Он отца о чем-то просит!

Право, жаль, что старикашка

Не споткнется на дороге,

Головы себе не сломит!»

И смеялись сестры злобно

Непристойным, громким смехом.

На пути их, в дебрях леса,

Дуб лежал, погибший в бурю,

Дуб-гигант, покрытый мохом,

Полусгнивший под листвою,

Почерневший и дуплистый.

Увидав его, Оссэо

Испустил вдруг крик тоскливый

И в дупло, как в яму, прыгнул.

Старым, дряхлым, безобразным

Он упал в него, а вышел —

Сильным, стройным и высоким,

Статным юношей, красавцем!

Так вернулася к Оссэо

Красота его и юность;

Но — увы! — за ним мгновенно

Овини преобразилась!

Стала древнею старухой,

Дряхлой, жалкою старухой,

Поплелась с клюкой, согнувшись,

И смеялись все над нею

Непристойным, громким смехом.

Но Оссэо не смеялся,

Овини он не покинул,

Нежно взял ее сухую

Руку — темную, в морщинах,

Как дубовый лист зимою,

Называл своею милой,

Милым другом, Нинимуша,

И пришел с ней к месту пира,

Сел за трапезу в вигваме.

Тот вигвам в лесу построен

В честь святой Звезды Заката.

Очарованный мечтами,

На пиру сидел Оссэо.

Все шутили, веселились,

Но печален был Оссэо!

Не притронулся он к пище,

Не сказал ни с кем ни слова,

Не слыхал речей веселых;

Лишь смотрел с тоской во взоре

То на Овини, то кверху,

На сверкающие звезды.

И пронесся тихий шепот,

Тихий голос, зазвучавший

Из воздушного пространства,

От далеких звезд небесных.

Мелодично, смутно, нежно

Говорил он: «О Оссэо!

О возлюбленный, о сын мой!

Тяготели над тобою

Чары злобы, темной силы,

Но разрушены те чары;

Встань, приди ко мне, Оссэо!

Яств отведай этих дивных,

Яств вкуси благословенных,

Что стоят перед тобою;

В них волшебная есть сила:

Их вкусив, ты станешь духом;

Все твои котлы и блюда

Не простой посудой будут:

Серебром котлы заблещут,

Блюда — в вампум превратятся.

Будут все огнем светиться,

Блеском раковин пурпурных.

И спадет проклятье с женщин,

Иго тягостной работы:

В птиц они все превратятся,

Засияют звездным светом,

Ярким отблеском заката

На вечерних нежных тучках».

Так сказал небесный голос;

Но слова его понятны

Были только для Оссэо,

Остальным же он казался

Грустным пеньем Вавонэйсы,

Пеньем птиц во мраке леса,

В отдаленных чащах леса.

Вдруг жилище задрожало,

Зашаталось, задрожало,

И почувствовали гости,

Что возносятся на воздух!

В небеса, к далеким звездам,

В темноте ветвистых сосен,

Плыл вигвам, минуя ветви,

Миновал — и вот все блюда

Засияли алой краской,

Все котлы из сизой глины —

Вмиг серебряными стали,

Все шесты вигвама ярко

Засверкали в звездном свете,

Как серебряные прутья,

А его простая кровля —

Как жуков блестящих крылья.

Поглядел кругом Оссэо

И увидел, что и сестры

И мужья сестер-красавиц

В разных птиц все превратились:

Были тут скворцы с дроздами,

Были сойки и сороки,

И все прыгали, порхали,

Охорашивались, пели,

Щеголяли блеском перьев,

Распускали хвост, как веер.

Только Овини осталась

Дряхлой, жалкою старухой

И в тоске сидела молча.

Но, взглянувши вверх, Оссэо

Испустил вдруг крик тоскливый,

Вопль отчаянья, как прежде,

Над дуплистым старым дубом,

И мгновенно к ней вернулась

Красота ее и юность;

Все ее лохмотья стали

Белым мехом горностая,

А клюка — пером блестящим,

Да, серебряным, блестящим!

И опять вигвам поднялся,

В облаках поплыл прозрачных,

По воздушному теченью,

И пристал к Звезде Вечерней, —

На звезду спустился тихо,

Как снежинка на снежинку,

Как листок на волны речки,

Как пушок репейный в воду.

Там с приветливой улыбкой

Вышел к ним отец Оссэо,

Старец с кротким, ясным взором,

С серебристыми пудрями,

И сказал: «Повесь, Оссэо,

Клетку с птицами своими,

Клетку с пестрой птичьей стаей,

У дверей в моем вигваме!»

У дверей повесив клетку,

Он вошел в вигвам с женою,

И тогда отец Оссэо,

Властелин Звезды Вечерней,

Им сказал: «О мой Оссэо!

Я мольбы твои услышал,

Возвратил тебе, Оссэо,

Красоту твою и юность,

Превратил сестер с мужьями

В разноперых птиц за шутки,

За насмешки над тобою.

Не сумел никто меж ними

Оценить в убогом старце,

В жалком образе калеки

Сердца пылкого Оссэо,

Сердца вечно молодого.

Только Овини сумела

Оценить тебя, Оссэо!

Там, на звездочке, что светит

От Звезды Вечерней влево,

Чародей живет, Вэбино,