и поэтому, использовав их, бросал без всякой жалости».
Гитлер создаёт «теневое государство». В аппарате партии возникают зародыши будущих министерств, опирающиеся на нацистские союзы врачей, учителей, государственных служащих и т. д.
На выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года за НСДАП проголосовали 6,4 миллиона избирателей (по сравнению с 810 тысячами двумя годами раньше). Она стала второй партией страны после СДПГ. Членство в ней стало «модным». Но Гитлер заявил, что она — не парламентская партия, места в рейхстаге нужны ей лишь для борьбы за национальное возрождение, и победа на выборах это лишь обретение нового оружия для нашей легальной борьбы против этого государства. Нацисты объявляли многие решения правительства актами измены родине и срывали работу рейхстага, который называли «говорильней» (что в переводе и означает слово «парламент»).
В 1932 году Гитлер выставляет свою кандидатуру на выборах президента Германии. Побеждает на выборах престарелый фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, получивший 53 процента голосов. За Гитлера было подано 36, 7 процента голосов, за вождя коммунистов Тельмана — 10 процентов. И хотя после этого НСДАП не раз оказывается на грани провала и запрета, Гитлер хитроумными интригами и комбинацией лести и угроз в конце концов добивается того, что Гинденбург 30 января 1933 года назначает его рейхсканцлером (главой правительства) Германии. Захват власти диктатором формально произошёл законным путём. Этот день он назвал началом «германской расовой революции, величайшей в мировой истории».
Многих на Западе такой ход событий в Германии удивил. В действительности же Германия тех недель вернулась к своей сути. Ещё Томас Манн предупреждал, что суть немецкого представления о порядке в государственном устройстве — это диктатура.
Разбирая позицию коммунистов в этот критический Момент, Фест отмечает «доходившее прямо до гротеска заблуждение их руководства в оценке исторической ситуации. Не обращая никакого внимания на преследования и мучения, на бегство многочисленных товарищей и массовый отток своих сторонников, коммунисты продолжали считать, что их основной противник — социал-демократия, что нет разницы между фашизмом и парламентской демократией, что Гитлер всего-навсего марионетка, что если он придёт к власти, то тем самым только приблизит власть коммунизма, а на нынешней стадии высшая революционная добродетель — терпение». И вот, после захвата власти Гитлером, «ещё недавно представлявший собой мощно действующую угрозу, наводивший ужас на буржуазию многомиллионный отряд сторонников коммунистов вдруг испарился — без какого-либо признака сопротивления, действия, сигнала». Пожар рейхстага 27 февраля 1933 года закрепил захват власти Гитлером и дал ему повод расправиться с его давними врагами — коммунистами.
Говорят, что если бы КПГ и СДПГ объединили свои усилия, а не спорили, кто из них правильнее понимает марксизм, они не допустили бы Гитлера к власти. Это вряд ли справедливо. Социал-демократы в особенности их вожди, — это публика, готовая выражать своё мнение на митингах, которые никто не разгоняет, но не нацеленная на серьёзную, опасную борьбу. Пролетарской революции они боялись больше, чем фашизма, и настоящими союзниками коммунистов стать не смогли бы.
2 августа 1934 года Гинденбург умер. Гитлер упразднил пост президента и стал единовластным правителем — рейхсканцлером и фюрером («вождём») — Германии.
Но это не было его конечной целью. Как ему послужила орудием завоевания власти партия, так и Германия должна была стать теперь ему инструментом для того, чтобы «открыть дверь к прочному господству над миром». Внутреннюю политику Гитлера следует безусловно рассматривать в теснейшей взаимосвязи с его внешней политикой.
Расправа с союзниками
В то время, когда деятели нацистской верхушки делили посты в правительственных структурах, штурмовики, так много сделавшие для победы НСДАП, чувствовали себя обделёнными. Политика Гитлера «неизбежно должна была посеять семена гнева в боевом авангарде СА, который с боями проложил движению путь к власти и чувствовал себя теперь обманутым». С весны 1934 года вновь стали звучать лозунги «Второй революции». Их оппозицию возглавил Рём.
«В то время как Гитлер, более хитрый и изощрённый, чем простоватый Рём, видел в революции псевдолегальный процесс выхолащивания захваченных структур, при котором на первый план выдвигались средства демагогии, изматывания противника или обмана, а насилие использовалось лишь как вспомогательное средство для запугивания, Рём, исходя из самого понятия революции, связывал с ней фазу восстания с громом битв…
— Адольф — подлец, — ругался он. — Он предаёт всех нас. Только с реакционерами и якшается, Старые товарищи ему слишком плохи».
Рём не понимал, что Гитлеру принадлежит выдающееся место в истории великих государственных переворотов именно в силу понимания им безвозвратного конца революции в виде восстания. Гитлер ещё решительнее, чем Муссолини, доказывал, что современная революция не завоёвывает власть, а прибирает её к рукам и пользуется не столько силовыми, сколько бюрократическими средствами.
Гитлер пытался уговорить штурмовиков: «Фюрер подчеркнул…, те, кто утверждает, что революция не окончена — дураки… у нас в движении есть люди, которые понимают под революцией не что иное, как постоянное состояние хаоса…
Как острейшую главную задачу фюрер охарактеризовал подбор людей, с одной стороны, способных, а с другой — со слепым повиновением претворяющих в жизнь меры правительства. Партия, являясь своего рода орденом, должна обеспечить необходимую стабильность всего немецкого будущего…»»
Но штурмовики не могли согласиться с такой постановкой вопроса. И Гитлер, во многом обязанный Рёму своей политической карьерой и связанный с ним дружескими отношениями, был вынужден устроить 30 июня 1934 года «ночь длинных ножей», когда были убиты главные руководители штурмовиков. Был расстрелян и Рём.
