панданусами. Нагромождения влажных камней отмечали пересечения тропинок, где в этот час гуляла пестрая толпа. Метисы, мулаты, несколько пастухов тихо разговаривали или, не убыстряя шаг, углублялись в бамбуковые аллеи до того места, где купы деревьев и лесной поросли становились более плотными, а потом и непроходимыми. Там сразу же начинался лес.

Д’Арраст искал Сократа среди толпы, но тот внезапно оказался у него за спиной.

— Это праздник, — смеясь, проговорил Сократ; он оперся на высокие плечи д’Арраста, чтобы подпрыгнуть на месте.

— Какой праздник?

— Э! — удивился Сократ, стоя теперь лицом к д’Аррасту, — ты разве не знаешь? Праздник доброго Иисуса. Каждый год все приходят в грот с молотком.

Сократ показывал не на грот, а на группу людей, которые, казалось, чего-то ждали в углу сада.

— Вот, смотри! Однажды добрая статуя Иисуса приплыла с моря, поднимаясь вверх по реке. Ее нашли рыбаки. Такая красивая! Такая красивая! Тогда они ее вымыли здесь в гроте. А потом в гроте вырос камень. Каждый год праздник. Молотком ты разбиваешь камень на кусочки, чтобы освятить счастье. А он продолжает расти, хоть ты его разбиваешь. Это чудо.

Они подошли к гроту, низкий вход в который виднелся над ожидавшими людьми. Внутри, в тени, усеянной дрожащими огнями свеч, сидевший на корточках человек бил в этот момент молотком по камню. Это был худой пастух с длинными усами; вскоре он встал и вышел из грота, держа в открытой для всех ладони кусочек влажного сланца, который он за несколько секунд перед тем, как уйти, осторожно зажал в руке. В грот, пригнувшись, вошел другой человек.

Д’Арраст обернулся. Вокруг, не обращая на него внимания, бесстрастно ожидали своей очереди пилигримы, мокшие под мелким дождем, спускавшимся с деревьев. Д’Арраст тоже ждал у этого грота, сам не зная чего. Говоря по правде, он уже месяц, с момента приезда в эту страну, все время чего-то ждал. Он ждал в алом зное влажных дней, под мерцающими ночными звездами, ждал, несмотря

на свои обязанности — строительство дамб, прокладку дорог — как будто работа, ради которой он сюда приехал, была всего лишь предлогом, поводом для какой-то неожиданности или встречи; он их даже не представлял себе, но тем не менее терпеливо ожидал их на краю света. Д’Арраст вздрогнул, никто в этой маленькой группе местных жителей не обращал на него внимания, и он направился к выходу. Нужно было возвращаться к реке и работать.

Но Сократ ждал его у двери, занятый оживленной беседой с низкорослым кряжистым человеком, скорее желтым, чем чернокожим. Его наголо выбритый череп еще больше увеличивал красивого очертания лоб; на широком гладком лице его красовалась очень черная борода, подстриженная квадратом.

— Это наш силач! — вместо представления сказал Сократ. — Завтра он совершит шествие.

Человек, одетый в морской костюм из грубой саржи, тельняшку с голубыми и белыми полосками под морской курткой, внимательно изучал д’Арраста, глядя на него черными спокойными глазами. В то же время он улыбался, показывая ослепительно белые зубы меж полных глянцевых губ.

— Он говорит по-испански, — сказал Сократ, поворачиваясь к незнакомцу. — Расскажи месье д’Аррасту.

И тут же, пританцовывая, он ушел к другой группе. Человек перестал улыбаться и с откровенным любопытством посмотрел на д’Арраста.

— Это тебя интересует, капитан?

— Я не капитан, — поправил его д’Арраст.

— Неважно. Но ты сеньор. Так мне Сократ сказал.

— Я нет. Но мой дед был сеньором. Его отец тоже и все до него. Теперь в наших краях больше нет сеньоров.

— А! — смеясь, сказал негр. — Понимаю. Все стали сеньорами.

— Нет, это не так. Просто нет ни сеньоров, ни народа. Тот, поразмыслив, спросил:

— Никто не работает, никто не страдает?

