относился к технике безопасности. Главное было не построить дорогу, а сдать ее. Инспекторов из министерства на станциях встречали ломившиеся винами и деликатесами столы, он организовывал пикники, охоты, пели цыгане. Немаловажным было и то, что путейские чиновники знали: случись с ними служебная неприятность, Поляков их в беде не оставит, им будет устроено теплое местечко в правлении одной из поляковских железных дорог. Но дело было не только в этом. Поляков перекупал у конкурентов лучших русских инженеров. Он полностью доверял своим работникам. Платил им жалованье во много раз больше, чем другие железнодорожные короли – Губонин, Варшавский, Мекк.
К концу 1870-х годов планы Полякова стать русским Ротшильдом, казалось, увенчались успехом. Он живет в самом аристократическом районе Петербурга, рядом с Медным всадником, в бывшем дворце Лавалей, по соседству с титулованной знатью. Он становится щедрым благотворителем, причем в отличие от других предпринимателей-евреев – чаеторговца Бродского, банкира Гинцбурга и владельца Юго-Западной железной дорогой Варшавского – его деньги тратятся исключительно на общерусские цели, а не на поддержку еврейской бедноты. Он отблагодарил Елецкое земство, построив в городе железнодорожное училище; влиятельнейший публицист-консерватор получил от него огромную сумму на открытие лицея цесаревича Николая в Москве; он построил первое общежитие для студентов Петербургского университета. Но главные его траты шли… донским казакам. Здесь он имел деловые интересы, и в знак благодарности ему первому из российских евреев было пожаловано дворянство всевеликого войска Донского.
То, что Поляков хотел прочно обосноваться в России, ясно из одного его делового предприятия. Самая старая железная дорога России – Царскосельская – влачила в семидесятые годы жалкое существование и приносило казне одни убытки. Поляков выкупил дорогу у казны и сделал ее образцовой. С вокзала в Павловске были выгнаны дамы легкого поведения, избравшие его в качестве своей штаб-квартиры. Вместо этого Самуил Поляков устроил библиотеку-читальню с душеполезным чтением для пассажиров, дожидавшихся поездов. Впервые в России были введены единые проездные билеты для дачников. По примеру Лондона Самуил Соломонович задумал строительство к югу от Петербурга жилого массива для рабочих столицы, которые жили бы в здоровой местности и добирались бы на работу по его железной дороге.
Между тем, российский правящий класс с неприятным удивлением обнаружил появление неизвестно откуда взявшихся конкурентов. Закаленные страшным соперничеством внутри черты оседлости, имевшие отличные деловые связи в западной Европе, фанатично трудолюбивые евреи ринулись в те сферы, которые были открыты им в результате либеральных реформ. Помимо международного банковского дела и торговли, это были адвокатура, журналистика, науки, прежде всего технические. Еврейские нувориши, исповедовавшие непонятную религию, плохо говорившие по-русски, вдруг оказались богаче и влиятельнее потомков Рюрика и Гедимина.
Характерен эпизод из «Анны Карениной». Промотавшийся Облонский пытается устроиться на службу к железнодорожному королю Болгаринову (под которым Лев Толстой имеет в виду, конечно, Полякова): «. ему было неловко, что он, потомок Рюрика, князь Облонский, ждал два часа в приемной у жида <. > бойко прохаживаясь по приемной, расправляя бакенбарды, вступая в разговор с другими просителями и придумывая каламбур, который он скажет о том, как он у жида дожидался, старательно скрывал от других и даже от себя испытываемое чувство».
Выразителем этой охватившей чиновничество и часть купечества юдофобии становится издатель самой популярной петербургской газеты «Новое время» Алексей Суворин. Статьей «Жид идет» он открывает антисемитскую кампанию, которая развивается тем успешнее, что ей сочувствует наследник – будущий император Александр III и близкая к нему так называемая «партия Аничкова дворца» – обер-прокурор священного синода Победоносцев, государственный контролер Тертий Филиппов и близкий к ним Федор Достоевский.
Главным объектом нападения становится Самуил Поляков. Каждое происшествие на его железных дорогах, каких случалось немало, впрочем как и на дорогах других подрядчиков, становится предметом журналистского расследования. Суворин травил Полякова, как охотник дичь. Поляков защищался как мог.
