глупо, но от этого делается веселей. […]
3 июня.
[…] Получила письмо от Яна9. Пишет, что он в Лионе, по дороге в Бордо. […]
4 июня.
Пришла Савинкова. Пригласила к себе, […] Куприн читал свои стихи. Когда он прочел «Пастель», то Н. В. высказал неодобрение. Куприн не хотел больше читать. Но его упросили. После этого Мережковские стали вместе декламировать Пушкина. Куприн: «Я знаю, что мои стихи плохи, я отношусь к ним, как к застольным шуткам». Мережковский со смехом: «Какой скромник, он скромностью делает себе карьеру». Куприн: «Всякий по своему, кто скромностью, а кто ходит с кипою своих книг и повсюду ими восхищается». Мережковский, делая вид, что не понимает: «Да, вот Бальмонт — ‘охотно’». […]
7 июня.
Ян и сегодня не приехал. […] Умер Ленин. […]
У Розенталя я застала Куприных. […] Наконец, последними являются Мережковские. З. Н. элегантна до последней возможности, вся в черном. На плечи наброшена легкая пелеринка-плиссе. Прозрачная шляпа. Дорогие перчатки. Откуда у них столько денег, чтобы тратить столько на туалеты?.. […] Розенталь жалел, что с нами нет Яна. […] Много говорил Мережковский о необходимости борьбы, о том, что если большевики не падут, то эта зараза пойдет и на Европу. […]
9 июня.
[…] Вернулась я поздно и уже совсем не думала о Яне. Оказывается, он приехал и довольно рано. Он ничего не нашел, несмотря на то, что они объехали пол-Франции. Устал он сильно, но вид хороший, загорелый. Понравился ему один замок на окраине города Амбуаза, но почему-то не решились взять. Бордо ему понравилось. Понравились и штаны на рыбаках — красные.
20 июня.
Вечером мы на балете Дягилева. Знакомых на каждом шагу, точно в России. […]
22 июня.
Были в консульстве по поводу нашего брака. […]
23 июня.
У нас дневной чай: А. Ос. Фондаминская, Куприны, Розенталь, Злобин. Мережковские куда-то приглашены, поэтому у нас не были. […]
29 июня.
[…] Сегодня был завтрак у М. С. Цетлиной: чествовали Карсавину. […] Карсавина очень мила, проста той особенной простотой, какая бывает у некоторых знаменитостей, которые тактично не дают чувствовать окружающим — кто ты, а кто я, помни. […] Карсавина не похожа на балерину, вероятно, на нее имело влияние и то, что брат ее профессор, а потому с детства оказывал на нее известное влияние культурности. Она сама любит читать, любит книги. […]
2 июля.
[…] Венчаться в мерии будем послезавтра. […]
3 июля.
Какая разница в отношении к завтрашнему дню у Яна и у меня. Это и понятно. Он остается тем же. Я же как бы отказываюсь от прежнего своего существования и перехожу в новое. Правда, я понемногу привыкала к нему, ибо с приезда в Париж я зовусь везде м-м Бунин, но все же я чувствовала себя Муромцевой. Конечно, по-настоящему нужно считать после церкви, но это другое благословение — мистическое, а здесь будет именно гражданское. Это правильно: брак должен быть и гражданский, и церковный, а смешение оскорбительно для последнего.
Были гости: Фондаминские, Манухины, Зинаида Николаевна, Володя. Все чужие. И никому до тебя дела нет.
[…] Зайцевы10 привезли много писем от родных и друзей Толстых, в которых ему все пишут, чтобы он ушел из «Накануне»11. […]
Вечером я говорила Яну: «И чего ты женишься. Ведь мог бы еще хорошую партию сделать». Он сказал мне: «Нет, я счастлив, что это будет. Я, когда вспомню, что мог бы погибнуть, и что с тобой тогда бы было — то меня охватывает ужас. Я все время, пока ездил за дачей, об этом думал». […]
4 июля.
