мере, в оттеснении его за Урал.
Россия — объект агрессии западноевропейцев
Россия для Европы всегда была варварской, азиатской страной (австрийский канцлер Меттерних говорил, что Азия начинается к востоку от Вены), особо опасной потому, что располагалась на том же континенте. Если европейцы чувствовали себя «высшей расой» по сравнению с недочеловеками-туземцами, то Россия складывалась как империя особого типа, где русские с пониманием относились к своеобразию входивших в неё народов.
Европейцы ратовали за свободу предпринимательства и конкуренции, а государству отводили роль «ночного сторожа», призванного охранять покой обывателя. Русские же сформировались изначально как народ государственников, и для них служение Отечеству всегда считалось первой из добродетелей. То, что эти странные русские создали государство с огромной территорией и богатейшими природными ресурсами, порождало недоброжелательство Европы к России и зависть, а также опасения из-за нашей «непредсказуемости». Скрепя сердце Европа ещё мирилась с существованием России, пока царизм гарантировал проникновение к нам европейского влияния. А после победы большевиков в России, которую они сумели в короткий срок превратить во вторую индустриальную державу мира, недоброжелательство к нашей стране перешло у Европы в открытую ненависть.
Гитлер, развязывая вторую мировую войну, говорил, что он защищает европейскую цивилизацию от русских варваров. Даже бескомпромиссность русских в идейных вопросах воспринимается европейцами как совершенно для них неприемлемый «экстремизм мышления», ибо для них искусство компромисса есть «центральное искусство современной жизни». Но, разумеется, имеется в виду лишь компромисс как согласие других с европейской точкой зрения.
Россия веками защищала Евразию от европейского варварства. А под влиянием Великой Октябрьской революции и победы СССР в Великой Отечественной войне развернулась национально-освободительная борьба в европейских колониях в Африке и Азии, приведшая к развалу колониальной системы империализма. К тому же после многовекового доминирования в мировой политике Европа была отброшена на обочину истории и вынуждена исполнять роль некой щели между двумя сверхдержавами — США и СССР. Не удивительно, что её ненависть к нашей стране ещё более возросла, и «холодная война» началась со знаменито речи бывшего английского премьер-министра Черчилля в Фултоне.
Но вот в СССР пришёл к власти Горбачёв, и началась пресловутая «перестройка». Этого вероломного советского лидера первой признала своим премьер-министр Англии М.Тэтчер. На Западе возник настоящий культ Горбачёва, его признали «лучшим немцем», и всё это за то, что он сдавал Западу одну нашу позицию за другой, а главное — он и деятельность-то свою начал с подмены марксизма-ленинизма «общечеловеческими ценностями», которые при ближайшем рассмотрении оказались знакомыми западными, европейскими либеральными ценностями. Горбачёв был свергнут, но его линию на разрушение нашей страны продолжили либералы, назвавшие себя в целях маскировки «демократами». Они включили в Конституцию РФ положение о правах человека как высшей общественной и государственной ценности, что равнозначно отказу России от своего государственного суверенитета и основ собственной цивилизации.
Запад провозглашает необходимость европеизации России, «вовлечения России в Европу», становления «Европы от Атлантики до Урала» (что равнозначно расчленению нашей страны) или даже «до Владивостока» (что означало бы её поглощение целиком), — тогда европейский рынок охватит не 320, о 700 миллионов человек, хотя в действительности это — курс на добивание России. А всякая попытка защититься от этой агрессии тут же объявляется нарушением прав человека, то есть тягчайшим преступлением. Россию обвиняют в том, что она продолжает традиции «византизма».
Когда в СССР началась горбачёвская «перестройка», которая должна была привести к свержению социалистического строя, на Западе ликовали и говорили о великих надеждах, которые там возлагаются на Россию. Но теперь, когда в итоге «перестройки» и либеральных «реформ» Россия лежит в руинах, а концепция «прав человека», формально принятая, на деле всё же у нас не прививается, Запад вновь приходит к выводу, что наша страна «неправильная». Его идеологи утверждают: ничего хорошего в России не произойдёт никогда. Она по-прежнему остаётся непредсказуемой, а, следовательно, смертельно опасной для «свободного мира». Теперь европейских идеологов не устраивает сам русский характер. Утверждается, что «русский экстремизм мышления» совершенно неприемлем для образованного европейца. Ведь любого английского студента приучают к тому, что не существует однозначного ответа на сложные вопросы, центральным искусством современной жизни признаётся искусство компромисса, и верное решение не может выражать предпочтения одной из сторон. (Но это не мешает европейцам навязывать всему миру именно своё понимание происходящего.) Не устают европейцы удивляться и нашей нетребовательности в отношении комфорта. Словом, если они и не возвращаются к средневековым представлениям о России как о стране, где проживают люди с пёсьими головами или с единственным глазом посреди лба, то уж во всяком случае махнут на неё рукой: что взять со страны вечной мерзлоты и разгуливающих по улицам медведей? (Немецкий философ XVII века Я.Бёме учил любить людей, «будь они даже турки или московиты».)
Русскому характеру противопоставляются в качестве эталонов культ приличий, царящий во Франции, отзывчивость, доброжелательность и терпимость, присущие английскому джентльмену, хотя классики той же французской, да и английской литературы прекрасно показали, какая чёрствость и бесчеловечность могут скрываться за показной вежливостью и привычной улыбкой. О «человеколюбии» немцев наш народ имеет представление не по книгам, мы помним их зверства во время Великой Отечественной войны. Да и сами европейские интеллектуалы признают: «мы (европейцы) — бухгалтеры и счетоводы», и их всегда удивляло в образе жизни граждан СССР то, что в этой стране — единственной в мире — люди не думали постоянно о деньгах.
