или даже четыре лица. Сефира — Милость или Великодушие с тремя правыми или мужескими сефиротами, образует Длинное Лицо (Арик-Анпин), или Отца (Аба); противоположная ему сефира Крепость или Суд, с тремя левыми или женскими сефиротами, образует Короткое Лицо (Зеир-Анпин) или Мать (Ума); происходящая из их соедине¬ния сефира Красота или Великолепие называется «Столп Сере¬дины» (Амуда Деэмцаита) и представляется иногда как новое лицо или сын; остающаяся затем первая высшая сефира Венец иног¬да относится к Отцу, иногда же принимается за особое лицо — Вечный Бог как такой или «Ветхий деньми» (Атик-Йомин).
Сефироты суть общие основные формы всякого бытия. Обус-ловленная этими формами конкретная Вселенная представляет различные степени удаления божественного света от его первоис¬точника. В непосредственной близости и совершенном единстве с Божеством находится Мир Сияний (Ацилут). Большее или мень¬шее различение от Божества представляют дальнейшие три мира, которые, по своеобразной методе каббалистов, выводятся следу¬ющим образом: в начале книги Бытия (I и II гл.) отношение Боже¬ства к миру выражено тремя глаголами — творить (бара), созда¬вать (иецер) и делать (аса); отсюда три различных мира: мир «тво¬рения» (бриа), т. е. область творческих идей и живущих ими чис¬тых духов, затем мир «создания» (иецира) — область душ или жи¬вых существ, и наконец, мир «делания» (асия) — сфера матери¬альных явлений, наш видимый физически мир. Эти миры не раз-делены между собой внешним образом, а как бы включены друг в друга, подобно концентрическим кругам. Низшие миры реализуют то, что более идеально содержится в высших, а существа и пред¬меты высших миров, воспринимая из первого источника божествен¬ные влияния, передают их низшим, служа таким образом канала¬ми или «сосудами» (келим) благодати. Человек принадлежит за раз ко всем мирам: по телу и чувственной, страдательной душе (нэфеш) он относится к низшему миру явлений, по велящему и де¬ятельному началу своей души (руах) он сроден миру зиждитель¬ных сил, высшим идеальным своим духом (нешама) он обитает в мире умопостигаемых существ, и, наконец, в нем есть еще более высокое начало, теснейшим и глубочайшим образом связываю¬щее его с Божеством — абсолютное единство (иехида), возводя¬щее его на степень непосредственных сияний (ацилут) вечного света. Принадлежа ко всем мирам, человек, однако, непосред¬ственно коренится в низшем материальном мире, который через него соединяется с Божеством. Существа, непосредственно живу¬щие в высших мирах, — ангелы. Ангелология каббалы, заимство¬ванная главным образом у персов, состоит из формальных клас¬сификаций; замечательна только идея солнечного ангела Митатрона (вероятно, эллинизация перс. Митры), высшего посредника между Богом и Вселенной; иногда он отожествляется с арх. Миха¬илом, а иногда с Мессией.
Наш материальный мир не есть еще самая низшая степень в эманации божественного света; в том крайнем пределе, где этот свет совсем теряется в полном мраке, образуется так называемая шелуха бытия или скорлупы (клиппот) — это нечистые духи или бесы, столь же многочисленные, как ангелы и души, ибо на всякое ядро может быть своя скорлупа. Эта нечистая шелуха не имеет собственной сущности: она может исчезнуть, но не может очиститься. Человеческие души, напротив, призваны к очищению и совершенству. Главное средство для этого — пере¬воплощение; оно двух родов: «круговорот» (гильгуль) и «привив¬ка» (иббур), первый состоит в постепенном прохождении всех сфер бытия все в новых телах до полного очищения, иббур же означает особое соединение отжившей души с живым человеком, на 7-м или даже на 14-м году возраста, с провиденциальной целью на благо того или другого, или обоих. Вспомогательное средство для возвышения души есть прикладная каббала. Связь между ней и умозрительной — общее обеим признание мистического смысла букв и имен библейских. Относясь к Библии, как к шифрованному тексту, и применяя различные шрифты (подставление числового значения букв, перестановка букв в том или другом определенном порядке и т. д.), можно из одних слов получить совершенно другие и открыть удивительные вещи (главные способы называются гематрия, нотарикон, лемура). Таким путем каббалисты угадыва¬ют сокровенное и предсказывают будущее. Другая часть приклад¬ной каббалы есть магия; через целесообразное употребление имен Божьих производятся различные чудеса.
