образом благодаря изобретательской деятельности служащих самой этой компании, — применяется не для наказания фирм, а для того, чтобы впустить на рынок конкурирующие компании… Например, в деле «Ай-Си-Ай и Дюпон» в 1952 году судья Райан… принял решение о принудительном предоставлении лицензий на существующие патенты в отраслях, к которым относились их ограничительные соглашения, а также на патенты на улучшения, но не на новые патенты в этих отраслях. В данном случае была принята еще одна дополнительная мера, которая в последнее время получила широкое распространение: и «Ай-Си-Ай», и «Дюпону» было вменено в обязанность снабжать всех желающих по разумной цене техническими руководствами с подробным изложением методов практического использования патентов».
Обратите внимание — это не расценивается как «карательная мера»!
Чей, собственно, разум, таланты, достижения и права приносятся тут в жертву — и ради чьей незаслуженной выгоды?
Самое шокирующее решение суда в этой мрачной череде (вплоть до, но не включая, 1961 года) было вынесено — как, в сущности, и следовало ожидать — видным «консерватором», судьей Лернедом Хэндом. Его жертвой была «ALCOA». Это было дело «Соединенные штаты против Алюминиум-Компани-оф-Америка» 1945 года.
По антитрестовским законам монополия как таковая еще не противоправна; противоправно «намерение монополизировать». Чтобы признать «ALCOA» виновной, судья Лернед Хэнд должен был найти доказательства того, что «ALCOA» агрессивными мерами старалась вытеснить конкурентов с рынка. Вот какие улики он нашел и взял за основу решения, которое перекрыло кислород одному из крупнейших промышленных концернов Америки. Процитирую мнение судьи Хэнда:
«Не было неизбежным фактом, что она [«ALCOA»] будет всегда предвосхищать заранее повышение спроса на металл в слитках и окажется готова удовлетворять его. Ничто не заставляло ее удваивать и учетверять свои мощности прежде, чем на рынок выйдут другие. Она настаивает, что никогда не вытесняла конкурентов; но мы не можем и помыслить о более эффективном способе вытеснения, чем постоянное стремление использовать любую новую благоприятную возможность, как только она появляется, и противопоставлять всякому новичку новые мощности, уже включенные в огромную структуру, имея на своей стороне преимущество опыта, связей с торговыми партнерами и элитарные кадры».
Здесь беззастенчиво обнажаются смысл и цели антимонопольных законов — единственный смысл и цели, какие эти законы могут иметь, каковы бы ни были намерения их авторов: наказать талант за талантливость, наказать успех за успешность и принести плодотворный гений в жертву требованиям завистливой посредственности.
Если приложить этот принцип к любой производительной деятельности, если запретить умному человеку «использовать любую новую благоприятную возможность, как только она появляется», чтобы, не дай бог, не отбить охоту у какого-нибудь дурня или труса, который вздумает с ним соперничать; это будет означать, что никто из нас, вне зависимости от его профессии, не должен вырываться вперед, совершенствоваться, расти, поскольку личное совершенствование в любой его форме — будь то повышенная скорость машинистки, лучшая картина художника, повышенный процент исцеленных у врача — может отбить охоту у новичков, которые еще не принялись за дело, но рассчитывают состязаться с лучшими.
В качестве последнего, завершающего штриха я процитирую примечание мистера Нила к его отчету о деле «ALCOA»:
«Интересно отметить, что главным доводом, на основании которого экономические обозреватели бранили алюминиевую монополию, был именно тот факт, что «ALCOA» постоянно упускала возможности для экспансии и так недооценила спрос на металл, что на заре обеих мировых войн Соединенные Штаты испытывали острую нехватку производственных мощностей» .
А теперь я попрошу вас держать в голове характер, суть и реальные результаты антимонопольных законов,
пока я буду описывать кульминацию, по сравнению с которой меркнут прочие страницы этой отвратительной летописи: дело «Дженерал Электрик» от 1961 года.
