ситуацию, когда твоя честь или же честь твоего патрона оказалась запятнанной, то остаётся один выход: уйти из жизни. Человек, решившийся на самоубийство ради спасения чести, считается героем, и его дети никогда не останутся голодными — люди придут им на помощь. Тот же, кто согласился перенести позор, чтобы сохранить жизнь, автоматически делает отверженным не только себя, но и весь свой род».
Это только один штрих, показывающий, насколько миропонимание корейца отличается от взглядов европейцев. Другое отличие раскрыто в диссертации Аннеты Сон «Социальная политика и страхование здоровья в Южной Корее и на Тайване» (Annette H.K.Son. Social Policy and Health Insurance in South Korea and Taiwan. Upsala, 2002). В то время, как в странах Запада система социального обеспечения установлена государством (причём в историческом смысле совсем недавно), в Корее испокон веков существовал и существует сейчас порядок взаимной помощи без участия государства. Он основан на нормах конфуцианской и буддистской морали и исходит из фундаментального положения о природном братстве всех людей. Точно так же каждый банк-кредитор ищет для клиентов-банкротов работу в компаниях — клиентах банка.
Профессор С.Г.Кара-Мурза так характеризует итоги развития Южной Кореи:
«Она быстро развивается: ещё в 1954 году по доле ВНП на душу населения она уступала не только полуколониальному тогда Египту, но и Нигерии. Это было отсталое аграрное общество. Индустриализация и развитие происходили здесь в условиях специфического «конфуцианского капитализма». Корейский социолог пишет в самой популярной книге о национальном характере: «Иерархичность — способ существования корейца, а выход из иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества». Так что индивидуализация людей вовсе не является необходимым условием развития.
Российский востоковед А.Н.Ланьков пишет: «Конфуцианство воспринимало государство как одну большую семью. Вмешательство государства в самые разные стороны жизни общества считается в Корее благом» — хотя образованные корейцы прекрасно знакомы с европейскими воззрениями на государство и гражданское общество.
В докладе о южнокорейской экономике, подготовленном по заказу Всемирного банка, говорится: «Озадачивающим парадоксом является то, что корейская экономика в очень большой степени зависит от многочисленных предприятий, формально частных, но работающих под прямым и высокоцентрализованным правительственным руководством». А известный американский экономист пишет: «Корея представляет собой командную экономику, в которой многие из действий отдельного бизнесмена предпринимаются под влиянием государства, если не по его прямому указанию».
Особо выделяет С.Кара-Мурза подход корейцев к образованию:
«В Южной Корее считается, что влияние материальных возможностей семьи на образование детей должно быть сведено к минимуму. Ярко выражено подозрительное отношение и властей, и общественного мнения к любой элитарности в образовании. Школьная программа едина для всей страны, ученики даже старших классов очень ограничены в возможности выбора факультативных предметов. Специализированных школ с углублённым изучением отдельных предметов почти нет. Старое конфуцианское образование было широким, общегуманитарным, специализированная подготовка не приветствовалась. Нет и платных школ, ибо в Корее считается, что все молодые люди должны иметь равное право на образование независимо от доходов родителей. Государство даже периодически ведёт кампании борьбы с репетиторством и частными курсами по подготовке к вступительным экзаменам в вуз. Борьба эта, в общем, безуспешна, но важна именно установка, официальная моральная норма».
Однако и в Южной Корее, как и в Японии, выросло новое поколение, которое не знало послевоенной нужды и свирепой военной диктатуры. Эти «новые корейцы» «не желают посвящать себя только работе, им нравится отдыхать, и — что самое страшное — им не столь уж важно мнение о них окружающих», и среди них нет желающих покончить с собой ради чести. «Пока доля «новых корейцев» невелика, но с каждым годом их становится всё больше. Жители страны вынуждены с огорчением признать, что в недалёком будущем «вестернизация» неизбежна». Появились элементы «экономики для богатых», в том числе и платные школы.
На корреспондента газеты «Россия» (? 40, 1992) Александра Евлахова наибольшее впечатление произвело то, что на заводе «Самсунг», где производят не только телевизоры, но и выполняют судостроительные и оборонные заказы, рабочих рук не хватает, хотя их стремятся привлечь многими льготами — от оплаты детского сада до бесплатного трёхразового питания.
Словом, Южная Корея — если не рай, то что-то близкое к этому. Не знаю, портило ли это впечатление то обстоятельство, что почти повсеместно корреспондент встречал сотрудников службы безопасности и видел признаки тотального контроля властей над всем и вся. Видимо, процветанию страны это не мешало.
«Южнокорейский дракон» или «бумажный тигр»?
И вот в этой обстановке экономического процветания в 1997 году разразился «азиатский финансовый кризис», который больно ударил по экономике всех стран Юго-Восточной Азии, в том числе и Южной Кореи. В то время как высокопоставленные чиновники рисовали радужные картины состояния экономики страны, в Южной Корее разразилась настоящая хозяйственная и финансовая катастрофа.
Вот лишь несколько строк из официального отчёта «Economic Reforms in Korea» (Seoul, 2001):
Иностранный капитал бежал из охваченной паникой страны. Многие чэболы разорились, вследствие чего их число сократилось с 50 до 11. Пожалуй, самой крупной жертвой кризиса стал чэбол «Дэу». Его создатель Ким Ву Чун долгие годы блестяще вёл дела, хотя эксперты предупреждали: его успех основан на системе, напоминающей финансовую пирамиду. Но группа была слишком большой, чтобы быстро разориться. Кризис подорвал позиции этого конгломерата, и он рухнул.
Многие чэболы отказались от непрофильных видов бизнеса, а порой вынуждены были за бесценок распродать свои активы иностранным компаниям. Тот же чэбол «Дэу» был раздроблен, наиболее известная его структура, выпускающая автомобили, в конечном счёте была куплена американской компанией «Дженерал моторс», а сам Ким бежал из страны.
