В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громадный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячест-во, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлобленные самолюбия будут далеко и глубоко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные настроения и течения. Без него бы это было беспастушное стадо или каша, в которой трудно было бы разобраться». ***
В. А. Поссе, 29 февраля 1900 г., Ялта.
«Фома Гордеев» написан однотонно, как диссертация. Все действующие лица говорят одинаково: и способ мыслить у них одинаковый. Все говорят не просто, а нарочно; у всех какая-то задняя мысль; что-то не договаривают, как будто что-то знают; на самом же деле они ничего не знают, а это у них такой facon de parler — говорить и не договаривать». {283} ***
Советы H. M. Ежову, Петербург, 23 января 1890 г.
…»Читайте побольше, Вам нужно поработать над своим языком, который грешит грубоватостью и вычурностью — другими словами, Вам надо воспитать в себе вкус к хорошему языку, как воспитывают вкус к гравюрам, хорошей музыке и т. п. Читайте больше серьезных книг, где язык строже и дисциплинированнее, чем в беллетристике. Кстати и запасетесь и знаниями, которые не лишни для писателя». ***
13 февраля 1902 г., Ялта.
«Читаю Тургенева. После этого писателя останется 1/8 или 1/10 из того, что он написал, все же остальное через 25-35 лет уйдет в архив»… ***
Об Андрееве, 29 июля 1902 г., Любимовка. А. M. Пешкову-Горькому:
«Мысль» Л. Андреева — это нечто претенциозное, неудобопонятное и, по-видимому, ненужное, но талантливо исполненное. В Андрееве нет простоты, и талант его напоминает пение искусственного соловья». ***
О. Л. Книппер, 16 сентября 1902 г., Ялта. …»Для чего тебе нужно, чтобы я вышел в Америке? Да еще в дамском, очень плохом переводе?»
{284} Ей же, 17 декабря, Ялта,
«Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым, то и не ходи, дуся. Телешов милый человек…; вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая, и молодая, ты увидишь потом… этак годика через два-три». ***
С. П. Дягилеву, 30 декабря 1902 г., Ялта.
«Вы пишете, что мы говорили о серьезном религиозном движении в России. Мы говорили про движение не в России, а в интеллигенции. Про Россию я ничего не скажу, интеллигенция же пока только играет в религию и главным образом от нечего делать. Про образованную часть нашего общества можно сказать, что она ушла от религии и уходит от нее все дальше, что бы там ни говорили и какие бы философско-религиозные общества ни собирались. …Теперешняя культура — это начало работы во имя великого будущего, работы, которая будет продолжаться, может быть, еще десятки тысяч лет для того, чтобы хотя в далеком будущем человечество познало истину настоящего Бога, т. е. не угадывало бы, не. искало бы в Достоевском, а познало ясно, как познало, что дважды два есть четыре. Теперешняя культура — это начало работы». ***
О. Л. Книппер, 16 февраля 1903 г., Ялта.
…»говорю тебе искренно, с каким удовольствием я перестал бы быть в настоящее время писателем!» {285} ***
Ей же, 23 февраля 1903 г., Ялта.
…»Барышням, едущим учиться за границу, надо говорить:
1) кончайте сначала в России, а потом поезжайте за границу для усовершенствования, если посвятите себя научной деятельности; наши женские учебные заведения, например, медицинские курсы, превосходны, 2) знаете ли вы иностранные языки,
3) евреи уезжают учиться за границу по необходимости, ибо они стеснены, а вы зачем едете?
Вообще нужно отчитывать сих барышень. Очень многие едут за границу только потому, что не умеют учиться». ***
Ей же, 17 апреля 1903 г., Ялта.
…»Старики наши ненавистничают, это нехорошо. А Минский лжив и ломака». ***
Дягилеву С. П., 12 июля 1903 г.
…»как бы это я ужился под одной крышей с Д. С. Мережковским, который верует определенно, верует учительски, в то время как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего. Я уважаю Д. С. и ценю его и как человека и как литературного деятеля, но ведь воз-то мы, если и повезем, то в разные стороны». {286} ***
О. Л. Книппер, 25 марта 1904 г.
…»Вчера вечером был Леонид Андреев, ворчал на Художественный театр, на Юлия Цезаря и проч., была и его похудевшая, постаревшая жена. Скучновато». ***
«Я уже знал, что Чехов очень болен, — пишет Телешов, — вернее, очень плох, и решил занести ему только прощальную записку, чтоб не тревожить его. Но он велел догнать меня и воротил уже с лестницы.
Хотя и я был подготовлен к тому, что увижу, но то, что я увидал, превосходило все мои ожидания, самые мрачные. На диване, обложенный подушками не то в пальто, не то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто маленький, человек с узкими плечами, с узким бескровным лицом — до того был худ, изнурен и неузнаваем Антон Павлович. Никогда не поверил бы, что возможно так измениться.
А он протягивает слабую руку, на которую страшно взглянуть, смотрит своими ласковыми, но уже не улыбающимися глазами и говорит:
— Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать». ***
«- Умирать еду, — настоятельно говорит он. — Поклонитесь от меня товарищам вашим по «Среде». Скажите им, что их помню и некоторых очень люблю… Пожелайте им от меня счастья и успехов. Больше мы уж не встретимся.
— А Бунину передайте, чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет. Так и скажите ему это от меня. Не забудьте». {287} ***
«Ни одна наша смертная мерка не годится для суждения о небытии, о том, что не есть человек», — писал Чехов. ***
В записных книжках последнего периода жизни Чехова имеются две находящиеся рядом заметки:
«Вера есть способность духа. У животных ее нет, у дикарей и неразвитых людей — страх и сомнения. Она доступна только высоким организациям».