Перечень обвиняемых по этому делу читается как список героев отрасли производства электротехнического оборудования: «Дженерал Электрик», «Вестингха-уз», «Оллис-Чэлмерс» и еще двадцать шесть компаний поменьше. Их преступление состояло в том, что они снабдили вас всеми незаменимыми удобствами и благами электрической эры, от тостеров до генераторов. Именно за это преступление их и покарали — поскольку они не могли снабжать нас всем этим и вообще заниматься бизнесом, не нарушая антимонопольных законов.
Против них было выдвинуто обвинение в заключении тайных соглашений по установлению цен на свою продукцию и в мошенничестве с ценами на торгах. Но в отсутствие таких соглашений крупные компании могли так сбить цены, что мелкие производители, не имея возможности с ними соперничать, разорились бы, в то время как те же самые крупные компании, согласно все тем же антимонопольным законам, угодили бы под суд по обвинению в «намерении монополизировать».
Процитирую статью Ричарда Остина Смита под названием «Невероятный электрический заговор» в журнале «Форчун» (апрель и май 1961 года): «Если «Дженерал Электрик» решит занять 50 процентов рынка, это нанесет смертельную рану даже таким сильным компаниям, как «Ай-Ти-И Секит Брейкер»». В той же статье показано, что соглашения по установлению цен не приносили выгоды «Дженерал Электрик», а напротив, наносили урон ее интересам, что, по сути, «Дженерал Электрик» оказалась в роли «дойной коровы», и ее руководство, зная об этом, хотело выйти из «заговора», но оказалось в безвыходной ситуации (из-за антитрестовских и других правительственных постановлений).
Лучшим доказательством того, что антимонопольные законы были главной причиной, вынудившей электротехническую промышленность к «сговору», стали последствия этого дела — в том, что касалось «решения суда в соответствии с заключенным сторонами мировым соглашением». Когда компания «Дженерал Электрик» объявила о своем намерении понизить цены до предела, запротестовали именно мелкие компании и правительство в лице Антитрестовского отделения.
В статье мистера Смита упомянуто, что встречи «заговорщиков» начались в результате учреждения Ведомства по ценообразованию. Во время войны цены на электрооборудование были фиксированными — их устанавливало правительство, и высшие руководители в области электротехнической промышленности устраивали совещания для обсуждений общего курса. Этот обычай удержался и после ликвидации данного ведомства.
Можно ли вообразить себе логику, по которой политика фиксированных цен является преступлением, если ее практикует бизнесмен, но заботой об обществе, если ее практикует правительство? Даже в мирное время найдется много отраслей — например, автомобильные грузоперевозки, — в которых цены фиксирует правительство. Если фиксирование цен вредит конкуренции, промышленности, производству, потребителю, экономике в целом и «интересам общества» — как утверждают сторонники антимонопольных законов — то каким же образом эта же вредоносная политика в руках правительства оборачивается благотворной? Поскольку на этот вопрос нет рационального ответа, я советую вам усомниться в экономических познаниях, намерениях и мотивах ярых борцов с монополиями.
Электрические компании даже не пытались защищаться от обвинения в «заговоре». Они заявили о нежелании оспаривать обвинение — «nolo contendere». Дело в том, что антитрестовские законы представляют такую смертельную опасность для тех, кто пытается оправдаться, что защита становится практически невозможной. В этих законах сказано, что на компанию, признанную виновной в нарушении антитрестовских законов, может подать в суд любой ее клиент, считающий себя пострадавшим, и требовать троекратного возмещения убытков. В случае такого крупномасштабного дела, как процесс над электротехнической промышленностью, подобные иски о возмещении убытков могут, как это легко себе представить, разорить всех ответчиков подчистую. Перед лицом подобной угрозы кто сможет или захочет защищаться в суде, где нет ни объективных законов, ни объективных критериев вины или невиновности, ни объективного способа оценить свои шансы на успех?
