700-800. […]
2. IX. 42.
Евреям (взятым) не дают пить.
Все грусть — о прошлой моей жизни здесь. Лоренские острова.
Перечитал Лоти «Fantome dOrient». Скучно, длинно.
7.IX.42.
[…] Перечитываю «Любовь в жизни Толстого» Жданова.[58] Гадко — до чего обнажили себя и муж и жена насчет своей крайней интимности!
Взят Новороссийск. И все-таки думаю — вот-вот будет большое и плохое для немцев.
Расстреляли 5 прав[ославных] священников в Праге — будто бы участвовали в убийстве какого-то немца и «укрывали у себя рус. парашютистов».
16.1Х.42. Среда.
Все прекрасные дни. И все мука — тянет ехать в Cannes, Ниццу, видеть море, женщин, кого-то встретить, — одиночество страшное! — и все мысль: все это напрасно, будет только мука с автобусами — и мука воспоминаний моих прежних лет тут.
Ночи спокойные, теплые, с бледными звездами, с непрерывн. журчаньем сверчков и ночных цикад.
Нынче ездил в Cannes, купался — всего четвертый раз за все лето! И уже кончено лето — м.б., последнее мое. Дов. большая волна, вода приятная.
Немцы к Цар[ицыну] все «продвигаются» и все атаки русских неизменно «отбиты». День и ночь идут уже с полмесяца чудовищн. бои — и, конечно, чудовищн. потери у немцев. К концу войны в Германии останутся только мальчишки и старики. Полное сумасшествие! Только сумасш. кретин может думать, что он будет царствовать над Амер., Браз., Норвегией, Францией, Бельгией, Голл.. Данией, Польшей, Чехией, Австрией, Сербией, Албанией, Россией, Китаем — 16 странами, из которых все, не считая евреев, ненавидят Германию и будут ее ненавидеть небывалой ненавистью чуть не столетие. Но какая сказочная сила — пока.
12. IX. 42.
Переписывал свои заметки, наброски рассказов. […]
8. IX.
Был в Ницце. Привез «Нов. Журнал».
Истратил последнее. Какой позор — в Америке за все время собрали мне долларов 500!
20. IX.
Очень жаркий день. Безволье, вялость, уборка.
Перечитываю стихи Полонского — и как часто теперь, мысль: перечитываю в последний раз.
В «Нов. Журнале» (вторая книга) — «Натали». И опять, опять: никто не хочет верить, что в ней все от слова до слова выдумано, как и во всех почти моих рассказах, и прежних и теперешних. Да и сам на себя дивлюсь — как все это выдумалось — ну, хоть в «Натали». И кажется, что уж больше не смогу так выдумывать и писать.
Девять вечера. Золотой полумесяц, на него нашел белый оренбургский платок.
22.IX.42.
С утра туман, дождь и такая свежая сырость, что оделся по-осеннему. После полудня солнце, тепло. В. уехала завтракать к М. Ив.
Мой отец, моя мать, братья. Маша пока в некотором роде существуют — в моей памяти. Когда умру, им полный конец.
Все живее становится для меня мое прошлое. Вот вспомнил Птб. времени моего пребывания там в декабре 1896 г., Ольхину и т. д. — Боже, как все вижу, чувствую!
Все убираюсь, все надеюсь сесть за работу. Напрасная, должно быть, надежда!
В газетах — «La situation desperee de lU.R.S.S.», «Desillusions et inquetudes»[59] в Англии… И говорят, что с Царицыным собственно дело кончено и пора подумать о том, что дальше предпримут немцы после него и Кавказа.!…]
Радио — кошмар. Не лжет только, который час.
23. IX. 42. Среда.
В час поехал в Ниццу. Теснота удивительная, сидел на железной приступке за креслом шофера, жгло левый бок от танка, лицо и книгу Лоти (Pays basque), которую читал, все время покрывала то одна, то другая цветистая юбочка каких-то двух крупных девок. Вернулся с каром в 7. 30 вечера. […] В каре дурацки сел у незакрывающего[ся] окна, мучился от холодного сильного ветра. Вечера уже осенние, нельзя не брать с собой пальто в поездки. (Ездил опять к зубному врачу.)
День был прекрасный, чувствовал себя все время бодро и легко. Свесился: 66-65 кило. А прежде всегда бывало 72-73.
