серьезно усугубила кризис и столкнула мир в пропасть. Важно понимать, к какой сильной травме привел этот драматический исторический опыт. С тех пор все считают, что основная функция центральных банков состоит в обеспечении стабильности финансовой системы, а значит, и в том, что в случае всеобщей паники они берут на себя роль кредитора последней инстанции, заключающуюся в создании ликвидности, необходимой для избежания краха финансовых учреждений. Очень важно осознать, что со времен кризиса 1930-х годов это убеждение разделяют все наблюдатели, как бы они ни относились к «новому курсу» или к различным формам социального государства, введенным в Соединенных Штатах и в Европе после потрясений 1930-1940-х годов. Иногда кажется, что вера в стабилизирующую роль центрального банка обратно пропорциональна вере в социальную и налоговую политику, начало которой было положено в ту же эпоху.
Это особенно четко прослеживается в монументальной «Монетарной истории Соединенных Штатов», опубликованной в 1963 году Милтоном Фридманом. В этой фундаментальной работе глава монетаристского течения уделяет особое внимание краткосрочным движениям монетарной политики, которая проводилась Федеральной резервной системой и которую он изучал по архивным документам и стенограммам заседаний ее различных комитетов в период с 1857 по 1960 год[661]. Немудрено, что центральной темой исследования стали мрачные годы кризиса, начавшегося в 1929 году. По мнению Фридмана, сомнений быть не может: именно слишком ограничительная политика ФРС превратила биржевой крах в кредитный кризис и погрузила экономику в дефляцию и в рецессию неслыханных масштабов. Кризис был прежде всего монетарным, и его решение тоже должно было быть монетарным. Из этого научного анализа Фридман сделал прозрачные политические выводы: для обеспечения мирного бесперебойного роста в условиях капиталистической экономики необходимо и достаточно придерживаться адекватной монетарной политики, которая обеспечивает планомерное повышение уровня цен. Согласно монетаристской доктрине, «новый курс» с его созданием рабочих мест в государственном секторе и социальными трансфертами, который проводился Рузвельтом и демократами после кризиса 1930-х годов и Второй мировой войны, был лишь гигантским очковтирательством, дорогостоящим и бесполезным. Для спасения капитализма не нужно ни государство всеобщего благоденствия, ни разветвленное правительство: достаточно правильно действующей ФРС.
В Америке 1960-1970-х годов, где часть демократов мечтала довершить «новый курс», но общественное мнение начинало беспокоиться по поводу относительного упадка Соединенных Штатах на фоне быстро растущей Европы, этот простой и сильный политический посыл произвел эффект разорвавшейся бомбы. Работы Фридмана и чикагской школы, без сомнения, способствовали распространению недоверия по отношению к бесконечному расширению роли государства и созданию интеллектуальных условий для консервативной революции 1979–1980 годов.
Разумеется, те же события можно интерпретировать в том ключе, что ничто не мешает дополнить хорошую ФРС хорошим социальным государством и прогрессивным налогообложением. Эти различные институты скорее дополняют, чем заменяют друг друга. Вопреки тому, что пытается доказать монетаристская доктрина, жесткая ограничительная политика, проводившаяся ФРС в начале 1930-х годов (как, впрочем, и центральными банками других богатых стран), ничего не говорит о достоинствах и недостатках других институтов. Но здесь нас интересует не этот аспект. Суть заключается в том, что на протяжении десятилетий все экономисты, будь то монетаристы, кейнсианцы или приверженцы неоклассической теории, все обозреватели, вне зависимости от своих политических взглядов, сходятся в том, что центральные банки должны выполнять роль кредитора последней инстанции и принимать все необходимые меры для того, чтобы избежать финансового краха и дефляционной спирали.
Этот относительный исторический консенсус объясняет, почему в ответ на начавшийся в 2007–2008 годах кризис все центральные банки планеты — как в Соединенных Штатах, так и в Европе и в Японии — выступили в роли кредитора и стабилизирующей силы. Если исключить пример Lehman Brothers в сентябре 2008 года, количество банкротств банков было довольно ограниченным. Тем не менее это не означает, что имеется консенсус относительно точной сути «нестандартных» монетарных мер, которые следует применять в таких случаях.
Создание денежной массы и национальный капитал. Так что же делают центральные банки? Прежде всего, в рамках нашего исследования важно уточнить, что центральные банки сами по себе не создают богатство: они его распределяют. Если точнее, то когда ФРС или ЕЦБ (Европейский центральный банк) решают создать дополнительный миллиард долларов или евро, было бы ошибкой считать, что американский или европейский капитал увеличивается на такую же сумму. На самом деле национальный капитал не меняется ни на доллар или евро, поскольку операции, осуществляемые центральными банками, всегда заключаются в одалживании денег. Они по определению приводят к созданию финансовых активов и пассивов, которые компенсируют друг друга ровно в тот момент, когда появляются. Например, ФРС одалживает один миллиард долларов Lehman Brothers или General Motors (или американскому правительству), задолженность которых настолько же вырастает. Чистое имущество ФРС, Lehman Brothers, General Motors и тем более Соединенных Штатов или всей планеты никак не меняются вследствие этой операции. Было бы удивительно, если бы центральные банки могли бы одним росчерком пера увеличивать национальный капитал своей страны, а заодно и всего мира.
