редакцию «Возрождения» 1 апреля 1927 г. отрицал свою принадлежность к масонам.
Шмелев Иван Сергеевич (1873–1950) — русский писатель. В эмиграции с ноября 1922 г. Некоторое время провел в Берлине, затем жил в Париже, печатался в газете «Возрождение», журналах «Встречи», «Окно» («Солнце мертвых»), «Современные записки» и др. См. о Шмелеве записи в дневнике от 13 августа 1917 г.: «А Шмелевы лгут, лгут про русский народ!» (Бунин-1990. — С. 30), от 18 января 1918 г.: «Шмелев, издавший за осень штук шесть своих книг, нагло гремел против издания сборников „Слово“ и против авансов (значит, главное — против меня, так как я попросил, и мне постановили выдать в прошлом заседании тысячу рублей), когда „авторам за их книги не платят полностью“. Уникум сверхъестественный, такого <…>, как Шмелев, я не видывал» (Бунин-1990. — С. 58) См. также у Галины Кузнецовой запись от 26 ноября 1929 г.: «Вечером И. А. читал вслух Шмелева („Въезд в Париж“), показывая все неточности, ошибки, нагромождения» (Кузнецова-1967. — С. 121).
Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866–1941) — русский писатель. С января 1920 г. в эмиграции — сначала в Варшаве, с 1921 г. — в Париже. Сотрудничал в газете «Возрождение», в журналах «Современные записки», «Встречи», «Окно», «Числа», «Новый дом», «Новый корабль» и др. См. о Мережковском в дневниковой записи от 13 октября 1917 г.: «Понемногу читаю „Леонардо да Винчи“ Мережковского. Ужасный „народился“ разговор. Длинно, мертво, натащено из книг. Местами недурно, но почем знать, может быть, ворованное! Несносно долбленье одного и того же про характер Леонардо, противно-слащаво, несносно, как он натягивает все на свою идейку — Христос — Антихрист!» (Бунин-1990. — С. 48). О взаимоотношениях Бунина с семейством Мережковских см. также в воспоминаниях А. Седых, передающего слова Бунина: «Ведь я знаю, как Мережковский и Зина всю жизнь меня ненавидели. А ведь они люди страшные: еще могут на меня какую-нибудь хворь наслать со всей их чертовщиной…» (Седых-1962. — С. 191).
Я обратился к редакции «Руля»… — публикация доклада Бунина в газете «Руль» во многом была вызвана появившимися вокруг его выступления кривотолками, инициированными леводемократическим лагерем, и искажениями сути его выступления, содержащимися в отчетах о прошедшем вечере. Именно поэтому публикация сопровождалась комментарием Бунина, отвечающим на реплики его идейных оппонентов.
…наметивший, по выражению органа П. Н. Милюкова, зачинщика этих кривотолков, «все главные мысли и страшные слова, которые повторяли потом другие ораторы» — имеется в виду реакция на публичный вечер газеты «Последние новости». См.: Последние новости. — 1924. — 20 февр. (№ 1174).
Началось с передовой статьи и отчета о вечере в «Последних новостях» от 20 февраля… — имеется в виду отчет: P.C. Вечер страшных слов (Последние новости. — 1924. — 20 февр. (№ 1174). — С. 2). В отчете, в частности, говорилось: «И. А. Бунин, открывший вечер, повторил уже не раз высказанные им мысли. Ничего неизбежного в русской революции не было. „Произошло нечто дьявольское. Под интернациональным знаменем разрушен был дом, освященный богопочитанием, культом и культурой“. „Планетарный злодей высоко сел на шее русского дикаря, и русский дикарь дерзнул на то, чего ужаснулся бы сам дьявол — коснулся раки Сергия Преподобного. Боже! — спокойным академическим голосом скандирует И. А. Бунин — и вот к этому дикарю я должен пойти на поклон и служение!“.
