вершине.
Кроме того, следует добавить, что представление о прогрессивности налоговой системы с точки зрения иерархии доходов по определению не учитывает ресурсы, которые получены путем наследства[542] и которые, как мы видели, становятся все более значительными. Однако на практике наследство облагается намного меньшими налогами, чем доходы[543]. Как мы видели в третьей части (одиннадцатая глава), это способствует усугублению «дилеммы Растиньяка». Если бы мы ранжировали индивидов по центилям общих ресурсов, полученных в течение жизни (трудовых доходов и капитализированного наследства), что является более удовлетворительным отображением вопроса прогрессивности, то U-образная кривая была бы еще более регрессивной на вершине иерархии, чем в том случае, когда в расчет принимаются исключительно доходы[544].
Наконец, следует подчеркнуть, что торговая глобализация, оказывающая особенно сильное давление на наименее квалифицированных рабочих богатых стран, в принципе, может оправдать усиление прогрессивности налогообложения, а не ее ослабление, что еще больше усложняет общую картину. Конечно, если есть желание сохранять общие обязательные отчисления на уровне половины национального дохода, вклад каждого неизбежно должен быть существенным. Однако вместо того чтобы оставлять прогрессивность налогообложения очень слабой (если исключить верхушку), ее можно было бы представить более выраженной[545]. Это не решило бы всех проблем, но было бы достаточно для того, чтобы значительно улучшить положение наименее квалифицированных работников[546]. А если налогообложение так и не станет более прогрессивным, то не нужно будет удивляться, почему те, кто получают меньше всего выгоды от свободы торговли (а иногда и проигрывают от нее), склонны ставить ее под вопрос. Прогрессивный налог — необходимая мера для того, чтобы каждый мог извлечь выгоду из глобализации, а его все более вопиющее отсутствие может привести к тому, что последняя будет поставлена под вопрос. Мы вернемся к этому в следующей главе.
По всем этим причинам прогрессивный налог является ключевым элементом социального государства: он сыграл ключевую роль в его развитии и в трансформации структуры неравенства в XX веке и представляет собой основной инструмент, который может обеспечить его устойчивость в XXI веке. Однако сегодня он сталкивается с серьезной угрозой как интеллектуального (различные функции прогрессивности налогообложения так и не подверглись серьезному обсуждению), так и политического свойства (налоговая конкуренция позволяет целым категориям доходов ускользать от общепринятых правил).
Прогрессивный налог в XX веке: эфемерное порождение хаоса. Вернемся назад и попытаемся лучше понять, как мы к этому пришли. Прежде всего важно понимать, что прогрессивный налог в XX веке стал результатом войн не в меньшей степени, чем демократии. Прогрессивный налог был введен в условиях хаоса и представлял собой импровизацию, что объясняет, по крайней мере отчасти, почему его различные аспекты не были как следует продуманы и почему сегодня он ставится под сомнение.
Конечно, прогрессивный подоходный налог во многих странах был введен еще до начала Первой мировой войны. За исключением Франции, где закон, принятый 15 июля 1914 года и вводивший всеобщий подоходный налог, был продиктован финансовыми императивами надвигавшегося конфликта (закон торпедировался в сенате в течение нескольких лет, и лишь неизбежность объявления войны сдвинула ситуацию с мертвой точки[547]), его введение обычно осуществлялось «на холодную голову», в рамках нормальной деятельности парламентских институтов, как, например, в 1909 году в Великобритании и в 1913 году в Соединенных Штатах. В Северной Европе, во многих немецких государствах, в Японии прогрессивный подоходный налог был введен еще раньше: в 1870 году в Дании, в 1887 году в Японии, в 1891 году в Пруссии, в 1903 году в Швеции. В 1900-1910-е годы, даже несмотря на то, что подоходный налог еще не был введен во всех развитых странах, сложился международный консенсус вокруг принципа прогрессивности и его всеобщего применения (т. е. ко всем трудовым доходам лиц, работающих по найму и не по найму, и к любым доходам с капитала: арендным платежам, процентам, дивидендам, прибыли, иногда к приросту капитала)[548]. Такая система многим казалась справедливым и эффективным способом распределения налогов. Общий доход измеряет возможности каждого по выплате налогов, а прогрессивность позволяет ограничить неравенство, порождаемое промышленным капитализмом; при этом частная собственность и силы конкуренции остаются неприкосновенными. Множество отчетов и книг, опубликованных в ту эпоху, способствовали популяризации этой идеи и убедили часть политической элиты и либеральных экономистов, даже несмотря на то что многие из них по-прежнему относились крайне враждебно к самому принципу прогрессивности, особенно во Франции[549].
Является ли прогрессивный подоходный налог детищем демократии и всеобщего избирательного права? Все обстоит несколько сложнее. Можно констатировать, что ставки налога, в том числе и для самых астрономических доходов, оставались крайне умеренными вплоть до Первой мировой войны. Так было во всех странах без исключения. Масштаб политических потрясений, вызванных войной, четко прослеживается на графике 14.1, на котором мы отразили эволюцию верхней ставки (т. е. ставки, по которой облагались самые высокие доходы) в Соединенных Штатах, Великобритании, Германии и Франции с 1900 по 2013 год. Видно, что верхняя ставка оставалась незначительной до 1914 года, а с началом конфликта резко взмыла вверх. Эта эволюция весьма показательна для траектории, наблюдавшейся во всех богатых странах[550].
График 14.1
Верхняя ставка подоходного налога в 1900–2013 годах.
ордината: маржинальная ставка, по которой облагаются самые высокие доходы.