— Ну нет, работают и страдают миллионы людей.

— Тогда это народ.

— В этом смысле да, народ. Но его хозяева — полицейские или торговцы.

Приветливое лицо мулата замкнулось. Потом он проворчал:

— Хм! Покупать и продавать, а! Какая мерзость! А с полицией командуют и собаки.

Вдруг он рассмеялся.

— А ты не продаешь?

— Почти нет. Я строю мосты, дороги.

— Хорошо! А я кок на пароходе. Если хочешь, я тебе приготовлю наше любимое блюдо из черной фасоли.

— Хочу.

Кок подошел к д’Аррасту и взял его за руку:

— Слушай, мне нравится то, что ты говоришь. Я тебе тоже кое-что сейчас скажу. И тебе, может, это понравится.

Он увлек его ко входу и усадил на влажную деревянную скамью рядом с бамбуковой рощицей.

— Я был в море, открытом море Игуапы, на маленьком танкере, который делает каботажные рейсы и снабжает нефтью порты побережья. На борту вспыхнул пожар. Нет, не по моей вине! Да что там! Я знаю свое ремесло. Просто несчастный случай! Нам удалось спустить шлюпки на воду. Ночью море поднялось, оно опрокинуло лодку, и меня накрыло волной. Когда всплыл, ударился о шлюпку головой. И начал тонуть. Ночь была темной, море волновалось, и потом, я плохо плаваю; я испугался. Вдруг вдалеке я увидел свет и узнал купол церкви Доброго Иисуса в Игуапе. Тогда я сказал Доброму Иисусу, что, если он меня спасет, я понесу во время шествия на голове камень весом в пятьдесят килограммов. Ты мне не поверишь, но вода сразу успокоилась, и мое сердце тоже. Я медленно поплыл и добрался до берега. Завтра я выполню свое обещание.

Вдруг он подозрительно взглянул на д’Арраста.

— Ты не смеешься, а?

— Нет, не смеюсь. Нужно выполнять то, что пообещал.

Тот хлопнул его по плечу.

— Теперь пошли к моему брату, он на реке. Я тебе приготовлю фасоль.

— Нет, — сказал д’Арраст. — У меня дела. Если хочешь, вечером.

— Ладно. Но сегодня ночью в большой хижине танцы и молебны — праздник святого Георгия.

Д’Арраст спросил его, будет ли он тоже танцевать. Лицо кока вдруг посуровело; впервые он отвел глаза куда-то в сторону.

— Нет, нет, я не буду танцевать, завтра нужно нести камень. Он тяжелый. Сегодня вечером я приду почтить святого. Потом рано уйду.

— Это долго длится?

— Всю ночь и немного утром.

Он как- то пристыженно посмотрел на д’Арраста.

— Приходи на танцы. А потом ты меня уведешь, иначе я останусь, начну танцевать и, может, не смогу остановиться.

— Ты любишь танцевать?

Глаза кока плотоядно заблестели.

— О, да! Люблю. И потом, там сигары, святые, женщины. Все забываешь и больше себе не хозяин.

— Там будут женщины? Все женщины города?

— Города — нет, но из хижин — да. Кок уже снова улыбался.

— Приходи. Капитану я подчиняюсь. И ты мне поможешь завтра сдержать обещание.

Д’Арраст почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Что ему до этого нелепого обета? Но он видел перед собой красивое открытое лицо, доверчиво улыбающееся ему; это черное лицо, казалось, излучало здоровье и жизнелюбие.

— Ладно, приду, — сказал он. — А теперь я тебя немного провожу.

Не зная почему, он тут же вновь представил, как черная девушка подавала ему «угощение для дорогого гостя».

