инфраструктуру жизни, качество «жизненного пространства». Массовый сельский средний класс, массовый «сельский буржуа» — именно то, что сегодня нам необходимо прежде всего. Говоря пушкинскими словами, нужно вновь превратить деревню в «приют спокойствия, трудов и вдохновенья».
Недавно Китай заявил о том, что к 2010 году намерен серьезно модернизировать свои сельские районы. В частности, полностью ликвидировать сельскую бедность в стране. На это будут брошены огромные ресурсы. КНР намерена не только поднять уровень доходов крестьян, но и внедрить новые аграрные технологии, улучшить экологию на селе, построить дороги, дать людям новое образование и расширить возможности неаграрной занятости в сельской местности. Практически нет сомнений, что китайцы своего добьются — за последние пятнадцать лет сельская бедность в КНР уже сократилась более чем в 5 раз.
Редкий на самом деле пример, когда нам действительно стоило бы вспомнить лозунг «догнать и перегнать». Надо ведь еще учесть, что другая сторона китайской стратегии — это стимулирование миграции китайских крестьян. В том числе миграции в Россию.
Недальновидность аграрной политики в современной России становится особенно очевидной еще и в контексте такой проблемы, как вступление нашей страны во Всемирную торговую организацию (ВТО). Наш сельский капитализм не просто сталкивается с коренной трансформацией торгово-экономических отношений между государствами на международной арене. Не просто попадает в тяжелую зависимость от глобальных процессов. Он оказывается еще и в центре нового внешнеполитического соперничества государств, проверяющего на прочность конкурентоспособность российской экономики.
Процесс расширения ВТО на самом деле представляет собой экспансию — присоединение новых членов на правилах и принципах, установленных первыми государствами, вошедшими в ВТО. В процессе многосторонних и двухсторонних переговоров уже действующие участники системы международной торговли активно применяют средства давления на соискателей членства в организации.
Россия испытывает это давление в не меньшей, а даже большей степени, чем многие другие страны. Ведь страх перед нашим экономическим потенциалом, в том числе в аграрном секторе, заставляет другие государства «подстраховываться» выставлением нам максимально тяжелых и жестких условий.
Вот цифры. Первоначально запрашивавшиеся нашей страной при вступлении во Всемирную торговую организацию общие размеры государственной поддержки села и аграрного экспорта составляли 83 и 1,6 млрд долларов соответственно. На сегодняшний день наши запросы увяли до всего лишь 10 млрд. долларов на поддержку села и около 160 млн долларов на поддержку экспорта.
Жесткий прессинг со стороны стран — членов ВТО ощущается и по вопросу о приоритетах расходования тех средств, которые запрашивает Россия. Настаивая на преимущественном расходовании этой суммы на развитие второстепенных секторов растениеводства и животноводства, страны ВТО фактически открыто выступают за сокращение экспортного потенциала России по основным товарным сельскохозяйственным категориям — зерновым, масличным культурам.
Такая политика лидеров мирового аграрного рынка в отношении России как раз особого удивления не вызывает — нам не впервой сталкиваться со страшилками про «русского медведя» и желанием его укротить.
Не очень понятно другое: почему и зачем наше правительство идет на огромные жертвы для национальной экономики ради того, чтобы просто влиться в этот «террариум друзей» свободной торговли? Почему не торгуется до последнего, как это делал тот же Китай. Да что Китай. Даже Монголия в союзе с некоторыми другими странами умудрялась несколько лет назад вести упорные и во многом небезуспешные переговоры, чтобы сохранить льготное кредитование сельхозпроизводителей, предоставление государственных субсидий на аграрное производство и закупку аграрной техники.
Мы этого не делаем. В результате на примере сельского хозяйства дурная «жажда вступления», достойная лучшего применения «политическая воля» федерального правительства звучит явным диссонансом с экономической логикой.
Для отечественного села в его текущем состоянии вступление в ВТО в ускоренном режиме не просто представляет серьезную опасность. Именно сельское хозяйство и завязанные на село отрасли промышленности понесут едва ли не наибольшие издержки среди всех отраслей отечественной экономики.
По расчетам Минсельхоза России и Россельхозакадемии, присоединение России к ВТО приведет к снижению доли России в мировом экспорте с 1,3 до 1 %, при одновременном увеличении доли в импорте с 1,9 до 2,3 %.
В итоге суммарный риск снижения конкурентоспособности аграрного сектора России составит 4 млрд долларов. В то время как аналогичная сумма — около 4,2 млрд долларов государственной поддержки — ежегодно требуется только на воспроизведение нынешнего, по сути дела, стагнирующего уровня отечественного сельского хозяйства. Впрочем, и этих средств сегодня село не получает.
Последовательно уступчивая позиция России на переговорах по ВТО выглядит еще более странно, если учесть, что по сравнению с ведущими странами мира уровень протекционизма и государственной поддержки сельского хозяйства в России является минимальным.
