милостыни и благотворения именуются жертвами, благоугодными Богу (Евр 13:16). И таким же образом щедрость филиппийцев, оказавших св. Павлу вспомоществование в нужде, названа благовонной жертвой (Флп 4:18), а все добрые дела верующих — духовными жертвоприношениями.
17. Но к чему долгие рассуждения? Ведь такой способ выражения встречается в Писании очень часто. Даже в те времена, когда народом руководило соответствующее детскому возрасту учение Закона, пророки достаточно ясно заявляли, что внешние жертвоприношения заключают в себе ту истину, которая сегодня пребывает в христианской Церкви. Поэтому Давид просил, чтобы его молитва вознеслась к Богу, как фимиам (Пс 140/141:2). И Осия называет благодарение жертвой уст (Ос 14:3), а Давид именует их жертвованиями хвалы (Пс 48/49:23). В подражание Давиду апостол велит приносить Богу жертву хвалы, то есть (в его истолковании) плод уст, прославляющих имя Божье (Евр 13:15).
Такого рода жертвоприношение не может не совершаться в Вечере Господней. Ведь когда мы возвещаем и поминаем смерть Господа, воздавая Ему благодарение, мы совершаем не что иное, как жертву хвалы. В силу этой обязанности жертвоприношения все мы, христиане, названы царственным священством (1 Пет 2:9). Через Иисуса Христа мы приносим Богу жертву хвалы, то есть плод уст, прославляющих имя Божье, как сказано апостолом [Евр 13:15]. Ибо мы не можем предстать перед Богом с нашими дарами и приношениями без посредника. Такой Посредник — Иисус Христос, ходатайствующий за нас. Через Него мы приносим Богу самих себя и всё, что имеем. Христос — наш Первосвященник, вошедший в святилище Неба и открывший его для нас. В Нём мы дерзаем совершить всё, что дерзаем. Короче говоря, Он есть Тот, кто сделал нас царями и священниками Богу (Отк 1:6).
18. Что ещё нам остаётся сказать, кроме того, что слепые видят, глухие слышат и малые дети разумеют всю мерзость мессы? Будучи представлена в золотом сосуде (то есть под именем Слова Божьего), она опьянила, оглушила и оглупила всех царей и все народы земли — от самого великого до самого малого. И теперь они, сделавшись тупее животных, полагают начало и конец своего спасения в этой смертельной пропасти. Поистине Сатана не изобретал более действенного средства Для завоевания и свержения Царства Иисуса Христа! Оно же подобно Елене (Здесь пленение Вечери Господней в мессе уподобляется похищению Елены, а защитники мессы — троянцам), за которую враги истины сражаются сегодня с такой жестокостью, яростью и свирепостью, — Елене, с которой они предаются духовному блуду, самому отвратительному из всех.
Я даже не касаюсь здесь тех грубых злоупотреблений, на которые они могли бы сослаться как на причины извращения и осквернения их святой мессы: занятие низкой торговлей; противозаконные и бесчестные доходы, извлекаемые этими горе-священниками от служений мессы; грабительские способы, которыми они насыщают свою алчность. Я лишь кратко, простыми словами поясняю, какова та самая пресловутая святость мессы, из-за которой она так долго пользуется величайшим почтением и благоговением. И потребовалась бы другая более пространная книга для того, чтобы должным образом разъяснить и возвысить великие таинства, как они того заслуживают. Я не хочу здесь смешивать с ними эти зловонные нечистоты, которые и так у всех на виду. Пусть каждый поймёт, что месса, даже взятая в самом чистом, цельном и благопристойном виде (в отвлечении от всего, что с ней связано и из неё вытекает), всё равно от начала до конца исполнена всевозможного нечестия, святотатства, идолопоклонства и богохульства.
19. Здесь читатели могут увидеть в суммарном изложении всё то, что, по моему мнению, надлежит знать об этих двух Таинствах, заповеданных христианской Церкви от начала Нового Завета до скончания века. Итак, Крещение дано как своего рода вхождение в Церковь и первоначальное исповедание веры, а Вечеря — как постоянная пища, которой Иисус Христос духовно питает верующих. Есть только один Бог, одна вера, один Христос и одна Церковь как тело Христово, и поэтому крещение тоже только одно [Эф 4:4-6] и никогда не может повториться. Но Вечеря раздаётся часто для того, чтобы однажды принятые и вошедшие в Церковь знали: они постоянно питаются и насыщаются Иисусом Христом.
Бог не установил иных таинств, кроме этих двух; поэтому и Церковь верных Ему не должна принимать никакого другого таинства. То, что учреждение новых таинств неподвластно человеку, понять нетрудно, если вспомнить всё сказанное выше. А именно: Таинства установлены Богом для того, чтобы служить знаками Его обетования и свидетельствовать о Его благоволении к нам. Вспомним также, что никто не был советником у Бога (Ис 40:13; Рим 11:34). Никто не может сказать, что Богу угодно даровать и в чём отказать. Отсюда следует, что никто не может предписывать или устанавливать знаки, свидетельствующие о воле или обещании Бога. Лишь Он Сам, давая такой знак, способен свидетельствовать о Себе. Скажу короче и, может быть, грубее, но яснее: таинство невозможно без обетования спасения. Но даже если собрать воедино всех людей, они не сумеют обещать нам спасения. Поэтому не в их власти предписывать и учреждать таинства.
20. Итак, пусть Христианская Церковь удовлетворится этими двумя Таинствами. И пусть не только не принимает, не одобряет и не признаёт сейчас никакого другого, третьего, таинства, но и не желает его и не ожидает в будущем до скончания века.