Мир — „который должен был давно идти крестовым походом на Москву“ „уподобляется Тиру и Сидону ради торгашества, Содому и Гоморре ради похоти“. Вместо Бога поклоняются тельцу, т. е. скоту, и „негодяй и идиот от рождения“, „новый Навуходоносор“ (Ленин) стал воплощением этого „канонизированного скота“. Но Божий гнев падет на Содом и Гоморру, и в ожидании его, наша миссия „не сдаваться ни соблазнам, ни окрикам“. „Есть нечто, что выше России. Это мой Бог и моя душа“. „Подождем, православные, — говорили на Руси — пока Бог переменит орду. Подождем и мы соглашаться на новый похабный мир с нынешней ордой“.
И. А. Бунин наметил все главные мысли и страшные слова, которые повторяли потом другие ораторы».
А передовая статья была еще удивительнее и походила просто на бред… — имеется в виду передовая статья «Голоса из гроба» (Последние новости. — 1924. — 20 февр. (№ 1174). — С. 1), в которой говорилось: «Читатель прочтет в сегодняшнем номере отчет о публичном выступлении группы лиц, до сих пор не выступавших, если не ошибаемся, в этом составе. Три имени русских писателей, выступавших здесь, принадлежат к самым громким в нашей теперешней литературе: Бунин, Мережковский и Шмелев. Это — те, кем Россия по справедливости гордится. Если такие трое решились предстать перед аудиторией с устным словом проповеди, то, надо думать, что им было что сказать, свое и поучительное. Они и говорили тоном поучения, почти пророческим тоном. „Учителя жизни“ — это явление не новое в русской литературе и общественности. Можно было бы сказать, что это — явление отживающее, даже отжившее. В наше время сложных общественных настроений старая монополия вождей интеллигенции давно уже стала анахронизмом. Пророки нашего времени принуждены обращаться к кружкам, а не к народу. Но даже и в этом оригинальном значении явление пророков есть событие, заслуживающее быть отмеченным. <…>».
Главным поводом для обвинений стало соседство с Карташевым, свидетельствующее, по мнению Милюкова, о политическом самоопределении Бунина, Шмелева и Мережковского, об открытом выступлении их из стана враждебного «Последним новостям» лагеря: «Соединившись с Карташевым, три писателя не ему передали свою политическую невинность, а себя впервые окрасили определенным политическим цветом.
Говорим: впервые не потому, конечно, что только здесь, в этом выступлении, наши три писателя политически самоопределились. Нет, это дело долгой внутренней истории каждого из них. Но здесь они почли нужным поведать о своей внутренней истории миру. И оказалось при этом, что результат их внутренних переживаний совпал и составил какой-то общий итог, неслучайно отмеченный соседством с Карташевым. <…>
Едва ли мы ошибемся, если скажем, что такую уверенность дали им не столько их мысли, сколько их настроения. Это, впрочем, так и полагается для пророка. Мысль разъединяет, а объединяет чувство. Мысль, рассуждение, споры, политика — все это от лукавого.
Когда эти люди говорили против политики — за мораль и веру, против тактики — за внутренний категорический императив и Христа, — они, очевидно, твердо верили, что поставили себя этим где-то бесконечно высоко над мелкими злобами дня, на той горе, с которой можно проповедовать миру. <…>
Есть истины, которые, действительно, выносят людей на такую высоту и делают их светочами. Увы, к числу этих истин не относятся те, которые связали причастников священного обета, данного нашими пророками. Связывает людей, действительно, чувство, но это чувство называется любовью. Пророки нашего митинга принесли с собою лютую ненависть. К кому? Одни из них к целому народу, к своему народу. Другие — к мозгу и сердцу этого народа, к интеллигенции. Некоторые из них захотели к ненависти прибавить нечто худшее: презрение. Ненависть потому лучше, что она может иной раз явиться, в минуты сильных переживаний, патологическим извращением любви. Презрение идет от холодного, жестокого, надменного сердца. Ненависть может быть к равному, оказавшемуся победителем. Презрение есть проявление аристократизма и замкнутости, украшающих себя идеей духовной избранности и создающих страховые союзы самолюбования. <…>
Словом, в своем понимании своей миссии пророки забронированы. Но на этот раз они снизошли до толпы и поверили ей тайное слово своего обета. Это слово — „непримиримость“. Что значит непримиримость? К кому? К чему?