Далее все зависит от воздействия такой монетарной политики на реальную экономику. Если заем, выданный центральным банком, позволяет данному обществу выйти из сложной ситуации и тем самым избежать окончательного банкротства (которое, возможно привело бы к снижению национального имущества), то после того, как ситуация стабилизируется, а заем будет возвращен, можно будет считать, что заем ФРС позволил увеличить национальное имущество (или хотя бы не дал ему уменьшиться). Напротив, если заем лишь отсрочил неизбежное банкротство общества или даже помешал появлению достойного конкурента (а такое может произойти), то следует считать, что такая политика в конечном счете повлекла за собой снижение национального имущества. Оба варианта возможны и, безусловно, присутствуют в различных пропорциях в любой монетарной политике. В той мере, в которой центральные банки позволили ограничить масштабы рецессии 2008–2009 годов, можно считать, что они в среднем способствовали увеличению ВВП, инвестиций, а значит, и капитала богатых стран и всего мира. Однако очевидно, что динамическая оценка такого рода всегда будет носит неточный и противоречивый характер. Ясно то, что когда центральные банки увеличивают денежную массу, предоставляя заем финансовой или нефинансовой компании или же правительству, это не оказывает никакого немедленного воздействия на национальный капитал, равно как и на государственный или частный капитал[662].
В чем заключаются «нестандартные» монетарные меры, применявшиеся после кризиса 2007–2008 годов? В спокойные времена центральные банки довольствуются тем, что поддерживают темпы роста денежной массы, равные темпам роста экономической деятельности, и обеспечивают слабую инфляцию — порядка 1 или 2 % в год. Если конкретнее, то они вбрасывают новые деньги, одалживая средства банкам на чрезвычайно короткий срок — иногда всего на несколько дней. Эти займы обеспечивают платежеспособность всей финансовой системы. Огромные потоки вкладов и снятий средств, ежедневно осуществляемых домохозяйствами и компаниями, на самом деле никогда не уравновешивают друг друга в каждом конкретном банке с точностью до дня. После 2008 года главное новшество заключается в длительности займов, предоставляемых частным банкам. Вместо того чтобы одалживать средства на несколько дней, ФРС и ЕЦБ стали предоставлять займы со сроком выплаты три, а то и шесть месяцев, что привело к сильному увеличению соответствующих объемов в течение последнего квартала 2008 года и в начале 2009 года. Они также стали одалживать средства на такой же срок нефинансовым компаниям, особенно в Соединенных Штатах, наряду с предоставлением займов банковскому сектору со сроком выплаты вплоть до девяти или двенадцати месяцев и прямой покупкой облигаций с довольно длительным сроком погашения. Начиная с 2011–2012 годов центральные банки вновь расширили спектр своих интервенций. Покупку казначейских ценных бумаг и различных государственных облигаций, которая осуществлялась с начала кризиса ФРС, Банком Японии и Банком Англии, стал производить и ЕЦБ по мере того, как углублялся долговой кризис в Южной Европе.
Что касается этих мер, то здесь нужно уточнить сразу несколько аспектов. Прежде всего, центральные банки могут помочь тому или иному банку или нефинансовой компании избежать банкротства, одолжив ему деньги, необходимые для выплаты зарплат сотрудникам и оплаты услуг поставщиков. Но они не могут заставить предприятия инвестировать, домохозяйства потреблять, а экономику снова расти. Кроме того, они не обладают властью решать, каким будет уровень инфляции. Ликвидность, создаваемая центральными банками, безусловно, позволила избежать депрессии и дефляции, однако в начале 2010-х годов экономический климат в богатых странах остается вялым, особенно в Европе, где кризис в зоне евро серьезно подорвал доверие. Тот факт, что правительства основных богатых стран (Соединенных Штатов, Японии, Германии, Франции, Великобритании) в 2012–2013 годах занимали средства по исключительно низким ставкам — всего 1 %, свидетельствует о важности стабилизационной политики, проводимой центральными банками. Однако он прежде всего показывает, что частные инвесторы не очень хорошо представляют, что делать с ликвидностью, одолженной денежными властями по нулевой или почти нулевой ставке, в результате чего они предпочитают вновь одалживать ее государствам, которые считаются наиболее надежными заемщиками, и получать смехотворную доходность. Низкие процентные ставки для одних стран и намного более высокие для других являются признаком лихорадочной, ненормальной ситуации[663].
Сила центральных банков в том, что они могут распределять богатства очень быстро и, в теории, в бесконечных масштабах. Если потребуется, центральный банк может за секунду создать столько миллиардов, сколько пожелает, и перечислить их на счет нуждающейся в них компании или правительства. В случае крайней необходимости (финансовой паники, войны, природной катастрофы) немедленное и неограниченное создание денежной массы представляет собой незаменимый козырь. Так, налоговые власти никогда не смогли бы так же быстро собрать налог: необходимо определить налогооблагаемую базу, ставку налога, проголосовать за закон, собрать налог, предусмотреть вероятность его оспаривания и т. д. Если бы нужно было так действовать для того, чтобы выйти из финансового кризиса, все банки обанкротились бы. Быстрота исполнения — это ключевая сила денежных властей.
Слабость центральных банков состоит в том, что их способность решать, кому, в каком объеме и на какой срок они должны предоставлять займы, и управлять впоследствии соответствующим финансовым портфелем, разумеется, очень ограничена. Первое следствие, вытекающее из этого, заключается в том, что их баланс не может превосходить некоторые ограничения. Так, вследствие всех новых видов займов и интервенций на финансовых рынках, осуществляемых после 2008 года, балансы центральных банков выросли примерно вдвое. Совокупность финансовых активов и пассивов выросла с примерно 10 % до более чем 20 % ВВП в случае Федеральной резервной системы и Банка Англии и с 15 % до почти 30 % ВВП в случае Европейского центрального банка. Впечатляющее изменение. Однако в то же время эти суммы остаются довольно скромными по сравнению с совокупностью чистого частного имущества, которое достигает или превышает 500 или 600 % ВВП в большинстве богатых стран[664].
В