Попытайтесь вообразить, какие крики негодования, какие протесты раздадутся со всех сторон, если какую-либо другую группу людей, какое-либо другое меньшинство подвергнут суду, где приняты все меры, чтобы сделать защиту невозможной, — или где законы предписывают: чем серьезнее обвинение, тем опаснее защита. Очевидно, в случае с истинными преступниками верно прямо противоположное: чем серьезнее преступление, тем больше предосторожностей и мер защиты, предписанных законом, дабы предоставить ответчику шанс на оправдание за недостаточностью улик. Только бизнесмены должны являться в суд связанными и с кляпом во рту.
А с чего же началось правительственное расследование положения в электротехнической промышленности? В статье мистера Смита указано, что расследование началось из-за жалоб «Ти-Ви-Эй» и требований сенатора Кифаувэра. Это было в 1959 году, при республиканской администрации Эйзенхауэра. Процитирую журнал «Тайм» от 17 февраля 1961 года:
«Сбор улик по антитрестовским делам часто дается правительству с большими трудностями, но на сей раз ему повезло. В октябре 1959 года на судебном процессе по некоему антитрестовскому делу четыре бизнесмена из Огайо были приговорены к тюремному заключению после того, как заявили nolo contendere. (Один из них по дороге в тюрьму покончил с собой.) Эта новость посеяла панику в рядах руководителей электротехнических компаний, находившихся под следствием, и некоторые из них в обмен на гарантии неприкосновенности согласились дать показания о своих коллегах. На основе улик, полученных от этих людей (которые в большинстве своем сохранили свои посты), правительство подытожило дело».
Такими словами здесь описывают не гангстеров, не рэкетиров, не торговцев наркотиками — а бизнесменов, производителей, творцов, умелых и компетентных членов общества. Однако теперь антитрестовские законы, на этом новом этапе, явно стараются превратить деловой мир в мир криминала, с осведомителями, подсадными утками, провокаторами, особыми «сделками»… в общем, все как в сериале «Неприкасаемые» о борьбе ФБР с мафией.
Семь руководителей электротехнических компаний были приговорены к тюремному заключению. Мы никогда не узнаем, что происходило за кулисами этого судебного процесса или на переговорах компаний с правительством. Были ли эти семеро ответственны за гипотетический «заговор»? Если они и виновны, то действительно ли их вина тяжелее, чем у других? Кто на них «настучал» — и за что? Может быть, их оклеветали? Может быть, они поддались на провокацию? На алтарь чьих интересов, амбиций, целей их принесли в жертву? Мы не знаем. В ситуации, созданной антитрестовскими законами, этого никак не узнать.
Когда эти семеро, не имевшие возможности защищаться, явились в суд, чтобы выслушать приговор, их адвокаты обратились к судье с ходатайством о помиловании. Процитирую тот же отчет в «Тайм»: «Первым выступил адвокат … вице-президента компании «Вестингхауз», с ходатайством о помиловании. Его клиент, сообщил адвокат, является членом приходского управления епископальной церкви Св. Иоанна в Шэроне, штат Пенсильвания, и жертвует на благотворительные учреждения для детей-инвалидов». Адвокат другого ответчика подчеркнул, что его клиент — «директор клуба для мальчиков в Скенектади, штат Нью-Йорк, и председатель комитета по сбору средств на постройку новой иезуитской семинарии в Леноксе, штат Массачусетс».
Итак, адвокаты этих людей нашли нужным сослаться не на их достижения, не на их таланты в области индустрии, не на их ум и даже не на их права — но на их альтруистичное «служение» «благосостоянию нуждающихся». Значит, нуждающиеся имеют право на благосостояние — но те, кто это благосостояние обеспечивает, такого права не имеют. Благосостояние и права производителей не были сочтены заслуживающими признания и учета. Вот самый страшный обвинительный акт против нынешнего
