В руках у нее ящик с красками и папка. […] я решила провести день в природе. […] Полное уединение, глушь, тишина. Т. Д. села рисовать. Говорили о роли глаз, т. е. восприятии зрением. Временами молчали. Я смотрела на долину, смотрела на виллу Уайльда, на дым сизый. […] Говорили о Гиппиус. […] Говорили и об уме, и о таланте, и о способностях. О Гончаровой [художница. — М. Г.]. […] В Грасс пришли в 4. 30. Домой пришла к обеду. […]
26 ноября.
Десять лет, как Леня приехал во Францию, на Бельведер (23. XI). 17 лет, как мы венчались (24. XI). Год, как я уехала из Парижа и приехала в Монтэ-Карло, Босолей (25. XI). Странное предзнаменование — я почти всю дорогу ехала с солдатами. […]
3 декабря.
[…] Эти дни Финляндия6. Я все думаю о Валааме. Последний наш русский православный монастырь. […]
Вчера Ян, Татьяна и я говорили о летчиках. Знают ли они, что погибнут?
Ян очень волнуется за Финляндию. […]
(обратно)
1940
[Из записей Веры Николаевны:]
5 января.
[…] Прошел 39 год, для меня самый неприятный. Были года более тяжелые, с потерями близких, но «подлее» никогда не было. Только одна радость — Олечка. Но и ее ловко от меня отводят, т. ч. и эта радость омрачилась. […] На днях был ночью припадок, даже два. М. б. тоска от печени. Не знаю. Но тяжело очень.
31 января.
В воскресенье Ян уехал в Париж — доктор сказал ему, что у него на лице что-то опасное, что нужно выжечь электричеством и что здесь этого сделать нельзя. […]
2 февраля.
Письмо от Лени: «Ив. Ал. в добром здравии. Бодр. Вид хороший. Думаю, что все его бедствия рождены скукой». […]
26 января/8 февраля.
[…] Ян вернулся из Парижа в хорошем духе. Все, что нужно, сделал. Многих повидал. […]
Чудные месячные ночи. Мы с Яном гуляем. Он очень волнуется из-за Финляндии. Взята станция Нобелей. Завтра, т. е. сегодня, обещано взять Выборг. […] Здоровье Яна нехорошо. Сел на диэту.
[С марта месяца начинаются подробные дневниковые записи Ивана Алексеевича, сохранившиеся в рукописи. Вера Николаевна теперь записывает редко. Привожу выдержки из дневника Бунина:]
1940 г. Villa Jeannette, Grasse, a — m.
1. III.
Вчера ездил в Ниццу. Как всегда, грусть — солнце, море, множество как бы праздничного народа — и ни души знакомой, нужной.
Не застал Цакни1, оставил ему записку, что буду в понед. в 2 ч. […]
Нынче послал открытку-avion Гребенщикову, чтобы написал в америк. газетах о писательской нужде в эмиграции. […]
Погода как будто на весну, но все холодный ветер. Финнам плохо.
6. III. 40
[…] Нынче холодно, с утра было серо, туман, крупа, шел с полчаса снег. А вчера, гуляя с Верой ночью по саду, услыхал первую лягушку — думал, начинается, значит, весна.
Прочел книжечку (изд. Суворина) гр. Соллогуба — Аптекарша, Метель, Неоконченные повести. Довольно ловко все, но ненужно. Герои и героини, как всегда писали прежде, умирают от несч. любви.
Хорошо для рассказа: донской казак Харулин.
Хорошо бы написать рассказ, действие которого в Бахчисарае. Татарин Осламбей. Татары говорят: «тютюн ичмен!» т. е. надо «попить дыму» (покурить). Еще: «шишлык» (а не шашлык; шиш по-татарски вертел, палочка). Хорош Бахчисарай!
Овцы Божья стада. [Буква я дважды подчеркнута. — М. Г.]
Темно желтая бабочка в черных узорах на крыльях. Задние крылья — с длинными черными косицами. (Все это нынче ночью почему-то приходило в голову). […]
11. III. 40.
[…] Все еще оч. холодно — всю зиму мучение — одна из причин, почему только лежу и читаю.