Его было очень трудно ущучить. В 1877 г. во время русско-турецкой войны по поручению командования Поляков за два месяца проложил дорогу Крушаны-Яссы, которая позволила бесперебойно снабжать русскую армию на Балканах. При этом его инженерами был поставлен мировой рекорд по скорости строительства. На службу к себе Поляков принимает известных при дворе чиновников – бывший губернатор Восточной Сибири Синельников становится его влиятельным ходатаем в сферах. Даже внук генералиссимуса Суворова стремится поступить к нему на службу. Важную роль играло и заступничество «Московских ведомостей», влиятельнейшей газеты, которую редактировал Катков.
С воцарением Александра III антисемитизм становится частью государственной идеологии. В начале 1880-х по Украине прокатились кровавые погромы. Полиция предпочитала не вмешиваться. На одном из донесений о погромах государь начертал резолюцию: «Я и сам люблю, когда их бьют». Хотя погромщики, в конце концов, были наказаны, причины погромов правительство видело в самом еврействе.
Новый министр внутренних дел Игнатьев издает серию законов, снова загонявших еврейство в местечковые гетто. Главный удар пришелся по учащейся молодежи. Ограничивалось число студентов иудейского вероисповедания в высших учебных заведениях и гимназиях. Чтобы стать студентом, еврейскому юноше, как правило, необходима была золотая медаль.
Суворин требует немедленной национализации поляковских железных дорог. Взятками всесильному Игнатьеву и другим сановникам Полякову удалось сохранить свои железные дороги и свой статус. Его непрерывно проверяли, каждое лыко было ему в строку, расширение деятельности стало невозможным. Часто приводил он своему сыну Даниэлю грустную еврейскую поговорку: «Алз дер реббе шлофт, шлофен алле хасидин» – «Когда раввин спит, все хасиды тоже спят». Когда царь против евреев, то и все министры против них.
Нельзя сказать, что русское общество целиком было на стороне гонителей еврейства. Полякова и его единоверцев неожиданно поддержали богатые и независимые московские купцы-старообрядцы – Морозовы, Солдатенковы и Рябушинские. Они при этом исходили из своих прагматических соображений: изгнание еврейских торговцев из Москвы означало для них потерю дилерской сети в западной России, которую московские коммерсанты снабжали русскими ситцами. Абсурдность политики, в которой одна часть граждан России противопоставлялась другой, была видна и публицистам самых разных направлений – от ультраконсерватора Каткова до бунтаря Льва Толстого и либерала Владимира Соловьева.
Настроение русского еврейства между тем начинает резко меняться. Те, кто двадцать лет назад собирался служить русскому государству, оказались в дураках. Они навязывали свои услуги тем, кто не желал их принимать. «Ассимилянт» становится презрительной кличкой для такого рода персон. Часть еврейских общественных деятелей примыкает к сионистскому движению, созданию Еврейского независимого государства в Эрец Исроэль. Выходцами из России были такие светочи сионизма, как Владимир (Вольф) Жаботинский, первый президент Государства Израиль Давид Бен-Гурион и Голда Меир. Другие примыкали к русским радикальным левым партиям. Если в «Народной воле» евреев были считанные единицы, то эсеров возглавляли Михаил Гоц и Григорий Гершуни, среди основателей русского марксизма – Лев Дейч и Павел Аксельрод, будущие меньшевики – Федор Дан и Юлий Мартов, среди большевиков – Лев Троцкий, Григорий Зиновьев, Яков Свердлов. Кто не интересовался политикой, стремились бежать куда глаза глядят – в конце XIX века из России, чаще всего в США, уезжало по сто тысяч евреев ежегодно.
17 октября 1888 г. императорский поезд с августейшей фамилией потерпел крушение на станции Борки Азовской железной дороги, принадлежавшей Полякову. Крушение, как позже выяснила комиссия, произошло из-за плохого состояния путей. Но Полякову было уже все равно – весной того же года во время похорон своего зятя Абрама Варшавского, покончившего с собой, у него разорвалось сердце.
