на небесах и не может быть заключено в хлебе и вине85. Наоборот, причащающийся духовно возносится на небеса, чтобы стать причастником тела Христова. Учение о духовном причастии истинным телу и крови Христа является отличительным признаком кальвинистских церквей86. Простая констатация «духовного присутствия» неадекватна учению Кальвина о Евхаристии. Современному сознанию трудно воспринять его позицию во всей её полноте. Как и в случае предопределения, здесь он хочет показать, что мы имеем дело с тайной, объяснить которую словами невозможно. Он может лишь сказать: «Я, скорее, испытываю, нежели понимаю это»87. Каким-то непостижимым для разума образом наше причастие телу Христову становится возможным посредством тайного действия Св. Духа. Ни один автор не пошёл дальше Кальвина в понимании значения этого таинства в корпоративной жизни Церкви. Он побуждает к частому причащению, красочно описывает религиозное переживание тех, кто этому следует, подчёркивает, что тем самым созидаются «узы любви», которые воздействуют и на исполнение общественного долга88. Он нападает на Римско-католическое учение о мессе, особенно на его притязания, будто участие в ней есть удовлетворение за грех. В этом он видит отрицание полной достаточности искупления, совершённого Христом, и подлинной Вечери Господней. Подобным же образом Кальвин, иногда с излишней бранью, отвергает аргументы в пользу других пяти будто бы таинств, отрицает притязания на то, что они основаны на авторитете Писания и практиковались в ранней Церкви89.
XIV
S9 IV. XVIII. 1-14; XIX
90 IV. 20.
91 Ангус тин Аврелий О граде Божием. V, XXIV.
¦ Подборку отрывков политического характера из работ Кальвина можно найти в кн.: McNeill J. Т. (ed.) John Calvin on God and Polical Duty. Indianapolis. 1956.
Имеется в виду «Мюнстерская коммуна» 1534-1535 гг.. руководимая анабаптистами во главе с Яном Лейденским, изобиловавшая эксцессами социально-политического характера.— Прим.
перев.
Заключительная глава книги — «Гражданское правление»90—одна из самых впечатляющих частей трактата. Подобно «Обращению к королю Франциску I» в его начале эта глава является иллюстрацией живого интереса Кальвина к политической жизни. В «Обращении» молодой учёный осмеливается предостерегать гордого монарха от вредоносных советов людей, толкавших его на преследования добрых христиан. Он призывал Франциска признать власть Христа, перед которым должны склониться все земные короли. В пассаже, где звучат отголоски знаменитого «зеркала князей» св. Августина, который называет счастливыми правителей, «превращающих свою власть в рабочее орудие Божьего величия»91, Кальвин заявляет, что «подлинное величие короля» состоит в признании им себя «служителем Бога» и что его долг —править согласно Святому Божьему Слову. Здесь стоит вернуться к главе о свободе христианина (кн. Ill, гл. XIX), где в заключительной части появляется тема политического правления, к рассмотрению которой необходимо было вернуться. С точки зрения высокой теологии следовало бы ожидать, что «Наставление» будет завершено как-то иначе. В изданиях, выходивших с 1539 по 1554 г., этот раздел занимал третье, а затем второе место от конца; однако в издании 1559 г. автор вернул его на то место, где он находился в публикации 1536 г., т.