Переговоры о мире Сталина и финнов. Ужас! […]
Читаю «Отеч. Зап.» за 84-й год. Там стихи Мережковского, столь опытные, что, верно, было ему тогда не меньше 20 лет, и стихи Надсона: «Горячо наше солнце безоблачным днем» — одни из немногих, которые мне нравились когда-то — семнадцатилетнему — и теперь до чего-то чудесного воскресили всего меня той поры. Называется «В глуши». Вижу и чувствую эту «глушь» соверш. так-же, как тогда — в той-же картине (и теперь такой-же поэтической, несмотря на то, что это Надсон). […]
14. III. 40.
Вчера страшная весть — финны сдались — согласились на тяжкий и позорный мир. Даже ночью, сквозь сон, все мучился, что-то во сне думал, выдумывал.
Первый почти летний день. Ночью туман, слышны были лягушки.
Позавчера обварил себе правую руку кипятком. Горит, вспухла. […]
Кончил перечитывание двух рассказов Тургенева. Мастерство изумительное, но в общем читал равнодушно — исключение некот. страницы. Кое-что (почти все, вернее) читал как новое — так забывается Тургенев. Одно «Полесье» почти все по настоящему прекрасно. Почти во всех рассказах, — да, кажется, даже во всех, — редкое богатство совершенно своих, удивительных по меткости определений чувств и мыслей, лиц и предметов.
17. III. 40.
[…] Перечитал «Что такое искусство» — Толст[ого]. Скучно, — кроме нескольких страниц, — неубедительно. Давно не читал, думал, что лучше. Привел сотни определений того, что такое красота и что такое искусство, — сколько прочел, какой труд проделал! — все эти определения, действительно, гроша настоящего не стоят, но сам не сказал ничего путного.
29. III. 40.
Лежу, читаю, порой смотрю в солнечн. окна и думаю, — о том своем я, которое живет и сознает себя уже лет 60 — и это я думает, что лет через 5, много 10, его не будет. И не будет оно ничего видеть и думать. Странно!
30. III. 40. Суббота.
Приехал из Ниццы Цакни. Почти весь день очень светлый, но холодный. Ужасная весна. Неск. дней тому назад дня два лил ледяной дождь. […]
Стал присаживаться к письм. столу.
В Париж я уехал 29 янв., вернулся в Grasse в субботу 16-го февраля.
За последние дни просмотрел за год «Отеч. Записки» (1883 г.) […] Гаршин, если бы не погиб, стал бы замечательным писателем.
1. IV. 40.
Цакни ночевал 2 ночи, уехал нынче утром, когда я еще спал.
Все еще холодно, но так же светло.
Нынче послал в Париж заказным dêclaration своих доходов (которых нет — надо выдумывать, чтобы не подумали, что вру. И показал 14.000).
Прочел роман Ясинского «Старый друг». Скучно. Женщина, как всегда у него, написана не плохо.
3. IV. 40.
На вид из окон дни все светоноснее, — кажется, что уже лето. Но еще прохладно.
Вчера Марга пела у маркизы. Человек 30 народу. […] Мы туда и назад с англичанкой Херст из имения возле Маганьоска. На обратн. пути Оля пела и кричала всю дорогу, не умолкая. Я вел себя глупо — рюмка виски и три джину в баре у маркизы. […] Нельзя пить. […]
Переписываю дневниковые клочки предыдущих лет. Многое рву и жгу. […]
4. IV. 40.
[…] Купил 2 рубашки и белый картуз в Old England. Давно знакомый приказчик уже совсем не тот, что когда-то — потолстел, слегка поседел. На глазах меняются, гибнут люди. А Лантельмы! Марсель толстый мужчина, а давно ли был мальчиком! Старик же прямо страшен, ногти, пальцы уже совсем гробовые. Весь как во сне, но когда садится за кассу, видно, что счастлив получать и сдавать сдачу. Думает ли, что вот-вот отвезут его страшный труп на кладбище в St. Jacques?
5. IV. 40
Ночью мистраль. Есть и днем. За Эстерелем (да и Э.) горы бархатно-синие. Расчистил воздух.