Восемь лет Ким Ву Чун скрывался во Вьетнаме и в 2005 году сдался властям, разыскивавшим его за мошенничество и целый букет других экономических преступлений. Прокуратура обнаружила его надёжно упрятанные и замаскированные капиталы, включая недвижимость в США и виноградники во Франции.
Кризис ударил не по одним чэболам. Всё государство РК вынуждено была объявить мораторий на выплату внешнего долга.
Причинами краха министр финансов и экономики считает неоправданно широкую номенклатуру производимой продукции (глава одного из чэболов похвалялся, что производит всё — «from chips to ships», то есть от микросхем до судов), а также использование для игры на бирже банковских кредитов, выданных на развитие производства. У некоторых крупных компаний их долговые обязательства превышали собственные активы в десятки раз.
Анализ кризиса, поразившего экономику Южной Кореи, выполнил Институт мировой экономики и международных отношений РАН, опубликовав его почему-то на английском языке («Korea in1990s. A new stage of the reforms». М., 1999). По мнению исследователей из ИМЭМО, критическая ситуация, в которой оказалась РК, не сводится лишь к прекращению быстрого экономического роста, каким она удивляла мир с 1960-х годов. Не самыми важными факторами было и увеличение внешнего долга, и отсталость южнокорейского менеджмента, основанного на пожизненном найме рабочей силы. Свою роль сыграли и сверхоптимистические расчёты при получении ссуд для осуществлении капиталовложений. Это — более фундаментальный кризис авторитарной модели развития, практиковавшейся в Корее. Корейская бюрократическая элита была талантлива и успешно осваивала уроки прошлого и опыт других стран, но ей не хватает творчества. И люди, имевшие власть, но не новые идеи, либо деградируют, либо впадают в консерватизм. Они не понимают, что экономика РК попала в зависимость от мировой биржи и должна приспосабливаться к изменениям конъюнктуры финансовых рынков.
Исследователи из ИМЭМО видят выход для Южной Кореи в либерализации экономики, в развитии демократических институтов, а также в обеспечении большей «открытости» страны внешнему миру. Эти перемены неизбежны, и все ключевые группы интересов должны понять, что речь идёт о выживании нации. Но, не желая того, авторы исследования показывают, какими бедами это грозит народу РК.
Как Великая депрессия 1930-х годов на Западе привела к новому социальному контракту, так и этот азиатский кризис должен подтолкнуть страны Азии к современной экономике, в большей мере социально ориентированной.
В Южной Корее был более высокий жизненный уровень населения, чем в других странах Юго-Восточной Азии. Но кризис ударил по малому и среднему бизнесу, банкротства перекинулись на чэболы, и спад охватил всю экономику. За год экономика РК скатилась с 11-го места в мире на 17-е, душевой ВВП сократился почти вдвое. Население РК, привыкшее к непрерывному экономическому росту в течение многих лет, испытало настоящий шок. Число полностью безработных превысило 2 миллиона человек, но к этому надо добавить занятых не полную рабочую неделю, а также женщин, вернувшихся с производства и ставших домохозяйками, естественно, не получающих зарплату. С учётом членов семей без средств к существованию осталась почти четверть населения страны. Давно не знала Южная Корея такого количества самоубийств (причём нередко кончали с собой целыми семьями), а те, кто сохранил работу, согласны на замораживание и даже на существенное снижение зарплаты.
На Западе сложилась определённая «культура безработицы», создана система социального обеспечения. А для современного поколения южнокорейцев это абсолютно новый феномен. А чтобы создать систему социального обеспечения, нужны усилия, средства — и прежде всего возобновление экономического роста. В обстановке страданий миллионов людей возникли социальные конфликты.
Для Южной Кореи этот кризис особенно чувствителен, год назад, в 1996-м, страна была принята в Организацию экономического развития и сотрудничества, объединяющую наиболее развитые страны мира, и вот теперь она получает унизительную помощь от МВФ.
Народ Южной Кореи крайне отрицательно относился к иностранным инвестициям. А страны Запада упорно добивались большей открытости южнокорейской экономики, особенно банковского, финансового секторов, рынка услуг и недвижимости. И население, и власть упорно сопротивлялись захвату компаниями Запада национального достояния Кореи. И вот теперь правительство вынуждено «перевоспитывать» народ, убеждать его, что захват национального достояния иностранцами — это хорошо.
Западные консультанты видят одну из причин снижения конкурентоспособности южнокорейской экономики в «негибкости» рынка рабочей силы, в частности, в распространении в чэболах пожизненного её найма. Реорганизация чэболов, на которой они настаивают, должна ещё более увеличить безработицу. Правительство уже предоставило ряду крупных корпораций право временно увольнять рабочих в период спада производства.
А тут ещё в дополнение к кризису — воздействие охватившей всю планету глобализации. Исследователи отмечали, что в мире, особенно в слабо развитых странах, широко распространено мнение, будто глобализация и либерализация торговли противоречат национальным интересам этих стран. Кризис в РК подтвердил эти опасения.
Ещё более мрачную, но в то же время и поучительную, картину кризиса экономики РК нарисовал упомянутый сборник «Корея на рубеже веков». Эффективность экономики, ориентированной на экспорт, зависит от своевременной адаптации к каждому новому витку научно-технической революции. А РК оказалась в сложном положении. Рост зарплаты повысил стоимость её продукции. С развитыми странами РК конкурировать не могла — у тех раньше появлялись новые технологии. А с другой стороны, её конкурентами становились страны Юго-Восточной Азии, в которых зарплата оставалась нищенской. Южная Корея оказалась в тисках между самыми развитыми
