нами.

И ты сказал: «Послушай, где, когда

Я прежде жил? Я странно болен — снами,

Тоской о том. что прежде был и бог…

О, если б вновь обнять весь мир я мог!»

Ты верил, что откликнется мгновенно

В моей душе твой бред, твоя тоска.

Как помню я усмешку, неизменно

Твои уста кривившую слегка.

Как эта скорбь и жажда — быть вселенной,

Полями, морем, небом — мне близка!

Как остро мы любили мир с тобою

Любовью неразгаданной, слепою!

Те радости и муки без причин,

Та сладостная боль соприкасанья

Душой со всем живущим, что один

Ты разделял со мною, — нет названья,

Нет имени для них, и до седин

Я доносу порывы воссозданья

Своей любви, своих плененных сил…

А ты их вольной смертью погасил.

И прав ли ты, не превозмогший тесной

Судьбы своей и жребия творца,

Лишенного гармонии небесной,

И для чего я мучусь без конца

В стремленье вновь дать некий вид телесный

Чертам уж бестелесного лица.

Зачем я этот вечер вспоминаю,

Зачем ищу ничтожных слов, — не знаю.

12. VIII.16

На Невском

Колоса мелкий снег взрывали и скрипели,

Два вороных надменно пролетели,

Каретный кузов быстро промелькнул,

Блеснувши глянцем стекол мерзлых,

Слуга, сидевший с кучером на козлах,

От вихрей голову нагнул,

Поджал губу, синевшую щетиной,

И ветер веял красной пелериной

В орлах на позументе золотом…

Все пронеслось и скрылось за мостом,

В темнеющем буране… Зажигали

Огни в несметных окнах вкруг меня,

Чернели грубо баржи на канале,

И на мосту, с дыбящего коня

И с бронзового юноши нагого,

Повисшего у диких конских ног,

Дымились клочья праха снегового…

Я молод был, беспечен, одинок

В чужом мне мире, сложном и огромном.

Всю жизнь я позабыть не мог

Об этом вечере бездомном.

27. VIII.16

Тихой ночью поздний месяц вышел…

Тихой ночью поздний месяц вышел

Из-за черных лип.

Дверь балкона скрипнула, — я слышал

Этот легкий скрип.

В глупой ссоре мы одни не спали,

А для нас, для нас

В темноте аллей цветы дышали

В этот сладкий час.

Нам тогда — тебе шестнадцать было,

Мне семнадцать лет,

Но ты помнишь, как ты отворила

Дверь на лунный свет?

Ты к губам платочек прижимала,

Смокшийся от слез,

Ты, рыдая и дрожа, роняла

Шпильки из волос,

У меня от нежности и боли

Разрывалась грудь…

Если б, друг мой, было в нашей воле

Эту ночь вернуть!

27. VIII.16

Помпея

Помпея! Сколько раз я проходил

По этим переулкам! Но Помпея

Казалась мне скучней пустых могил,

Мертвей и чище нового музея.

Я ль виноват, что все перезабыл:

И где кто жил, и где какая фея

В нагих стенах, без крыши, без стропил,

Шла в хоровод, прозрачной тканью вея!

Я помню только древние следы,

Протертые колесами в воротах,

Туман долин, Везувий и сады.

Была весна. Как мед в незримых сотах,

Я в сердце жадно, радостно копил

Избыток сил — и только жизнь любил.

28. VIII.16

Компас

Качка слабых мучит и пьянит.

Круглое окошко поминутно

Гасит, заливает хлябью мутной —

И трепещет, мечется магнит.

Но откуда б, в ветре к тумане,

Ни швыряло пеной через борт,

Верю — он опять поймает Nord.

Крепко сплю, мотаясь на диване.

Не собьет с пути меня никто,

Некий Nord моей душою правит,

Он меня в скитаньях не оставит,

Он мне скажет, если что: не то!

28. VIII.16

Капри

Проносились над островом зимние шквалы и бури

То во мгле и дожде, то в сиянии влажной лазури,

И качались, качались цветы за стеклом,

За окном мастерской, в красных глиняных вазах, —

От дождя на стекле загорались рубины и алмазах

И свежее цветы расцветали на лоне морском.

Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,

Градом сек по стеклу — и опить были ярки и сини

Средиземные зыби, глядевшие в дом,

А за тонким блестящим стеклом,

То на мгле дождевой, то на водной синевшей пустыне,

И золотой пустоте голубой высоты,

Все качались, качались дышавшие морем цветы.

Проносились февральские шквалы. Светлее и жарче сияли

Африканские дали,

И утихли ветры, зацвели

В каменистых садах миндали,

Появились туристы в панамах и белых ботинках

На обрывах, на козьих тропинках —

И к Сицилии, к Греции, к лилиям божьей земли.

К Палестине

Потянуло меня… И остался лини, пепел в камине

И опустевшей моей мастерской,

Где всю зиму качались цветы на синевшей пустыне мирской.

30. VIII.16

Едем бором, черными лесами…

Едем бором, черными лесами.

Вот гора, песчаный спуск в долину.

Вечереет. На горе пред нами

Лес щетинит новую вершину.

И темным-темно в той новой чаще,

Где опять скрывается дорога,

И враждебен мой ямщик молчащий,

И надежда в сердце лишь на бога,

Да на бег коней нетерпеливый,

Да на этот нежный и певучий

Колокольчик, плачущий счастливо,

Что на свете все авось да случай.

9. IX.16

Первый соловей

Тает, сияет луна в облаках.

Яблони в белых кудрявых цветах.

Зыбь облаков и мелка и нежна.

Возле луны голубая она.

В холоде голых, прозрачных аллей

Пробует цокать, трещит соловей.

В доме, уж темном, в раскрытом окне,

Девочка косы плетет при луне.

Сладок и нов ей весенний рассказ,

Миру рассказанный тысячу раз.

2. Х.16

Падучая звезда

Ночью, звездной и студеной,

В тонком сумраке полей —

Ослепительно-зеленый

Разрывающийся змей.

О, какая ярость