У русского правительства в 1880-е годы была возможность привлечь национальные меньшинства на свою сторону, способствуя созданию лояльного и процветающего среднего класса. Александр III и его правительство выбрало другой путь, провозгласив лозунг «Россия для русских». В результате польская, финская, армянская, еврейская буржуазии оказались не на стороне старого порядка. А это стало одной из причин краха Российской империи. Энергию нацменьшинств с успехом использовали большевики.
Глава 2 Москва в Петербурге
Общеизвестно: русский национальный капитал делался преимущественно купцами-старообрядцами. Петербург никогда не рассматривался ни современниками, ни историками в ряду таких крупных центров раскола, как Москва, Иргиз, Гуслицы, Керженец, Стародуб. Там, на Рогожском, Преображенском и Монинском кладбищах в Москве, в лесах нижегородского Поволжья, в монастырях Иргиза концентрировался раскольничий купеческий капитал, легший в основу благосостояния русской национальной буржуазии.
В петербургском деловом мире, среди тех, кто делал деньги из воздуха, при посредстве казны, представители этого, условно говоря, «московского» типа деловых людей терялись. Представитель одной из самых успешных старообрядческих династий писал: «В Москве купец чувствовал себя первым человеком. Московские баре смотрели сверху вниз на петербургских, и таково же было отношение московского к петербургскому купечеству» [20] .
Московские старообрядческие капиталы создавались по преимуществу в текстильной промышленности; в Петербурге по разным причинам промышленность (в том числе и текстильная) контролировалась в основном казной и иностранцами. И тем ни менее, Петербург вплоть до революции оставался важным конфессиональным центром всех крупных старообрядческих толков. Как и в Москве, принадлежность к расколу облегчала крестьянину путь наверх в предпринимательстве и торговле.
Как подметил американский исследователь раскола Р. Крамми, старообрядческие толки походили по структуре и морали скорее на предпринимательские организации национальных меньшинств (прежде всего евреев), чем на пуританские, с которыми их часто сравнивают.
Принадлежность к клану, противопоставленному окружающему большинству, делала мир староверов разделенным на «своих» и «чужих» [21] .
Как видно из подсчета, проведенного на основе справочных книг петербургской купеческой управы, среди лиц, выбравших торговые свидетельства, старообрядцы составляли более процента.
По переписи 1900 г. в Петербурге и его окрестностях жило 10 408 старообрядцев (0,7 % всего населения). Из них 41,5 % концентрировались в четырех городских и двух пригородных участках столицы, образующих компактные регионы на юго-востоке и юго-западе города.
Это были не самые благоустроенные части города, заселенные по преимуществу крестьянами-отходниками. В Александро-Невской части было много калужан и рязанцев, в Петергофском участке и Нарвской части – псковичей и витебцев.
Большинство старообрядцев были выходцами из губерний, дававших Петербургу наибольшее число мигрантов. Витебская губерния была одним из крупнейших центров беспоповских толков, Ржев в Тверской губернии, Коломна в Московской – поповцев, Крестецкий Ям и Старая Русса в Новгородской – федосеевцев, Даниловский и Пошехонский уезды Ярославской губернии – бегунов, филипповцев, поморцев, Петрозаводский Олонецкой губернии – поморцев.
Таблица 2.1. Распределение лиц, выбравших торговые свидетельства, по вероисповеданиям
Первая полная сводка о числе старообрядцев, выполненная чиновниками МВД в 1912 г., определяет численность раскольников в Петербурге в 8 тысяч человек; 4,5 тысячи из них входили в шесть официально зарегистрированных старообрядческих общин столицы. Это, конечно, немного по сравнению с Москвой (21 тыс.), Московской (108 тыс.), Вятской (109 тыс.), Саратовской (98 тыс.) губерниями.
По толкам петербургские старообрядцы разделялись следующим образом: поповцев-окружников (2 общины) – 2282 человека, противокружников (одна община) – 1300, федосеевцев (одна община) – 4023, поморцев (две общины) – 456 [22] .
Федосеевцы и филипповцы
Основателем первой общины федосеевцев был бывший дьякон деревни Крестецкий Ям близ Новгорода