е. в заключительную часть трактата. Почему Кальвин сделал такой сильный акцент на теме политического устройства общества? Ответ содержится в самой этой главе, а также в других сочинениях Кальвина, затрагивающих политические темы92. Его трактовка политики, превращает этот предмет в раздел теологии, подобно тому, как это делали Фома Аквинский и другие схоласты. Глава изобилует цитатами из Библии, которая здесь, как и везде,—его первейшая путеводная нить. Но этот предмет имеет особую важность для Кальвина также и потому, что он всегда глубоко озабочен тем, как постоянно меняющаяся политика правителей влияет на реформу Церкви и на судьбы людей, осуществляющих Реформацию. Заключительная глава лишь ненамного увеличена по сравнению с первым изданием. Большая часть её написана во время мюнстерских событий3, когда противники Реформации объявляли её подрывным политическим движением. Кальвин, несомненно, всегда ощущал важность выработки позитивной концепции политики как одной из составляющих его защиты Реформации и как практической защиты доктрин, провозглашаемых в трактате. Как известно, его переписка полна свидетельств о его интересе к политическим событиям, которые могли бы повлиять на судьбы евангелической религии. Хотя и верно, что главное для Кальвина —это служение политического сообщества Христовой Церкви, не было бы ошибкой сказать вслед за Вильгельмом Низелем, что «его не интересовало ни государство само по себе, ни даже христианское государство»93. Он с возмущением отвергал точку зрения «фанатиков», которые в своём стремлении к духовному христианству высокомерно отворачивались от политических интересов и обязанностей. Мысль об уничтожении государства как политического института была для него отвратительна и абсурдна. «Его [государства] значение для человека не меньше, чем хлеба, воды, солнца и воздуха; более того, его место гораздо возвышеннее и почётнее»94. Оно служит целям поддержания общественной жизни человека, и этой его функцией ни в коем случае нельзя пренебрегать. Но высшая функция государства заключается в утверждении нравственного порядка в человеческих делах и в защите публичных форм христианской религии. Церковь, согласно Кальвину, свободна от контроля государства, но она должна быть уверена в его благожелательности и поддержке.
Кальвин проявлял интерес не только к обязанностям правителей, но и к формам правления. В своих «Комментариях» он хвалит немногих благочестивых ветхозаветных царей, но его отношение к царям и королям, древним и современным, преимущественно неодобрительное. И здесь нельзя избежать вывода о неодобрении им монархии как таковой. И это несмотря на то, что он в целом принимает современное ему разнообразие форм правления и ратует за сотрудничество с властями, когда они повинуются Богу, и терпение, когда они ведут себя как угнетатели. Никто более него не был озабочен опасностью насильственных революций. Он хотел бы избежать дебатов относительно форм правления, однако ненавязчиво заявляет, что решительно предпочитает «аристократию или систему, сочетающую аристократию и демократию». Это широко известное заявление впервые было сделано в издании 1543 г., а в издании 1559 г. Кальвин добавил к нему характерное пояснение. Короли редко бывают добрыми и компетентными, а недостатки людей смягчаются, когда группа (plures) склоняет их к тому, чтобы они помогали друг другу и увещевали один другого, ограничивая того, кто стремится господствовать над всеми95. Эти принципы плюралистического правления и взаимного братского исправления должны пронизывать все организационные структуры Церкви и государство. Это было продемонстрировано на примере повседневной практики совещаний церковнослужителей и членов магистрата в кальвинистской Женеве96.
;з Niesel W. Die Theologie Calvins, S. 230.
94 IV, XX, 3.
95 Там же, 8.
96 Mackinnon J. Calvin and the Reformation. L.; N.Y., 1936, p. 163 f.: McNeill J.T. The History and Character of Calvinism. N.Y., 1954, p. 162, 187. О церковном устройстве в Женеве (Project d’Ordonnances ecclesiastiques, 1541) см. OS, II, 245-325, где приведены также пересмотренные «Ордонансы» 1561 г. и законы Женевской академии (1559). Ср.: CR, X, i, 15-30; Kidd B.J. Documents Illustrative of Continental Reformation. Oxford, 1911.