Хорхе Луис Борхес о каббале
Дамы и господа!
В основе различных, а иногда противоречащих друг другу теорий, известных под названием каббалы, лежит понятие, совершенно чуждое нашему западному мышлению, — по¬нятие священной книги. Считается, что у нас существует подобное понятие — классическая книга. Думаю, мне неслож¬но будет показать, прибегнув к помощи Освальда Шпенглера и его книги «Закат Европы», что эти понятия совершенно различны. Возьмем слово «классический». Какова его этимо¬логия? «Классический» восходит к слову «classis» — «фре¬гат», «эскадра». Классическая книга — приведенная в поря¬док, оснащенная, «shipshape», как говорят англичане. Наряду с этим скромным значением классическая книга обозначает выдающуюся в своем роде. Так, мы называем «Дон Кихота», «Комедию», «Фауста» классическими произведениями.
Несмотря на то, что культ этих книг почти беспределен, са¬мо понятие иное. Греки считали классикой «Илиаду» и «Одиссею». Александр, по словам Плутарха, всегда держал под подушкой меч и «Илиаду» — два символа своей воин¬ской судьбы. Однако никто из греков не считал, что «Илиа¬да» совершенна в каждом своем слове. В Александрии биб-лиотекари собирались, чтобы изучать «Илиаду», и в ходе изучения придумали столь необходимые знаки препинания (которые сейчас, к сожалению, забыты). «Илиада» была вы¬дающейся книгой, ее считали вершиной поэзии, но при этом не думали, что каждое слово, каждая строка в ней превосход¬ны. Это совершенно другой подход.
Гораций говорит: «Иногда и Гомер дремлет». Но никто не скажет, что иногда спит и Святой Дух.
Не касаясь богини, английский переводчик передаст сло¬ва Гомера: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына» как «An angry man, this is my subject», относясь к тексту не как к книге, непревзойденной в каждой букве, а как к чему-то неизменяемому, рассматривает его с исторической точки зрения; классические произведения изучались и изучаются в историческом плане, они находятся в контексте. Понятие священной книги совершенно иное.
Сейчас мы рассматриваем книгу как инструмент, пригод¬ный, чтобы оправдать, защитить, опровергнуть, развить или обосновать теорию. В Античности считалось, что книга — суррогат устной речи, к ней относились только так. Вспом¬ним фрагмент из Платона, где он говорит, что книги подоб¬ны статуям; они кажутся живыми, но если их спросить о чем-то — не могут ответить. Чтобы преодолеть это, он при¬думал платоновский диалог, исчерпывающий все возможно¬сти темы.
Нам известно еще и письмо, очень красивое и очень любо¬пытное, которое, согласно Плутарху, Александр Македонский послал Аристотелю. Аристотель только что опубликовал «Метафизику», т. е. распорядился сделать с нее копии. Александр порицал его, говоря, что теперь всем будет извест¬но то, что раньше знали лишь избранные. Аристотель оправ¬дывается, без сомнения, искренне: «Мой трактат опублико¬ван и не опубликован». Считалось, что книга не исчерпывает тему полностью, ее рассматривали как некий справочник, до¬полнение к устному обучению.
Гераклит и Платон по различным поводам критиковали произведение Гомера. Подобные книги окружены почетом, но не считаются священными. Это специфически восточное понятие.
