в том числе права собственности. Вторая революция произошла в экономической теории – ее символом стал труд Адама Смита «Богатство народов». Смит показал: когда людям предоставляют свободу в реализации их экономических интересов, результатом становится не хаос, а спонтанный порядок – рыночная система, в рамках которой действия индивидов координируются лучше, а богатства создается больше, чем при государственном управлении экономикой. Третьей революцией, конечно, был Промышленный переворот. Технические инновации стали инструментом гигантского расширения возможностей человека в сфере производства. Результатом стало не только всеобщее повышение уровня жизни, но и появление у энергичных и предприимчивых людей шансов сколотить состояние, немыслимое в прежние времена.
Политическая революция – торжество доктрины прав человека – сопровождалась утверждением нравственных идеалов: освобождением оттирании и признанием самоценности каждой личности, независимо от положения в обществе. В то же время нравственная оценка экономической революции отличалась неоднозначностью: многие считали капитализм греховным явлением. Стремление к обогащению стало жертвой постулатов христианства, направленных против эгоизма и корыстолюбия. Авторы концепции спонтанного порядка понимали, что она содержит в себе нравственный парадокс – греховность отдельных людей может обернуться благом для общества.
Критики рынка всегда использовали в своих целях эти сомнения в его нравственности. Социалистическое движение поддерживалось тезисами о том, что капитализм порождает эгоизм, эксплуатацию, отчуждение и несправедливость. Более мягким проявлением этого же подхода стала концепция «государства всеобщего благосостояния» – перераспределения доходов руками властей во имя «социальной справедливости». Капитализму так и не удалось преодолеть эту изначальную нравственную неоднозначность. Его ценят за экономическое процветание, которое он приносит, и за создание необходимых предпосылок для политической и интеллектуальной свободы. Но большинство его защитников не готовы признать, что «капиталистический» образ жизни – реализация личных интересов за счет производства и торговли – заслуживает уважения и в нравственном плане (не говоря уж о том, чтобы назвать его благородным и тем более идеальным).
В причинах нравственной антипатии по отношению к рынку ничего загадочного нет. Она связана с этикой альтруизма, глубоко укорененной в западной культуре, да и в большинстве других. По меркам альтруизма, реализация личных интересов в лучшем случае никак не связана с нравственностью и заслуживает нейтрального отношения, а в худшем – расценивается как грех. Конечно, успех на рынке достигается за счет добровольного обмена, а значит, удовлетворения потребностей других людей. Но верно и то, что людьми, добивающимися такого успеха, движут соображения личной выгоды, а в этике мотивы имеют не менее важное значение, чем результат.
В просторечии понятие «альтруизм» часто обозначает просто доброту или благожелательность. Но его реальное значение в историческом и философском смысле – это самопожертвование. Для социалистов, которые и создали этот термин, он обозначал полное подчинение отдельной личности общественному целому. Как отмечает Айн Рэнд, «главный принцип альтруизма состоит в том, что человек не вправе жить ради себя, что единственное оправдание его существования – это служение другим, а самопожертвование является высочайшим моральным долгом, добродетелью и ценностью». Альтруизм в этом строгом понимании стал основой для различных концепций «социальной справедливости», используемых для обоснования перераспределения богатства руками государства. Эти государственные социальные программы предусматривают принудительные жертвы со стороны людей, которых облагают налогами для их финансирования. Они означают использование индивида как «ресурса» для коллектива, как средства для достижения целей других людей. И в этом заключается основополагающая причина, по которой каждый сторонник капитализма должен осуждать их с нравственных позиций.
Концепции социальной справедливости
Концепции социальной справедливости можно подразделить на две категории, связанные, соответственно, с всеобщим благосостоянием и эгалитаризмом. Согласно концепции всеобщего благосостояния (социальной поддержки) все люди имеют право на самое необходимое, в том числе некий минимум питания, жилья, одежды, медицинской помощи, образования и т. д. Обязанность общества состоит в том, чтобы гарантировать всем своим членам этот необходимый минимум. Однако капиталистическая система, построенная по принципу laissezfaire, таких гарантий не обеспечивает. Таким образом, утверждают сторонники социального обеспечения, капитализм не позволяет обществу выполнять это нравственное обязательство, и государство должно его модифицировать с тем, чтобы те люди, которые не могут обеспечить себе соответствующие блага собственными усилиями, все же их получали.
По мнению эгалитаристов, создаваемое в обществе богатство должно распределяться поровну. Если некоторые люди зарабатывают в 15, 50 или 100 раз больше других, это не отвечает критериям справедливости. И поскольку капиталистическая система, построенная по принципу laissez faire, не только допускает, но и способствует подобному диспаритету доходов, она несправедлива. Отличительной чертой эгалитаризма являются различные статистические выкладки относительно распределения доходов. Скажем, в 2007 году 50 % совокупного дохода в США досталось самым богатым 20 % населения, а на долю самых бедных 20 % пришлось лишь 3,4 %. Цель эгалитаризма – сократить этот разрыв: любое продвижение к равенству рассматривается как триумф справедливости.