Они вышли из сада, зашагали по грязным улицам и дошли до ухабистой площади; ее окружали невысокие дома, от чего она казалась еще более просторной. Теперь по штукатурке домов текла влага, хотя дождь по-прежнему лишь накрапывал. Сквозь рыхлое покрывало неба доносился приглушенный шум реки и шелест деревьев. Они шли в ногу шаг в шаг, тяжелый у д’Арраста и упругий у кока. Время от времени кок поднимал голову и улыбался своему спутнику. Они направились к церкви, возвышавшейся над домами, достигли конца площади, потом прошли по грязным улицам, где теперь витали резкие и назойливые запахи кухни. Время от времени из какой-нибудь

двери женщины с тарелкой или кухонной утварью в руках высовывали любопытные лица, потом исчезали. Миновав церковь, они углубились в старый квартал, зажатый между такими же низкими домами и вдруг вышли на шум невидимой реки позади хижин, которые д’Арраст сразу узнал.

— Ладно. Я тебя оставляю. До вечера, — сказал он.

— Да. У церкви.

Но кок все еще удерживал д’Арраста за руку. Он явно колебался. Потом все-таки сказал:

— А ты никогда не взывал к Богу, не давал обещания?

— Пожалуй, однажды.

— При кораблекрушении?

— Вроде того.

И д’Арраст резко вырвал руку, уже повернулся, чтобы уйти, но в этот момент встретил взгляд кока. Он поколебался, потом улыбнулся.

— Могу тебе сказать, хотя это и неважно. Один человек умирал по моей вине. Тогда, мне кажется, я просил небеса.

— Ты дал обещание?

— Нет. Но я хотел бы дать обещание.

— Давно это было?

— Незадолго перед тем, как приехать сюда. Кок взялся руками за бороду. Его глаза блестели.

— Ты капитан, — проговорил он, — мой дом — твой дом. И потом, ты мне поможешь сдержать обещание, как будто ты дал его сам. Это тебе тоже поможет.

— Не думаю, — улыбнулся д’Арраст.

— Ты гордец, капитан.

— Я был гордецом, теперь я одинок. Но скажи мне, твой добрый Иисус всегда тебя слышал?

— Всегда? Нет, капитан.

— Но тогда как же?

Кок рассмеялся чистым детским смехом.

— Что ж, ведь он свободен, разве не так?

В клубе, где д’Арраст завтракал с почетными горожанами, мэр сказал ему, что он должен расписаться в золотой книге муниципалитета, чтобы, по крайней мере, осталось свидетельство о великом событии — его прибытии в Игуапу. Судья со своей стороны нашел две или три новых формулировки, чтобы прославить, помимо доброде-

телей и талантов их гостя, простоту, с которой д’Арраст представлял у них великую страну, к которой имел честь принадлежать. Д’Арраст в ответ сказал только, что действительно имеет эту честь и что ему посчастливилось получить от компании подряд на эти длительные работы. На что судья, озадаченный его чрезмерным смирением, воскликнул:

— Кстати, вы подумали, как нам поступить с начальником полиции?

Д’Арраст, улыбаясь, посмотрел на него. -Да.

Он счел бы личным одолжением и исключительной любезностью, если бы от его имени соизволили простить этого шалопая, чтобы пребывание его, д’Арраста, здесь, где он был так счастлив узнать этот прекрасный город и его жителей, началось в обстановке согласия и дружбы. Внимательно слушая его, судья улыбался и качал головой. Некоторое время он поразмышлял с видом знатока над сказанным, затем обратился к присутствующим, чтобы они порукоплескали благородным традициям великой французской нации и, снова повернувшись к д’Аррасту, объявил, что удовлетворен тем, как закончилось это дело.

— Раз так, — заключил он, — мы сегодня вечером пообедаем с шефом.

Но д’Арраст сказал, что друзья пригласили его на церемонию в честь святого Георгия в хижинах.

— Ах, так! — сказал судья. — Что ж, я рад, что вы туда идете. Вы убедитесь, что наш народ трудно не любить.

Вечером д’Арраст, кок и его брат сидели вокруг угасшего очага в центре хижины, в которой д’Арраст уже побывал утром. Брат кока, казалось, не удивлялся, что видит его снова. Он едва говорил по-испански и большую часть времени ограничивался тем, что молча кивал головой. Что касается кока, то сначала он заинтересовался соборами, потом долго толковал о супе из черной фасоли. День клонился к вечеру, и если д’Арраст еще видел