Примечание. Верхняя маржинальная ставка подоходного налога (по которой облагаются самые высокие доходы) в Соединенных Штатах уменьшилась с 70 % в 1980 году до 28 % в 1988 году. Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.
Во Франции самая высокая ставка подоходного налога, введенного в 1914 году, составляла всего 2 % и затрагивала лишь ничтожное меньшинство налогоплательщиков. Лишь после войны, в совершенно иных политических и финансовых условиях, верхняя ставка была доведена до «современного уровня»: до 50 % в 1920 году, затем до 60 % в 1924 году и даже до 72 % в 1925 году. Особенно поражает тот факт, что решающий закон от 25 июля 1920 года, который поднял верхнюю ставку до 50 % и который действительно можно считать вторым рождением подоходного налога, был принят «Небесно-голубой палатой» (одним из самых правых созывов парламента за всю историю Республики) и большинством под названием Национальный блок, в значительной части состоявшим из парламентских групп, до Первой мировой войны наиболее ожесточенно сопротивлявшихся введению ставки подоходного налога выше 2 %. Этот полный разворот депутатов, находившихся в правой части политического поля, разумеется, объясняется отчаянным финансовым положением страны после войны. За время конфликта государство накопило значительные долги, и, за рамками ритуальных речей на тему «Немец за все заплатит», все прекрасно понимали необходимость поиска новых финансовых ресурсов. В условиях, когда лишения и использование печатного станка довели инфляцию до невиданных до войны показателей, покупательная способность зарплат рабочих так и не вернулась к уровню 1914 года, а волны забастовок грозили парализовать страну в мае-июне 1919 года и затем вновь весной 1920 года, казалось, что политическая окраска имеет мало значения. Необходимо было найти новые налоговые ресурсы, и было трудно представить, что владельцы высоких доходов могли остаться нетронутыми. Именно в этом хаотическом и взрывоопасном политическом контексте, на который также оказывала влияние большевистская революция 1917 года, и появился прогрессивный налог в своей современной форме[551].
Пример Германии особенно интересен, поскольку прогрессивный подоходный налог был введен за 20 с лишним лет до начала войны. Однако в мирный период ставки налогообложения значительно не поднимались. В Пруссии верхняя ставка оставалась неизменной на уровне 3 % с 1891 по 1914 год, затем была увеличена до 4 % в 1915–1918 годах и резко поднята до 40 % в 1919–1920 годах в совершенно иных политических условиях. В Соединенных Штатах, которые с интеллектуальной и политической точки зрения были самой подготовленной страной к введению очень прогрессивного налогообложения и которые оказались во главе этого движения в межвоенный период, верхняя ставка была резко поднята до 67 %, а затем до 77 % лишь в 1918–1919 годах. В Великобритании ставка, по которой облагались самые высокие доходы, была установлена на уровне 8 % в 1909 году, что было довольно много для той эпохи, и была резко поднята до 40 % лишь в конце войны.
Конечно, невозможно сказать, что бы произошло, если бы не случилось потрясений 1914–1918 годов. Без сомнения, начало процессу было положено еще до них. Однако представляется очевидным, что движение к прогрессивному налогообложению было бы намного более медленным и, возможно, никогда не достигло бы такого уровня. Ставки, которые до 1914 года никогда не достигали 10 % (а обычно не достигали и 5 %), в том числе и для самых высоких доходов, на самом деле не очень отличались от ставок, применявшихся в XVIII–XIX веках. Следует напомнить о том, что хотя всеобщий прогрессивный подоходный налог был творением конца XIX — начала XX века, существовали и намного более ранние формы обложения доходов, правила применения которых в основном различались в зависимости от дохода и ставка которых была зачастую пропорциональной или почти пропорциональной (например, фиксированная ставка выше необлагаемого минимума). В большинстве случаев ставка равнялась 5-10 % (максимум). Например, так было в шедулярной системе налогообложения, в рамках которой каждая категория, или шедула, доходов облагалась отдельной ставкой (земельная рента, проценты, прибыль, зарплата и т. д.) и которая была введена в Великобритании в 1842 году и оставалась британской формой подоходного налога до введения в 1909 году super-tax (прогрессивного налога на совокупный доход[552]).
Во Франции при Старом режиме также существовали различные формы прямых подоходных налогов, такие как талья, двадцатина и десятина. Как следует из названий, их ставка составляла 5 или 10 %, налоговая база была довольно неполной, и в ней иногда имелись многочисленные исключения. Проект королевской десятины, предложенный Вобаном в 1707 году и предполагавший обложение всех доходов королевства (в том числе земельной ренты аристократов и Церкви) налогом по ставке 10 %, так и не был полностью осуществлен, что не помешало внести некоторые усовершенствования в налоговую систему в течение XVIII века[553]. Не желая принимать инквизиторские методы, ассоциировавшиеся с монархией, и стремясь избавить быстро растущую промышленную буржуазию от слишком высоких налогов, революционные законодатели сделали выбор в пользу «индексной» налоговой системы, в рамках которой налог рассчитывался на основе индексов, измерявших финансовые возможности налогоплательщика, а не на основе самого дохода, который не нужно было декларировать. Например, налог на двери и окна рассчитывался в зависимости от количества дверей и окон в основном жилище налогоплательщика, являвшимся главным показателем благосостояния и обладавшим тем достоинством, что оно позволяло налоговым службам определять соответствующий налог, не проникая внутрь дома налогоплательщика и не заглядывая в его счетные книги. Земельный налог — самый важный налог новой системы, созданной в 1792 году, — рассчитывался в зависимости