Различие между этими двумя концепциями социальной справедливости – это различие между абсолютным и сравнительным уровнем благосостояния. Сторонники социальной поддержки требуют, чтобы всем был обеспечен некий минимальный уровень жизни. Если существует эта «низшая планка» или социальная «страховочная сетка», уже не важно, каково имущественное положение членов общества или каков разрыв между богатыми и бедными. Поэтому адепты социального обеспечения требуют прежде всего осуществления программ помощи людям, живущим ниже определенного уровня бедности, больным, безработным и другим обездоленным. Эгалитаристов же волнует сравнительное благосостояние. Они часто утверждают, что предпочитают общество, где богатство распределяется более равномерно, даже если общий уровень жизни в нем ниже. В результате эгалитаристы выступают, в частности, за прогрессивное налогообложение, призванное обеспечить перераспределение богатства по всей шкале доходов, а не только в пользу самых бедных граждан. Они также поддерживают национализацию таких общественных благ, как образование и здравоохранение, их полное отделение от рынка и предоставление всем членам общества на равной основе.
Рассмотрим эти две концепции социальной справедливости по очереди.
Соцобеспечение: обязанность по принуждению
В основе концепции социальной поддержки лежит тезис о том, что все люди имеют право на такие блага, как еда, крыша над головой и медицинская помощь. Они должны все это иметь в обязательном порядке. Соответственно, каждый, кому эти блага достаются от государства, получает лишь то, что ему причитается, – словно это покупатель, оплативший товар. Предоставляя социальные льготы, государство попросту защищает права граждан – подобно тому, как оно защищает права покупателей. Ни в том, ни в другом случае благодарить его незачем.
Концепция прав на социальное обеспечение, или «положительных прав», как их часто называют, скопирована с традиционного либерального постулата о неотъемлемом праве на жизнь, свободу и собственность. Однако различие между этими концепциями хорошо известно. Традиционные права – это права на действия без постороннего вмешательства. Право на жизнь – это право действовать во имя самосохранения, но не иммунитет от смерти по естественным причинам, даже безвременной. Право на собственность – это право на свободную куплю-продажу и использование не принадлежащих никому благ, предоставляемых природой. Это право стремиться к приобретению имущества, но не на получение имущества от природы или государства: успех в приобретении собственности никому не гарантирован.
Соответственно, эти права требуют от других людей лишь «отрицательных» обязанностей – не вмешиваться, не ограничивать силой возможности индивида делать то, что он считает нужным. Представим себе, что я живу вне общества, скажем на необитаемом острове: в этом случае мои права абсолютно гарантированны. Возможно, моя жизнь не будет долгой и уж точно не будет комфортной – но я буду полностью защищен от убийства, грабежа или физического насилия.
Права на социальное обеспечение, напротив, представляют собой права пользования определенными благами независимо от действий индивида: если вы не можете заработать эти блага, вы имеете право на получение их от других. Соответственно, они возлагают на других «положительные» обязанности. Если я имею право на продукты питания, кто-то обязан их вырастить. Если я не могу заплатить за них, кто-то обязан приобрести их для меня. Сторонники социальной поддержки порой утверждают, что эти обязанности ложатся на общество в целом, а не на конкретных индивидов. Но общество не существует отдельно от его членов, и уж тем более не несет моральных обязательств отдельно от них, поэтому все подобные обязательства ложатся на нас. К примеру, если права на соцобеспечение обеспечиваются государством, соответствующие обязанности распространяются на всех налогоплательщиков.
Таким образом, с этической точки зрения суть концепции всеобщего соцобеспечения состоит в том, что потребности одного становятся обязанностями для других. Эти обязанности могут распространяться только на жителей одного городка или всей страны. Они не касаются всего человечества. Но во всех вариантах этой доктрины ваши обязанности не зависят отличного знакомства с тем, кому вы помогаете, или вашего желания ему помочь, или вашей убежденности в том, что он заслуживает помощи. Это обязанность не по вашему выбору, а по факту существования у него определенных потребностей.
Этим, однако, наш анализ не исчерпывается. Если я живу на необитаемом острове, у меня, естественно, нет прав на социальную поддержку, поскольку некому предоставить мне соответствующие блага. По той же причине, если я живу в первобытном обществе, не имеющем понятия о медицине, у меня нет права на здравоохранение. Содержание прав на соцобеспечение связано с уровнем экономического благосостояния и производственных возможностей общества. Соответственно, обязанность людей удовлетворять потребности других зависит от их способности это делать. Меня как индивида нельзя винить в том, что я не обеспечил других тем, что я не могу произвести для себя.
Но если я могу это произвести, но просто не хочу? Допустим, я в состоянии зарабатывать гораздо больше, чем зарабатываю, и налоги с этих доходов могли бы прокормить голодающего. Обязан ли я работать больше, зарабатывая деньги для этого человека? Не знаю ни одного философа из числа сторонников концепции всеобщего благосостояния, который ответил бы на этот вопрос утвердительно. Моя нравственная обязанность, обусловленная потребностями другого, зависит не только от моей способности, но и от желания производить необходимые ему блага.
Это позволяет сделать важные выводы об этической направленности концепции социального обеспечения. Она не предусматривает обязанности удовлетворять потребности людей и уж тем более добиваться в этом успеха. Обязанность носит обусловленный характер: те, кто умеет создавать богатство, могут заниматься этим лишь в том случае, если другим будет позволено получить его долю. Цель здесь – не столько помочь нуждающимся, сколько связать по рукам и ногам способных людей. Косвенно речь идет о том, что способности и инициативность человека представляют собой общественное достояние, и он может их реализовать лишь при том условии, что они направлены на службу другим.
Эгалитаризм: «справедливое» распределение
Обратившись к эгалитаризму, мы обнаруживаем, что приходим к тому же принципу – только иным логическим путем. Этической основой эгалитаризма служит не концепция прав, а идея справедливости. Глядя на общество в целом, мы видим, что доходы,
