбах огромн«ые» афиши: «В зале пролеткульта грандиозный Абитур-спектакль-бал…» – После спектакля «призы»: 1) за маленькую изящн«ую» ножку, 2) за самые красивые глаза, киоски в стиле «модерн», «в пользу безработных спекулянтов», губки и ножки целовать в закрытом киоске, красный кабачек, шалости электричества, катильон, серпантин и т.д. 2 оркестра воен«ной» музыки, усиленная охрана, свет обеспечен, разъезд в 6 ч. по старому времени… Хозяйка вечера супруга командующего 3-й советской Армией Марфа Яковлевна Худякова» [134]. Прибавьте к этому новую орфографию.
25 мая/7 июня.
Прочел «Знамя» и 1 № «Советск. власти», орган одес«ского» Совдепа, долженствующ«ий», по-видимому, заменить собою «Голос красноарм«ейца» «, который уже давно не виден в городе, отправл«ен», как говорят, «на фронт». Все то же! Все «ликвидация григорьевских банд» и «разрастающаяся» во всем мире революц«ия», – между прочим крупно напечатано сообщение о большевистск«ом» восстании в Турции «…»
Вчера весь вечер дождь, настроение оч«ень» тяжкое. Дождь и ночью, льет и сейчас.
В «Советской» вл«асти»» две карикатуры; несомненно Минского. До содрогания, до тошноты гнусно. «…»
28 мая/8 июня.
«Знамя борьбы» наполовину занято Марьяшем. «Проф«ессиональный» союз пекарей извещает о трагическ«ой» смерти стойкого борца за царство социализма…» И еще неск«олько» таких же объявлений; некрологи, заметки: «Ушел еще один… Не стало Марьяша… Стойкий, сильный, светлый…» и т.д. «…»
Затем идет смехотв«орное» известие о том, что приморские города вблизи Дарданелл заняты турецк«ими» коммунистами, которые принимают меры к закрытию Дард«анелльского» пролива, сообщение «…» что «на Галицию идет огромная польская сила с Петлюрой в авангарде» (я говорил, что Петлюра вынырнет!) [135]
В полдень телефон из Сергиевск«ого» училища: приехал из Москвы Личкус, сообщил Вере, что у Мити Муромцева [136] тронуты верхушки легких и миокардит. Вера заплакала, оч«ень» расстроена. «…»
20.VI (1/2.VIII)
Вчера разрешили ходить до 8 ч. вечера – «в связи с выяснившимся положением» (?) «…» Голодая, мучаясь, мы должны проживать теперь 200 р. в день. Ужас и подумать, что с нами будет, если продлится здесь эта власть. Вечером вчера пошли слухи, подтверждающие отход немцев. «…»
Был у Полыновых; Маргар. Ник. все восхищается моими рассказами, вспоминали с ней «…» о портсигаре из китового уса, который М. Н. подарила когда-то Горькому. «…»
Газеты, как всегда, тошнотворны. О Господи милостивый, – думаешь утром, опять «…» то же: «мы взяли… мы оставили… без перемен» – и конца этой стервотной драке «…» не видно! «…»
9 ч. веч. Опять наслушался уверений, что «вот-вот» «…» В порту все то же, до сих пор непонятное, за последнее время особенно, вследствие каких «вероятно, «каких-то». – М. Г.» беспрерывных уходов, приходов, – контрминоносец и два маленьких, все бегающих и по рейду и куда-то в даль.
Купил – по случаю! – 11 яиц за 88 р. О, анафема, чтоб вам ни дна, ни покрышки – кругом земля изнемогает от всяческого изобилия, колос чуть не в 1/2 аршина, в сто зерен, а хлеб можно только за великое счастье достать за 70 – 80 р. фунт, картофель дошел до 20 р. фунт и т.д.! «…» Электричества почему-то нету. (Я таки жег за последнее время тайком, – «обнаглел».)
21.VI (1/3.VIII)
В газетах хвастовство победами над Колчаком, в Алешках и над колонистами, – на Урале «враг в панике, трофеи выясняются» – всегда не иначе, как «трофеи»! «…» А крестьяне будто бы говорят на великолепнейшем русском языке:
«Дайте нам коммуну, лишь бы избавьте нас от кадетов!» «…»
Отнес свои рассказы Туган-Барановской. Очень приятна, смесь либеральной интеллигентности с аристократизмом.
Погода отличная, но, хотя и спокоен сравнительно сегодня, все-таки, как всегда, отношение ко всему как во время болезни. Все чуждо, все не нужно, все не то… Многие говорят, что им кажется, что лето еще не начиналось.
Масло фунт уже 160 р., хлеб можно доставать за 90 фунт. Сейчас 4 ч., как всегда, кто-то играет, двор уже почти весь в тени, небо сине-сероватое, акации темно-зеленые, за ними белизна стен в тени и в свете.
22.VII (4.VIII)
Почему-то выпустили газеты – «Известия» и «Сов. власть» – хотя сегодня понедельник. Ничего особенного. Махно будто бы убил Григорьева [137], «война» с колонистами продолжается, красные «дерутся как львы», – так и сказано, – взяли Александровку «…» это напечатано жирным шрифтом, «трофеи выясняются», но между строк можно прочесть, что дело это еще далеко не потушено; говорят даже, что немцы уже перерезали ж. д. на Вознесенск. На базаре еще более пусто и еще более дорого. Прекрасное утро. Прочитав «Известия» на столбе, встретил Ив. Фед. Шмидта. Он зашел ко мне. Кабачки нынче 50 р. десяток.
Матросы пудрят шеи, носят на голой груди бриллиант«овые» кулоны. Госуд. Межд. Красный Крест чрезвыч«айно» переводит деньги за границу, арестовывают членов этого креста для отвода глаз.
Как отвыкли все писать и получать письма!
Скучно ужасно, холера давит душу как туча. Ах, если бы хоть к черту на рога отсюда! «…»
25.VII (5.VIII)
Снова прекрасный летний день, каких было много, – то же серовато-синее чистое небо, зелень акаций, солнце, белизна стен, – и никакой видимой перемены, все буднично. А меж тем вчера, как никогда, была уверенность, что нынче должна быть перемена непременно.
Вчера после трех пришел Кондаков [138], безнадежно говорил о будущем, не веря в прочность ни Колч«ака», ни Деникина, вспоминал жестокий отзыв Мишле [139] и его пророчества о том, что должно быть в России и что вот уже осуществилось на наших глазах. Потом пришел Федоров и г-жа Розенталь, – принесла весть об эвакуации большев«иков» из Одессы. Кондаков не отрицает эвакуации, но говорит, что она делается для того, чтобы грабить город и куда-то вывозить, расхищать награбленное, – тянут, в самом деле, все, что только можно, не только ценности, мануфактуру, остатки продовольствия, но даже все имущество ограбляемых домов, вплоть до мебели, – и для того, чтобы разворовать те 50 миллионов, которые, говорят, прислали из