И с Цар[ицыным] и с Кавказом немцы все-таки жестоко нарвались. Последние дни им просто нечего сказать: «берем дом за домом…» Перебили их русские, конечно, в ужасающем количестве. И то хлеб.
Из того, что делается на свете, знаем одну сотую. «Journal de Geneve» получаем в особом издании — для Франции. Но и то нередко издание это не доходит к нам. За всю свою историю Франция никогда не была в такой погибели.
24. IX. 42. Четверг.
Солнечно, крас. облака. Над горами над Вансом их потолки — прекрасные. Потом пошли хуже — серые.
Дочитывал 1-й т. стихов Полонского, вспоминал, как читал в Beausoleil. Теперь в последний раз в жизни? Вероятно. Вспоминал те чувства, что были в ранней молодости, в Озерках, при чтении некоторых стихов. 1/10 — скука, риторика и часто просто непонятная. Зато 1/10 превосходно.
Полнолуние. Удив. лунная ночь. Клубы и груды великолепн. белых облаков к западу, на юге и на востоке; на севере неприятн. белая туча из-за горы. Середина неба, огромная, глубокая, чиста, ясный месяц. Прошелся в одиннадцат. часу по обычной дороге — к плато Наполеон. Моя черная тень впереди. Страшные мысли — вдруг останусь один. Куда деваться? Как жить? Самоубийство?
Потом стал думать об этой кухарке на постоялом дворе. Все вообразил с страшной живостью. Возбуждение — и до того, что уже почувствовал все, что бывает перед концом Мурашки, стеснение во всей грудной клетке. […]
1. X. 42. Четверг.
[…] Вчера именины Веры. Роскошный обед — с колбасой «Собачья радость». […]
14(1). Х.42.
[…] Рождение В. Ездила в Восса в церковь, причащалась. Обед праздничный — по 3 порченых вареных картошки. Но — чай с наст. вареньем подарок Али («довоенное»).
Покров Пр. Богородицы. Защити, Матерь Божия.
Дела немецкие неважны. 76-ой день берут Царицын.
23. X. 42. Пятница.
Нынче радио о Царицыне: «все атаки большевиков отбиты». Скоро 3 месяца как берут его!
27. Х.42. Вторн.
Третий день дождь, иногда ливень и грозы. В доме уже порядочно холодно.
Большие бои в Африке. Царицын все еще держится.
Чувствую себя плохо, особенно с утра. Верно, конец моим писаниям. Избавь, Господи.
9. XI. 42. Понедельн.
Девятая годовщина Ноб. премии!
Вчера большое событие: высадка американцев в Сев. Афр[ике].
12. XI. 42. Четв.
Вчера в 121/2 роковая весть: немцы занимают наше побережье.
Ницца занята вчера днем, Cannes поздно вечером — итальянцами.
В Grasse вошло нынче вечером 2000 итальянцев.
25. XI. 42.
Утром думал, что умираю — отлив крови от головы.
27. XI. 42. Пятн.
Вечером — швейц. радио — Тулон. Кончил «На пост[оялом] дворе».
28. XI. 42.
Страшные вести о Т[улоне] — почти весь флот потопился. Взрывы арсенала. Тряслись дома. Пожары. Моряков погибло оч. много.
Все время прекр. солн. дни. Но уже страдаю от холода.
3. XII. 42. Четверг.
Вчера в полдень Cannes. Потом Певзнеры и ресторан Паскаль. 3/4 красного тяжелого вина — опьянел. Зашел к Гукасову — не застал. Поехал на изв[озчике) с набережной в рус. церковь […] ходил по церковному двору, обошел церковь — где вход в гробовое подземелье, куда меня в некий день внесут? Холодная, хорошая погода, предвечерн. время. Грустно, тупо, безнадежно. От искания этого входа — гадкое впечатление — глупо — зачем? Не дождавшись библ., ушел, доехал в автоб. до Cannes. На набережной, возле табачн. лавки, встретил Легранд. Бар. (…) Две рюмки коньяку. Потом бар в Карлтоне. Гукасов и те же. Два бок. белого вина.
25.XII.42. Катол. Рожд. Пятница.
Вчера ужин с Бродскими в ресторане «Потиньер». Он приехал из Монте-Карло. Ужин больше 21/2 тысяч. Мы — на чужой счет! Вот тебе и слава!
Нынче холод, дождь. Убили Дарлана.