«Смерть страшна, но еще страшнее было бы сознание, что будешь жить вечно и никогда не умрешь». {288} IV Был у него период жизни необыкновенный. Прав М. П. Чехов, — в эти годы он переживал (судя по письмам) высокий душевный подъем. (Да, но болезнь уже сказывалась). В письме Лейкину от 28 декабря 1885 г. Москва. …»Вообще воспеваю весь Петербург. Милый город, хотя бранят его в Москве… Все мое петербургское житие состояло в сплошных приятностях, и немудрено, что я видел все в розовом свете. Даже Петропавловка мне понравилась. Путаница в голове несосветимая: Невский, старообряд. церковь, диван, где я спал, Ваш стол, Билибин, Федя, толстый метранпаж, полотенца на стенах, борода Тимофея, перинка для Рагульки и Апеля, Сенной рынок, Лейферт». ***
«А ты знаешь, что такое талант? — спрашивает в «Дяде Ване» Елена Андреевна Соню. — Смелость, свободная голова, широкий размах…» ***
…»А главное просторно до такой степени, что мне кажется, за свои сто рублей я получил право жить на пространстве, которому не видно конца». (1888 г.).
{289} ***
…»притягивающая к себе жизненность его произведений состоит в том, что в них ничто не «излагается», не «объясняется», а показывается. «Психическое» никогда не обособляется от «физического». (Бицилли).
(Подчеркнуто мною. Ив. Б.).
«Русская критика, — справедливо писал Бицилли, — объявила Чехова «писателем без мировоззрения», и ее представители задавались вопросом: как же это возможно, что, будучи «без мировоззрения», он все-таки был весьма значительным писателем? В сущности вопрос этот беспредметен, бессмыслен, и возник он единственно в силу упрощения, опошления самого термина миросозерцание и выражаемого им понятия.
Под миросозерцанием принято разуметь не то, что это слово буквально значит, а известную идеологию и связанную с ней «программу». Этого у Чехова, действительно, не было… ему претило то, что в такой степени свойственно людям, этого рода миросозерцанием обладающим: узкая, злобная нетерпимость по отношению к инаковерующим и тупое самодовольство. Миросозерцание, так понимаемое, было вразрез с подлинным миросозерцанием, т. е. видением мира и жизни, какими был одарен Чехов». Верно! ***
Левитан Исаак Ильич (1861-1900) был психически нездоров. А. П. любил его. В 1885 году летом они жили поблизости от Воскресенска: Чеховы в Бабкине, {290} а Левитан — в Максимовке. Рыбная ловля, охота. Левитан почти поправился.
Чехов носил летом рубашку красного цвета. ***
Чехов был связан с Чайковским и Рахманиновым. ***
«Хмурые люди» посвящены Петру Ильичу Чайковскому.
Музыка Чайковского — надо просмотреть письма, рассказы «После театра», «Рассказ неизвестного человека», «Три года» гл. X. ***
Чайковский Модест Ильич, брат композитора, был большим поклонником Чехова. Но обратил его внимание на Чехова Петр Ильич.
Я был знаком с Модестом Ильичем. Встречался с ним на Капри. Познакомился у Горького. Очень был приятный человек, хорошо воспитанный и привлекательный. ***
В библиотеке Чехова хранится «Фантазия для оркестра» Рахманинова. Надпись такова: …»автору рассказа «На пути», содержание которого с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному произведению. 9 ноября 1898 г.»
{291} «На пути» впервые напечатано 25 декабря 1888 г. Писал 3 недели.
Шуточное письмо М. В. Киселевой, 21 сентября 1886, Москва:
…»Впрочем, писательство имеет и свои хорошие стороны. Во-первых, по последним известиям, книга моя идет недурно; во-вторых, в октябре у меня будут деньги; в-третьих, я уже понемножку начинаю пожинать лавры: на меня в буфетах тычут пальцами, за мной чуточку ухаживают и угощают бутербродами. Корш поймал меня в своем театре и первым делом вручил мне сезонный билет… Портной Белоусов (Поэт и переводчик Шевченко Белоусов.) купил мою книгу, читает ее дома вслух и пророчит мне блестящую будущность.
Коллеги доктора при встречах вздыхают, заводят речь о литературе и уверяют, что им опостылела медицина и т. д.
Едва я кончил письмо, как звякнул звонок… я увидел гениального Левитана. Жульническая шапочка, франтовской костюм, истощенный вид… Был он два раза на «Аиде», раз на «Русалке», заказал рамы, почти продал этюды… Говорит, что тоска, тоска, тоска…» ***
Ей же, 29 сентября 1886, Москва.
«Николай у меня. Он серьезно болен, желудочное кровотечение… Вчера он меня испугал не на шутку.
Всем скверно живется. Когда я бываю серьезен, то мне кажется, что люди, питающие отвращение к {292} смерти, не логичны. Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей, мешающихся и чередующихся».
*** 1887 Москва, переутомление. Внешне он приучил себя держаться хорошо, откровенен с немногими.
Ал. П. Чехову, 26 января.
…»Я болен. Живется скучно, а писать начинаю скверно, ибо устал». ***
Ф. О. Шехтелю, между 11 и 14 марта, Петербург:
…»Нервы расстроены ужасно, так что пульс мой бьет с перебоями…
…Впрочем, есть и просьба: не забудьте похлопотать о бесплатном проезде в Таганрог