Исполненные красноречия разделы, которыми заканчивается произведение, остались почти неизменными. Была лишь введена и усилена вставка из издания 1536 г. Она включает короткий поразительный пассаж, который стал общим местом политических сочинений Кальвина. Здесь он с обманчивой мягкостью строит планы о том, чтобы в современных государствах «три сословия» взяли на себя функции древних эфоров, трибунов и демархов как конституционных защитников свободы народа от тирании королей. Это выглядит не как подстрекательство к бунту, а как призыв к существующему магистрату надлежащим образом исполнять свои законные функции. Излишне говорить, что упомянутые Кальвином должностные лица древности избирались народом. Заключительные разделы книги Кальвина написаны с большой силой, и размышление над ними позволит оценить воздействие его учения на мировую историю. Однако в самом конце он отвергает всякую мысль о том, чтобы полагаться на политические действия и успехи. Даже когда нам грозит гнев королей, мы, которых Христос искупил бесценной платой, должны повиноваться Богу и сносить всё на свете, а не осквернять благочестие и не становиться рабами извращённых человеческих желаний.
XV
Широкое распространение и успех «Наставления» Кальвина, как и других его сочинений, обусловлены высоким качеством его стиля97. При обсуждении этой темы часто имеется в виду главным образом его французский стиль98, однако многие ученые в его время и позднее равно приветствовали его успех и как латинского писателя99. Йоганн Штурм, друг Кальвина по Страсбургу, в похвальном слове, опубликованном на титульном листе латинского издания «Наставления» 1543 г., удачно характеризует произведение и его автора таким образом: «Жан Кальвин был наделён особой способностью к чёткости суждений, огромным даром к обучению и исключительной памятью. Как писатель он разнообразен, плодовит и безупречен». Великолепно образованный Жозеф Скалигер (ум. 1609) проницательно написал, что «его стиль обладает большей чистотой и изысканностью, нежели это обычно присуще (deceat) теологу». Несомненно, что немногие теологи столь прекрасно владели пером.
Многочисленные авторы, как разделявшие, так и не разделявшие теологические воззрения Кальвина, отдавали дань его стилю. Высказывания многих из них приводятся в связи с общими сведениями о жизни и личности Кальвина в «Комментарии к Книге Иисуса Навина», изданном Обществом по переводу трудов Кальвина (Calvin Translation Society) (Commentary on Joshua. Edinburgh, 1857, p. 376-464). Аналогичная подборка подобных оценок имеется в кн.: Schaff Р. History of Christian Church. Grand Rapids, 1949-50, vol. 1-8; v. 7, p. 270-295. Эти же и некоторые другие оценки приводятся в кн.: Pannier J. Calvin ecrivain; sa place et son role dans l’histoire de la langue et de la litterature francaise. P., 1930. См. тж.: Wencelius L. L’Esthetique de Calvin. P., 1937. p. 344-373.
98 Brunetiere F. LCEuvre litteraire de Calvin // Revue des Deux Mondes, 1900, N 161, p. 898-923; Pannier J. Op. cit.; Id. Introduction а Г Institution de 1541. P., 1936, I, xxii s.; Lefranc A. Calvin et Teloquence francaise. P., 1934.
99 Среди оппонентов Кальвина, которые хвалили его латынь,— Этьенн Пакье (Pasquier, ум. 1615). французский писатель и юрист, и знаменитый епископ Боссюэ (ум. 1704). Они цитируются в работах, указанных в прим. 97. См. тж.: Leon W. Le Classicisme de Calvin // Humanisme et Renaissance, 1938, v. 5, p. 231-246.
100 Посвящение к «Комментарию к Первому посланию к фессалоникийцам» (1550); См. Lecoultre J. Maturin Cordier et les origines de la pedagogique protestante de langue francaise. Neuchatel, 1926.
Мастерство Кальвина в латыни было связано и с преимуществами его образования. В зрелые годы он не раз с великой благодарностью вспоминал Матюрена Кордье, своего первого учителя латинского языка в Парижском университете, за то, что тот открыл ему врата учения и сделал возможным всё то, чего реформатор впоследствии достиг100. Уже на четырнадцатом году жизни он узнал красоту латинского языка и начал осознавать его возможности для общения и убеждения. Впоследствии классическое образование