[…] Кроме свидетелей, Куприна и Лихошерстова, будет Лизи [Е. М. Куприна. — М. Г.] и Map. Сам. [Цетлина. — М. Г.]
Я оделась во все новое, просто. Но все же в светлое. Пришли рано. Были еще пары. Мы вступили в брак в общей зале. После прочтения общей части, стали по очереди вызывать пары, и мэр быстро читал возраст венчающихся, положение и т. д., потом поздравлял и нужно было расписаться. Он мне почему-то особенно улыбнулся. М. С. говорила, что я ничего себе невеста.
Вернувшись домой, мы хорошо закусили […] После завтрака М. С. предложила покататься в ее автомобиле в Булонском лесу. […]
7 июля.
В Амбуаз приехали вечером. Ехали в первом, т. к. много вещей пришлось взять с собой в вагон. Анна ехала с нами и от восторга почти все время пела или вскрикивала, как ребенок при виде сада, огорода, леса. Со станции мы ехали в какой-то средневековой «кукушке» с низким потолком.
Амбуаз спокойный и тихий городок, разделенный Луарой, на левом берегу которой возвышается старинный замок, в котором бывал Леонардо да Винчи, куда возвращался с охоты Франциск первый.
Наше шато Нуарэ стоит на широком дворе и производит необыкновенное впечатление простотой линий и каким-то спокойствием.
По приезде мы закусили и наскоро убрались. Когда Анна отправилась спать, Ян осветил весь дом и стал бегать по нему. Половина Мережковских, оказывается, гораздо лучше, и ему обидно: взять лучшую неудобно, выбираем первыми. Бегали мы с ним часов до 11, наконец, он успокоился. Правда, в его кабинете нет даже электричества, но зато в нем есть какой-то глотовский уют. […]
17 июля. Понедельник
Вчера мы были в соборе. Я опять испытала за мессой то особое чувство, которое я уже несколько лет испытываю в церквах, соборах: только тут и есть весь смысл жизни, только тут и находится настоящее. Необыкновенно хорошо звучал орган, трогательны были кармелитки. […]
Долго думала, как быть? Решила сама готовить и обходиться без ежедневной «хамы»12. Иначе будет нам жизнь обходиться очень дорого. […] Я думаю, что совершенно достаточно, если «хама» будет приходить ко мне раз в неделю, чтобы чистить коридор и наводить лак в наших комнатах. Ян сначала не соглашался, потом я убедила его. А за труды свои я буду откладывать ежедневно для посылок в Россию. Анна согласилась подождать Мережковских, которые приезжают в конце этой недели.
Амбуаз все больше и больше нравится. Гуляем вдоль реки, ходим к лесу, который довольно далеко. […] Эта часть Франции напоминает Россию. […]
25 июля, вторник.
[…] Приехали Мережковские. Дмитрий Сергеевич как-бы сконфужен, что их половина лучше. З. Н. не замечает этого. […]
26 июля, среда.
[…] Ян читает вслух по-французски «Женитьбу» Гоголя. Пьесой восхищается. […]
С Мережковскими я вижусь только за обедом. Завтракаем мы в разное время. Встаем мы раньше их. С ними жить приятно, т. к. сюрпризов не будет — все размерено и точно. Твоей жизнью интересоваться не будут, не интересуйся и ты их. С такими людьми никогда не поссоришься при совместной жизни. […]
Видели дом, где жил Леонардо да Винчи. […] Очень хотелось бы побывать внутри, особенно Дмитрию Сергеевичу. Он недоволен Туреном, недоволен Амбуазом: негде ему гулять перед завтраком. Наш парк слишком мал, лес далек. А солнца он боится.
5 августа, пятница.
[…] По вечерам ходим гулять в поле между виноградниками. […] Когда мы возвращаемся, город уже спит. […]
13 августа, Воскресенье.