Думаю, что «Фальш. Купон» возник, м. б., у Толстого в связи с когда-то прочтенным им рассказом Даля «Серенькая» (так назывались бумажки в 50 рубл.). […]
Отец говорил вместо Белинский — Белынский. Прочитал на днях у Тургенева, что многие так называли Белинского при его жизни — пустили слух, что он «полячишка».
Прежде часто писали: «возразил». Герои прежних романов не сразу понимали, что они влюблены. «И вдруг с восторгом, с ужасом сказал себе: я люблю ее!»
6. IV. (Суббота). 1940.
[…] Проснулся в 8. Погода все та же и тот же холодноватый ветер среди солнечн. тепла, все увеличивающегося. Скоро зазеленеют деревья — уже как будто что-то начинается — смотрел из окна в сторону Марселя — у нас в саду уже зазеленел молодой каштан. Будет удивит, прекрасно. Короткая, несказ[анно] прекрасная пора первой зелени.
Вспомнил, как я всю жизнь одинаково представлял себе год:
дек.
нояб.
окт.
сент. янв.
авг. май апр. февр.
Понед., 8. IV. 40.
А. К. Толстой писал жене (в 55 г.): «Сипягин — хороший, добрый, благородный малый, который обожает свою роту и чрезвычайно ею любим…» Этот Сипягин крестил меня. Был тогда уже генералом.
10. IV. 40.
Позавчера проснулся в 9, чувствуя (как всегда чувствую с паучиной чуткостью) близкое изменение погоды: после полудня день замутился, пошли облака над горами к Ницце и к вечеру пошел дождь. Вчера в газетах хвастовство — союзники «в один час!» положили мины вдоль берегов Норвегии. С утра шел дождь. После завтрака — нынче — открыл радио — ошеломляющая весть: немцы захватили Данию и ворвались в Норвегию — вот тебе и мины! […]
12. IV. 40.
Неожиданная новость: письмо Серова и Зурова — у Зурова туберкулез. […] Вера сперва залилась розовым огнем и заплакала, потом успокоилась, — верно оттого, что я согласился на ее поездку в Париж и что теперь З. не возьмут в солдаты. Ходил с ней в город, она подала просьбу о пропуске в П. Едет, вероятно, во вторник. А мне опять вынимать тысячу, полторы! Мало того, что у меня почему-то на шее Л[яля] с девочкой и М[арга] и Г[алина]!
Особых вестей из Норвегии нынче нет. Боюсь, что опять дело замрет.
Продолжаю просматривать «От. Записки» за 82 г. […] — все это читал тысячу лет тому назад в Озерках, 15, 16 лет, с Юлием — все забыл, а оказалось, что помню кое-что чуть не наизусть.
Дремучие снежн. сумерки, Цвиленевская усадьба, где жил Евгений, эта девка (уже не помню ее имени)…
Весна, а все еще холодно, еще топим. Пересматриваю опять письма и дневники А. К. Толстого. Соверш. очароват. человек! Начал «Головлевых»2 — не плохо, но мне скучно, ненужно.
Переписываю с клочков дневниковые заметки. Многое рву. А зачем кое-что оставляю и переписываю — неизвестно.
13. IV. 40
Серо, холодно, деревцо за окном на Ниццу все зазеленело ярко-светлой зеленью и все дрожит под ветром. […]
14-15-16. IV. 40.
Немцы заперты новыми минами, потеряли 1/3 флота, отдали Нарвик — разгром!
17. IV. 40.
Вчера уехала Вера. Отвез ее в Cannes в такси. […]
Часов в 10 вечера ходил с М. и Г. запирать часовню. Лунная ночь, дивился, среди чего приходится жить — эти ночи, кипарисы, чей-то английский дом, горы, долина, море… А когда-то Озерки!
Прошелся: из-за вершин пиний выглядывает, перемещается, блещет огромная Венера (не высоко над горой, на северо-западе) — ярко-блестящая, неподвижная, стеклянно-золотая, совсем как те, что рисуют на мундирах. […]
Ужасная