Некоторые иные таинства, ординарные, были даны евреям сообразно меняющимся условиям времени (например, манна, забившая из скалы вода, медный змей и тому подобное: Исх 16: 13-14; 17:6; 1 Кор 10:3 сл. Числ 21:6-9; Ин 3:14). Но они были даны для того, чтобы их разнообразие предостерегало евреев от приверженности недолговечным образам и побуждало ожидать от Бога чего-то лучшего — неизменного и непреходящего. Иное дело мы. Нам явлен Иисус Христос, в коем в изобилии сокрыты и заключены все сокровища премудрости и ведения (Кол 2:3). Ожидать или требовать какого-то нового прибавления к этим сокровищам значит поистине искушать Бога, гневить Его и обращать против нас. Нам надлежит алкать только Иисуса Христа, только Его искать, созерцать, постигать, помнить — до тех пор, пока не придёт великий день когда Господь вполне явит славу своего Царства и откроет нашему взору Себя, как Он есть (1 Ин 3:2). И посему время, в которое мы живём называется и обозначается в Писании как «последнее время», «последние времена», «последние дни» (1 Ин 2:18; 1 Пет 1:20; Евр 1:2), дабы никто не заблуждался и не ожидал напрасно некоего нового учения или откровения. Ибо Господь, прежде многократно и различным образом говоривший через пророков, в эти последние дни говорил в Сыне Своём возлюбленном [Евр 1:1-2], Который один может открыть нам Отца (Лк 10:22). И Он в самом деле открыл нам Его настолько, насколько это было необходимо, сделавшись для нас зеркалом, в котором мы Его созерцаем (1 Кор 13:12).
Но если не во власти человека учреждать и предписывать новые таинства в Церкви Божьей, то желательно, чтобы он также не примешивал к богоустановленным таинствам ни малейших человеческих измышлений. Ибо как вино портится и теряет вкус от смешивания с водой и как всё тесто скисает от закваски, так и чистота тайн Божьих пятнается и утрачивается, когда человек добавляет к ним нечто от себя.
Однако мы видим, что сегодня таинства во многом утратили первоначальную чистоту. В них слишком много пошлости, помпезности, обрядности — но нет даже упоминания слова Божьего, без которого таинства вообще перестают быть таинствами. И обряды, установленные Богом, теряются среди великого множества прочих обрядов. Возможно ли разглядеть в крещении то, что одно только и должно сиять в нём: само Крещение? А Вечеря? Она вовсе оказалась похоронена, когда превратилась в мессу. И лишь раз в году можно её увидеть — но увидеть разорванной, разбитой, расчленённой и совершенно искажённой.
Глава XIX
О ДРУГИХ ПЯТИ ОБРЯДАХ, ЛОЖНО ИМЕНУЕМЫХ ТАИНСТВАМИ, И О ТОМ, КАКОВЫ ОНИ НА САМОМ ДЕЛЕ
1. Предшествующее обсуждение таинств могло бы вполне удовлетворить всех умеренных и способных к научению людей, чтобы удержать их от поползновений любопытствовать далее или принимать, не имея на то слова Божьего, другие таинства, помимо двух, которые, как им известно, были установлены Господом. Но мнение о наличии семи таинств всегда было столь общепринятым среди людей, столь часто повторялось в диспутах и проповедях, что с древних времён укоренилось в сознании каждого и остаётся незыблемым до сих пор. Поэтому мне показалось полезным рассмотреть отдельно и подробно пять других обрядов, обычно причисляемых к таинствам Господним, и раскрыть их ложность. Тогда простые люди узнают, что такое эти обряды на самом деле и насколько безосновательно принимать их за таинства.
Прежде всего хочу заявить, что вступаю в дискуссию не из-за слова, не из любви к спорам. Но ввиду того, что злоупотребление словом влечет за собой шлейф заблуждений, я вынужден выступить против него, чтобы все могли узнать истину. Я знаю, что христианам не подобает быть суеверными в отношении слов, если только смысл их остаётся верным и здравым. Поэтому я признаю, что из-за одного слова не стоило поднимать шум — пусть даже оно употребляется неудачно, — если бы учение сохранялось неповреждённым. Но в отношении слова «таинство» дело обстоит иначе. Ибо те, кто принимает семь таинств, называют все семь видимыми знаками невидимой Божьей благодати и представляют их сосудами Св. Духа, орудиями сообщения праведности, причинами прощения грехов.
Сам Мастер сентенций говорит, что ветхозаветные таинства названы так неверно, поскольку не сообщают того, что изображают (Пётр Ломбардский. Сентеции, IV, dist. 1, c. 2 (MPL, CXCII, 83)). Я спрашиваю: допустимо ли, чтобы знамения, освящённые устами Господа и украшенные столь высокими обетованиями, вовсе не признавались таинствами и в то же время эта честь воздавалась обрядам, рождённым в головах людей? Поэтому пусть паписты либо изменят своё определение таинства, либо воздержатся от злоупотребления словом, порождающим ложные и превратные мнения. Так, они говорят, что елеосвящение является таинством, а значит, образом и источником невидимой благодати. Мы ни в коем случае не можем согласиться с выводом, который они делают из такого словоупотребления. Поэтому нам следует выступить против самого слова и упорно противостоять тому, что является причиной заблуждения. Опять-таки, когда они хотят доказать, что елеосвящение есть таинство, они обосновывают это тем, что оно заключается во внешнем знаке и в слове Божьем. Но если мы не находим ни заповеди, ни обетования, относящихся к елеосвящению, что нам остаётся, кроме как возражать им?
2. Итак, ясно, что мы спорим не о словах, а о сути дела. Ясно также, что спор этот не лишний, потому что слишком важен его предмет. Нам надлежит помнить