„Все в прошлом“ — вы помните эту картину? И образы взяты из этого безвозвратного прошлого, и страстная жажда вернуть его, вместе с горьким сознанием, что возвращение невозможно, — создают это чувство злобной непримиримости, мстительного сознания: „я выше“, я — „генеральская дочь“, а там только „титулярные советники“, — и соответственную гордость изолированности. <…>
В какие дебри заводит их злоба и ненависть ко всему, что продолжает жить вопреки им, когда они продолжают утверждать, что все великое и достойное умерло! С какой непонятной враждой они хватаются за колесницу жизни, которая не хочет „обратиться вспять“! И как должна быть уязвлена их надменная гордость, когда „нечистый мир“, „презренный и бесстыдный“, когда преступный и нераскаянный народ, когда вскормленная дьяволом интеллигенция, проходят мимо них, не замечая их поз непризнанного величия и их мистического маскарада».
Прочтите, сказал он, стихи Бунина в «Русской мысли» и его рассказ «Несрочная весна» в «Современных записках»… — имеются в виду семь стихотворений: 1. Сон епископа Игнатия Ростовского («Сон лютый снился мне: в полночь, в соборном храме…»); 2. «Хозяин умер, дом забит…»; 3. «Едем бором, черными лесами…»; 4. «Наполовину вырубленный лес…»; 5. «Душа навеки лишена…»; 6. «Зарос крапивой и бурьяном…»; 7. «Все снится мне заросшая травой…» (Русская мысль. — 1923. — № 6/8. — С. 3–7); рассказ Бунина «Несрочная весна» был опубликован в 18-й книге журнала «Современные записки» (1924).
«Пастыри и молодежь» — статья С. Познера (Последние новости. — 1924. — 14 марта (№ 1194)).
«Апостольство или недоразумение» — статья С. Полякова (Литовцева) (Последние новости. — 1924. — 21 февр. (№ 1175)). В статье, в частности, говорилось: «На днях мне пришлось слушать речь очень даровитого русского писателя, И. С. Шмелева, о народе, об интеллигенции, о Европе и мессианском призвании России. <…> Мне, человеку нехристианской веры, но ощущающему заветы Христа как родные заветы, мысль, что старая Россия была Россией Христовой, представляется грубо кощунственной. Претензии на это официальной церкви в старой России и религиозно-настроенных сторонников русского мессианства в изгнании, к сожалению, ни на чем не основаны. В учреждениях, в социальном строе, в быте и нравах России отнюдь не было больше христианского, чем в учреждениях, строе, быте, и нравах „безбожной“ Европы. И если — что очень хорошо — иные интеллигенты почувствовали в себе апостольские вдохновения, то во имя правды, им следовало бы не только поносить интеллигенцию, с великим презрением говорить о „равенстве, братстве и свободе“, но и мужественно отречься от лжи старой России, как они отрекаются от лжи современной Европы и от непристойной мерзости России советской».
«Религия и аполитизм» — статья З. Гиппиус (Последние новости. — 1924. — 19 марта (№ 1198)).
…какой-то г. Быстрое… «Последние новости»… в номере от 25 марта… — имеется в виду статья Н. Быстрова «Большое легкомыслие» (Последние новости. — 1924. — 25 марта (№ 1203). — С. 2), посвященная анализу доклада М. А. Осоргина «Трагедия молодежи», в которой автор, в частности, писал: «Подавляющее большинство русской эмигрантской молодежи в день читает максимум одну эмигрантскую газету, к тому же относясь к