Руководители рейхсвера, тоже помогавшие Гитлеру брать власть, полагали, что и впредь будут иметь на него определяющее влияние. Фюрер их отрезвил. Он заявил, что армия может строиться только на единоначалии, и в демократии она неизбежно становится чужеродным телом. Впредь решающим критерием в военной карьере должно быть не происхождение из старой офицерской касты, а «понимание сути нового государства». После этого рейхсвер ввёл политическую учёбу в войсках. Постепенно Гитлер подчинил себе и генералитет, убрав с руководящих постов тех генералов, которые не соглашались с его политикой.
Точно так же он взломает и другие косные структуры государства с жёстким социальным делением. Революция без разбора вербовала своих приверженцев из всех классов и прослоек, что лишало её противника.
После победы нацистов мелкие лавочники, бывшие их сторонниками, шли в универмаги, присматривая местечко, где они могли бы открыть свои магазинчики. Гитлер охладил их пыл: он стремился сделать Германию сильной, а не обогатить маленьких людей.
Псевдокорпоративное фюрерское государство
Большинству наблюдателей приход Гитлера к власти казался комедией, и они предсказывали, что новый режим не продержится и двух недель. Ведь ни Гитлер, ни его ближайшие сподвижники никогда не руководили даже небольшим предприятием, а между тем им придётся решать сложнейшие экономические, социальные и политические задачи.
Ведущие политики Запада, слушая речи Гитлера, казавшиеся им безумными, воспринимали его как пародию на Муссолини или хуже того — как Чарли Чаплина, оказавшегося на вершине власти. Каково же было их удивление, когда при личных встречах они неизменно видели перед собой воспитанного, по-европейски культурного человека, к тому же вполне владевшего предметом переговоров и не нуждающегося при обсуждении любого вопроса в справках специалистов и экспертов. Он лично проверял мельчайшие детали крупных проектов или публичных мероприятий, Немецких генералов Гитлер поражал тем, что по памяти сыпал цифрами и говорил о деталях разных видов оружия, что создавало впечатление его компетентности в самых разнообразных областях. К тому же Гитлер мастерски умел вживаться в психологию противника и одурачивать его.
Касаясь структуры будущего нацистского государства, Гитлер ясно дал понять: в будущем нет места для разной «демократической чепухи», Третий рейх будет руководствоваться принципом фюрера, что означало установление диктатуры. Он почти ничего не говорил об экономике. Она нагоняла на Гитлера тоску, и он никогда не пытался углубить свои познания в этой области, ограничиваясь лишь обыгрыванием сумасбродных идей чудаковатого Готфрида Федера, выступавшего против «принудительного налогообложения» и «процентного (то есть ростовщического) рабства».
Гитлера интересовала лишь политическая власть, а экономика сама о себе как-нибудь позаботится.
«Государство, — утверждал он, — не имеет ничего общего с конкретной экономической концепцией или развитием… Государство является расовым организмом, а не экономической организацией… Внутренняя сила государства лишь в редких случаях совпадает с так называемым экономическим процветанием; последнее, как свидетельствуют бесчисленные примеры, очевидно, указывает на приближающийся крах государства… Пруссия с исключительной наглядностью подтверждает, что не материальные средства, а лишь идейные ценности позволяют создать государство. Только при их наличии может благоприятно развиваться экономическая жизнь. Всегда, когда в Германии отмечался политический подъем, экономические условия начинали улучшаться, и всегда, когда экономические условия становились первостепенной заботой народа, а идейные ценности отходили на второй план, государство разваливалось и вскоре возникали экономические трудности… До сих пор никогда в основе государства не лежали мирные экономические средства… Всегда сначала распадается государство, а уж за ним экономика, а не наоборот: не может быть процветающей экономики, если её не защищает и за ней не стоит могучее процветающее государство.
Но мощь и благополучие государство — это следствие их внутренней организации, крепости общих взглядов на некоторые принципиальные вопросы».
А Германия разорвана, поэтому нужно сначала восстановить идейное единство страны, а уж затем строить мощную экономику. В то же время надо понимать, что «никакая экономическая политика невозможна без меча, никакая индустриализация невозможна без применения силы».
Не считая туманных высказываний об «экономических палатах», «палатах землевладельцев» и «центральном экономическом парламенте», которые «позволят функционировать национальной экономике», Гитлер не говорил об экономических основах Третьего рейха.
Что же конкретно было осуществлено Гитлером в деле преобразования экономики Германии?
Вот как отвечает на этот вопрос Фест:
«Как вождь движения, которое возникло на основе страха буржуазии перед революцией и панических настроений, он должен был избегать всяких шагов режима, напоминающих традиционные представления о революции, в особенности стремления к огосударствлению или открыто плановому хозяйству. Но, поскольку он, по сути дела, намеревался добиться именно этого, он провозгласил под лозунгом «национального социализма» безусловное сотрудничество с государством всех и на всех уровнях, а так как всякая компетенция в какой-то момент замыкалась на нём, это означало не что иное, как отмену всякого частного экономического права при поддержании фикции его сохранения. В виде компенсации неограниченного права государства на вмешательство предприниматели получали установленный приказным порядком мир в трудовых отношениях, гарантии производства и сбыта, а позже и некоторые неопределённые надежды на насильственную экспансию национальной экономической базы. Гитлер не без цинизма и проницательности обосновал в кругу приближённых эту продиктованную краткосрочными целями концепцию, при помощи которой он обеспечил себе поддержку знающих себе цену пособников: он совсем не собирается, заявил он, истребить, как в России, слой собственников — он заставит их всеми мыслимыми средствами отдать свои способности строительству экономики.
Предприниматели, бесспорно, будут рады, что щадят их жизнь и собственность, и окажутся тем самым в подлинной зависимости. Так что