Перечитываю «Гардениных» — как когда-то на Montfleury чуть не 20 л. тому н.! Многое не хорошо.
Все грустен. В жизни мне, в сущн., не осталось ничего! […]
27. XII. 42. Воскр.
Месяц тому назад, 27 Ноября, умер Осоргин.
Холодно, серо. Топлю.
Писал заметки о России.
Тем, что я не уехал с Цетлиным] и Алд[ановым] в Америку, я подписал себе смертный приговор. Кончить дни в Грассе, в нищете, в холоде, в собачьем голоде!
31.XII.42. Четв.
Грустил ужасно.
«Встречали» Нов. г. втроем (Б. уехал куда-то): во время боя часов выпили по стакану белого вина и «поужинали»: по 5 соленых ржавых рыбок, по несколько кружков картошки и по три кружочка, оч. тоненьких, колбасы, воняющей дохлой собакой.
Холодно, но довольно хорошая погода.
Ноябрь, декабрь были почти сплошь солнечны.
Еще год прожит из маленькой человеческой жизни!
1943
1.I. 43. Пятница.
Господи, спаси и помоги.
3. I. 43. Воскр.
Письмо от Н. И. Кульман: умерли Бальмонт и проф. Оман. Исчез из мира и из моей жизни Б[альмонт]! А живо вижу знакомство с ним, в Москве, в номерах «Мадрид» на Тверской! Был рыжий, стрижен ежиком, налит сизой кровью, шея, щеки в крупных нарывах…
Солнечно, довольно тепло, но налеты мистраля.
1.2. Понед.
Ночь была сырая, с мгой. Проснулся в 4, не спал до 6. Заснул и проснулся в 9. Чувствую себя однако сносно.
Паулис произвед. вчера Хитлером. в маршалы, сдался в Царицыне, с ним еще 17 генералов. Царицын почти полностью свободен. Погибло в нем будто бы тысяч 300. Но в Берлине речи — 10-летие власти Хитлера.
2.2. Вторник.
Сдались последние. Царицын свободен вполне.
8.2. Понедельник.
Взяли русские Курск, идут на Белгород. Не сорвутся ли?
17. 2. Среда.
Во сне ломило темя. Утром кровь.
Опять, слава Богу, солнце. Чувствую себя мутно и слабо.
24. 2.
Нездоровится, повышена температура.
Солнечно.
Я был умен и еще умен, талантлив, непостижим чем-то божественным, что есть моя жизнь, своей индивидуальностью, мыслями, чувствами — как же может быть, чтобы это исчезло? Не может быть!
28. 3. Воскр.
Вечер. Часы переведены еще на час вперед — сейчас уже 121/2, т. е. по-настоящему 101/2.
Радио: умер Рахманинов.
2.4. Пятница.
Послал «le Village»[60] в Португалию.
Продолжаю читать фр. перевод дневников С. А. Толстой (2 тома). Одержимая!
Читаю записки Порошина,[61] воспитателя Павла I. Обожествление мальчишки, часто оч. гадкого и наглого.
Часто думаю о возвращении домой. Доживу ли? И что там встречу?
3.4.42. Суббота.
Летний день. Деревцо на нижней площадке — розовые цветы, коричн. листья. Зацвело грушевое дерево, яблоня — самое прелестное. […] Цветут левкои. Букет у меня на столе. Несказанно очароват. благоухание.
Мучительная медленность войны — наступление в Африке, выдохшееся наступление русских да и немцев в России…
10. 4. Суб.
Кончил «18-й год» А. Толстого. Перечитал? Подлая и почти сплошь лубочная книжка. Написал бы лучше, как он сам провел 18-й год! В каких «вертепах белогвардейских»! Как говорил, что сапоги будет целовать у царя, если восстановится монархия, и глаза прокалывать ржавым пером большевикам… Я-то хорошо помню, как проводил он этот год, — с лета этого года жили вместе в Одессе. А клуб Зейдемана, где он был старшиной, игорный притон и притон вообще всяких подлостей!
11.4. Воскр.
[…] 31 марта умер (оч. тихо) Милюков.[62] Кончена долгая, — т. е. в сущности, оч. короткая — жизнь. Даже не верится. Давно ли — и т. д.
14. 4. Среда.
[…] Ночью разбудил крик Зурова и быстрый, бешеный стук — думал, что это он