Пифагор не оставил ни одной написанной строчки. Пола¬гают, что он не стремился связать себя текстом. Он хотел, чтобы его мысль продолжала жить и развиваться в размыш¬лениях его учеников. Отсюда идет выражение «Маgister dexit», которое всегда употребляется неправильно. «Маgister dexit» не означает «так сказал учитель», и диспут окончен. Пифагореец излагал теорию, которая, возможно, не в тради¬ции Пифагора, например, теорию циклического времени. Ему возражали: «Это не в традиции». Он отвечал: «Маgister dexit», что позволяло ему вводить новое. Пифагор думал, что книги сковывают его или, говоря словами Писания, что бук¬ва убивает, а лишь дух животворит.
Шпенглер в главе книги «Закат Европы», посвященной магической культуре, замечает, что прототипом магической книги является Коран. Для улемов, мусульманских богосло¬вов, Коран не такая книга, как другие. Эта книга предшеству¬ет арабскому языку (невероятно, но именно так); ее нельзя изучать ни в историческом, ни в филологическом плане, по¬скольку она старше арабов, старше языка, на котором написа¬на, старше Вселенной. Коран даже не считается творением Бога, это что-то более близкое и таинственное. Для правовер¬ных мусульман Коран — такой же атрибут Бога, как Его гнев, Его милосердие или Его справедливость. В самом Коране го¬ворится о таинственной книге, матери книг, представляющей собой архетип Корана, который находится на небе и которому поклоняются ангелы.
Таково понятие священной книги, в корне отличное от по¬нятия книги классической. В священной книге священны не только слова, но и буквы, из которых она составлена. Такой подход применяют каббалисты при изучении Писания. Я по¬лагаю, что modus operandi каббалистов обусловлен желани¬ем ввести философию гностиков в иудейскую мистику, что¬бы ссылаться на Писание, чтобы оставаться правоверными. Во всяком случае, легко увидеть (мне, наверное, не стоило бы употреблять этот глагол), каков есть и был modus operandi каббалистов, начавших заниматься своей удивительной на¬укой на юге Франции, на севере Испании — в Каталонии, а затем — в Италии, Германии и в других странах. Они дошли до Израиля, но учение идет не оттуда, оно ведет начало от мыслителей гностиков и катаров.
Мысль такова: Пятикнижие, Тора — священная кни¬га. Бесконечный разум снизошел к человеческой задаче создать книгу. Святой Дух снизошел до литературы, что столь же невероятно, как предположение, что Бог снизошел до того, чтобы быть человеком. Но именно снизошел, в са¬мом прямом смысле. Святой Дух снизошел до литературы и создал книгу. В такой книге не может быть ничего случайного, тогда как во всем, что написано людьми, что-то случайное есть.
Известно благоговение, которое вызывают «Дон Кихот», «Макбет» или «Песнь о Роланде» и многие другие книги, ча¬ще всего одна у каждого народа, исключая Францию, литера¬тура которой так богата, что насчитывает по крайней мере два классических произведения, — но оставим это.
Ну хорошо, если какому-нибудь филологу-сервантесоведу случится сказать, что «Дон Кихот» начинается со слова, со¬стоящего из одной буквы (в), затем следует слово из восьми букв (скромной) и два, содержащие по девять букв (деревуш¬ке, провинции), из чего он вознамерится сделать выводы, его тут же сочтут безумным. Библия же изучается именно таким образом.
Например, говорится, что она начинается с «bet», первой буквы слова «breshit». Почему начинается с «bet»? Потому что эта начальная буква в еврейском языке означает то же, что и начальная в слове «bendicion» («благословение») в испанском, а текст не может начинаться с буквы, которая соответствует прокля¬тию; он должен начинаться с благословения. «Bet» — первая буква еврейского слова brajá, означающего благословение.
Есть еще одно обстоятельство, чрезвычайно интересное, которое должно было оказать влияние на каббалу: Бог, чьи слова были орудием его трудов (как считает замечательный писатель Сааведра Фахардо), создал мир при помощи слов; Бог сказал: «Да будет свет» — и стал свет. Из этого можно сделать вывод,