Русских, долго живших на Западе, удивляло то, что там нет даже таких понятий, как «дружба» и «духовность» (в эти слова там вкладывается самое примитивное содержание). Наших людей не могло восхищать, что в зажиточной Бельгии старики, имеющие по три автомобиля, давятся в толпе жаждущих отхватить кусочек бесплатной пиццы на презентациях, а в богатой Вене перед открытием универмага у его дверей собирается сотня совершенно голых людей в надежде попасть в пятёрку счастливчиков, которым владелец магазина дарит одежду.
Нынешний Евросоюз — это сверхгосударство с населением в полмиллиарда человек. По выпуску промышленной продукции оно выйдет на первое место в мире. В планах роста своей экономики Евросоюз отводит важное место России, но только в качестве поставщика энергоносителей и сырья.
ЕС — объединение не только экономическое и политическое, а прежде всего единство идеалов. В объединённую Европу вступили даже страны, которые от этого больше теряют, чем приобретают. Например, говорят, что «экономика Венгрии растёт», зато «венгерской экономики больше не существует». Объяснение простое: в Венгрию хлынул поток товаров из экономически более сильных стран Западной Европы, венгерские производители не выдержали конкуренции и разорились. Западноевропейский капитал скупил венгерские предприятия, и они работают теперь не на венгерского потребителя, а на мировой рынок.
В Польше (а это давний и непримиримый враг России) радовались большому притоку иностранных инвестиций, однако вскоре выяснилось, что с Запада пришли «закатные» (устаревшие) технологии, которые больше не устраивают более развитые страны, и вместо подъёма польской промышленности на новый технологический уровень лишь усилилось её отставание.
Объединённая Европа расширяет свои границы, возникают некие Соединённые Штаты Европы, и в основе этой общности остаётся концепция «прав человека». Если Гитлер считал настоящими людьми только немцев, то для нынешних властителей Евросоюза настоящие люди — только граждане стран «золотого миллиарда», прежде всего — европейцы, а это уже можно считать новой редакцией расизма, евронацизмом.
В объединении Европы на основе общих ценностей виднейшую роль играет католическая Церковь. Европейские страны давно уже стали чисто светскими государствами и их население в большинстве своём, по сути, не верит в Бога, а в некоторых из них преобладающей религией является не католицизм, а протестантизм. Но римский папа по-прежнему направляет процессы интеграции и глобализации. Даже непримиримые противоречия между догматами католицизма и протестантизма под его нажимом удаётся формально преодолеть, чтобы сплотить Европу накануне нового этапа битвы цивилизаций, готовить отряды «новых крестоносцев».
И всё же даже на Западе сомневаются в перспективах ЕС. Так, профессор Вольфганг Зайфферт утверждает, что концепция Западной Европы как политического союза обречена на неудачу, поскольку единого европейского народа (демоса) нет. Так что ЕС обречён оставаться только большим единым рынком («Литературная газета», 2006,? 7–8). Более того, пример отделения Черногории от Сербии может оказаться заразительным, сепаратистские тенденции существуют во многих государствах Европы.
При всей общности стран Евросоюза между ними есть и различия, в том числе и в отношении к России.
Сложно складывались отношения России и Великобритании, наши страны и соперничали, и бывали союзниками (хотя и тогда англичане соблюдали свой интерес).
И в настоящее время Великобритания ещё не определила однозначно своего места в мире. Одни её политики считают главным единство англосаксонского мира, и потому отстаивают идею союза с США. Другие стремятся к тесным связям с континентальной Западной Европой. А это вопрос не только политической и военной ориентации, но и выбора социально-экономического строя.
Англичане — сторонники союза с США выступают за либеральную англосаксонскую модель развития, которая исходит из жесткого ограничения вмешательства государства в экономическую жизнь (концепция «государства — ночного сторожа»). Приверженцы единения с Европой отстаивают «рейнскую» модель развития («государство благосостояния»), стоящую на страже социального рынка, с развитыми системами социального обеспечения, а значит, с высокими налогами в целях помощи неимущим слоям населения.
Известно, что для англичанина нормальная жизнь и нормальные люди кончаются за «каналом» (Ла Маншем). Даже на американцев он подчас смотрит как на дикарей, и когда английский профессор едет в США читать лекции в университете, это для него почти то же, что обучать грамоте детей в Месопотамии (многие видные американские экономисты, политологи, психологи — из англичан). Вообще в Англии очень сильны антиамериканские настроения, порой здесь называют США «страной сатаны», но мирятся со своим подчинённым положением по отношению к «дядюшке Сэму». А уж русские для большинства англичан — это какие-то современные скифы.
Для француза каждый русский, как писал маркиз де Кюстин, — это крещёный медведь. Шведы, норвежцы, датчане довольны достигнутым высоким уровнем жизни, развитой системой социального обеспечения и отсутствием привилегий (в Норвегии один король имеет право бесплатного проезда на трамвае, а женщина-премьер-министр сама ходит по магазинам и ведёт домашнее хозяйство), и лишь высокий уровень самоубийств свидетельствует о неблагополучии в этих странах. Из всей Скандинавии особая неприязнь к России чувствуется в Норвегии.
Испанцы относятся к России даже с некоторой долей симпатии, итальянцы вообще утверждают, что у наших народов много общего (дескать, спокойный итальянец — это темпераментный русский). Но самые агрессивные намерения в отношении России всегда имели немцы.
Правители России из династии Романовых охотно принимали на службу к себе немцев, и до самой революции в российской армии и в высшей бюрократии было засилье немцев. Не случайно возникли как в России, так и в Германии идеи о благотворности сотрудничества двух наших народов.
В духовном