В Понтиньи окончательно решили не ехать. Жаль, […] хотелось пожить новой жизнью, […] а главное, поближе познакомиться с Андрэ Жидом и другими писателями. Само по себе Понтиньи тоже интересно. Это приглашение на 10 дней в старинное шато в литературную компанию, […] в не похожую ни на что обстановку мне кажется очень заманчивым. Но Яну все это представляется в другом свете. Он, на мой взгляд, просто нервно болен. Вероятно, все думает об Юлии Алексеевиче, ведь, по всем вероятиям, скоро год с кончины его. Сегодня в церкви Ян плакал. […]
20 августа, воскресенье.
[…] Как всегда по воскресеньям, завтракаем вместе с Мережковскими и я не мою посуды, а после завтрака идем все в нижний кабинет З. Н. и около часу ведем беседу […] Она теперь в кокетливой переписке с Милюковым, читает нам его письма, иногда и свои.
21 августа.
Снимали летучую мышь в комнате Дм. Серг. Она высоко висела на стене над постелью. […] Ян шутил: «Позвольте снять щипчиками». З. Н. возмутилась. Они все не могут никого убить, хотя все едят мясо. Дм. С. рассматривая ее, восхищался: «Какая шерстка, какая прелесть!» […]
Гуляли вдвоем с Яном, было приятно. Говорили о политике. […] Говорили и о том, что для Кусковой и Прокоповича не нужна старая Россия, а нужна новая, с их кооперативами, а мы не можем забыть того прекрасного, что было в России.
Ян сказал: «[…] Мне скучно с ними. Я не знаю, что мне делать, о чем говорить мне с ними. Поэтому и писать не хочется». […]
Вечером я сидела с 3. Н., говорили о Москве, об институтах. Она рассказывала мне о своих сестрах, которых очень любит. […] Потом я рассказывала об Одессе. […]
1 сентября 1922 года.
[…] От Андрэ Жида письмо, очень любезное. Сожалеет, что мы не могли приехать в Потиньи. […]
Многие говорят, что у Мережковских большое умственное напряжение. Я его не ощущаю. Д. С. чаще всего говорит о деньгах, об еде и т. п., а З. Н., правда, спорить любит, но это любовь спортивная, а не для выяснения истины. Сегодня она говорит Яну: «Вот вы всех в одну кучу валите — Блока, Кусикова и т. д.» — «Бог с вами, — возражает Ян, — вы как на мертвого. Я всегда выделял и выделяю Блока, всегда говорю, что Блок сделан из настоящего теста». — «Нет, и Блока вы так же настойчиво ругаете», — говорит З. Н. не слушая, — «как и Кусикова. А по-моему, с Кусиковым нужно бороться как с вонью». — «Да, Блок опаснее Кусикова», — продолжает Ян: «ибо Кусиков погибнет, а Блок много еще вреда принесет».
В своей половине мы продолжали разговор.
Ян: Как к З. Н. ничего не прилипает.
Я: А как ты не понимаешь, что Кусиковы — ее порождение?
Ян: Правда, она много всякой дряни породила.
Я: Да, бабушка русской большевицкой поэзии.
Ян: Вот я скажу ей это.
Я: Она обидится.
Ян: Нисколько, ей это будет лестно.
31 авг./13 сентября.
[…] За обедом З. Н. сказала: «Бунин занимает меня», и сказала это, как-бы вслух свою мысль. […] Пришел Ян и сказал: «Меня трогает Дм. С. вот уже два вечера. Он говорит: нет у меня земли, то есть не только нет России, но я чувствую, как вся земля уходит из-под моих ног. — Нет, — прибавил Ян, — он не плохой человек! А она — злая. Как она сегодня за завтраком была ко мне зло настроена».
21/8 сентября.
Чудный день с паутинками. Настоящее наше бабье лето! […] Сегодня папе семьдесят лет. В Москве собирались отпраздновать этот день. И