Достаточно взять даже тот временной промежуток 1993–1995 годов, который сегодня, после серии необъяснимых уступок, мы предлагаем странам ВТО принять за основу для расчета уровня допустимой государственной поддержки сельскохозяйственного сектора.
Такой показатель, как агрегированные меры поддержки в расчете на один гектар пашни, составлял в то время в России 65 долларов, в США — 333 доллара, а в Евросоюзе вообще 1587 долларов на один гектар. Повторяю прописью, если кто не понял, — тысяча пятьсот восемьдесят семь долларов. То есть уровень поддержки европейского крестьянина в 24 раза больше, чем в России.
В настоящее время величина импортных тарифов на сельскохозяйственное сырье и продовольствие в России намного ниже, чем в странах — членах ВТО. Средневзвешенный импортный таможенный тариф на сельскохозяйственную продукцию в России составляет порядка 15 %. В развитых странах — членах ВТО — в несколько раз выше. По отдельным группам товаров — выше в 10 и более раз. Пусть даже на момент предстоящего вступления в ВТО импортный тариф у нас должен еще немного вырасти. Все равно он будет ниже, чем у конкурентов.
Нельзя упускать из виду и то, что вопрос импортных пошлин при вступлении в ВТО является очень болезненным для такой отрасли нашей экономики, как машиностроение, в том числе сельскохозяйственное. И здесь мы опять не оставляем себе пространства для маневра. Максимально возможный размер тарифов предлагается зафиксировать на существующем уровне — 5 % по большинству номенклатуры импорта. То есть мы окончательно открываем рынок для импортной техники и даже не пытаемся выторговать какую-то растяжку во времени. Логика у такого решения может быть только одна — правительство подписывает отечественному сельскому машиностроению приговор. Смертный приговор.
Кроме того, по мере присоединения к ВТО никто не гарантирует нашего крестьянина от дальнейшего ухудшения ситуации. Взять, к примеру, уже избитый пример с импортом мясного сырья. В 2003 году введен безусловно протекционистский механизм квотирования импорта, подразумевающий постепенное снижение квот и запретительные пошлины на сырье, поставляемое к нам сверх квоты.
Но, во-первых, не введены ограничения на продукты переработки мясного сырья. Хотя во всем мире импорт готовой продукции стараются тормозить намного больше, чем импорт сырья. В результате ничто не мешает сегодня заполонять Россию вместо сырого мяса какими-то его упакованными и обработанными вариациями. Причем по фактически субсидированным ценам, да еще выдавая эту продукцию за произведенную в Белоруссии и на Украине, а иногда и вообще за «сделанную в Калининграде».
И это еще не все. Квоты два года назад ввели. Но вот в 2005 году в качестве очередной политической уступки на переговорах по вступлению в ВТО российское правительство делает шаг в противоположном направлении — заключает соглашение с США о повышении квот для американского импорта. Как в таких условиях российским инвесторам планировать свой бизнес, как в следующий раз верить государству, вкладывая средства в расширение животноводческих мощностей, — непонятно.
Вывод прост — российская национальная аграрная политика и так сегодня является одной из самых либеральных в мире. Настаивая на присоединении к ВТО в максимально краткие сроки, мы рискуем войти в систему всемирной торговли структурно абсолютно неготовыми к конкуренции. Одновременно угробим свое тракторное и сельскохозяйственное машиностроение, комбикормовую и химическую промышленность, мясомолочное перерабатывающее производство.
Логическим итогом всего этого изначально ущербного стремления нашего правительства вляпаться в ВТО является мизерный объем запрашиваемого Россией уровня разрешенной поддержки сельского хозяйства. Мы торгуемся за то, чтобы нам разрешили тратить на сельское хозяйство 10–15 млрд долларов в год. И постоянно отступаем к нижней планке этого интервала.
Евросоюз, США, Япония оперируют совершенно иными возможностями государственного финансирования сельскохозяйственных программ. Для США разрешенный ежегодный уровень государственной поддержки села составляет 30 млрд долларов, для Японии — 38 млрд долларов. Для Евросоюза и вовсе почти в 10 раз больше запрашиваемого российской стороной — 90 млрд долларов.
Очевидной же выгоды от ускоренного вступления России в ВТО для отечественного сельского хозяйства не просматривается. Можно, к примеру, долго слушать рассказы нашего правительства о том, что после того как Россия сама себя засунет в мясорубку мировой свободной торговли, для нас якобы, откроются внешние рынки, а в российскую экономику приплывут дешевые «длинные деньги» западных банков и страховщиков.
Однако внешние рынки с существующей на них бешеной конкуренцией еще нужно открыть. Посмотрите, как эти рынки «открылись» для новичков из стран Восточной Европы, недавно вступивших в ВТО. А наши финансовые ресурсы, возможности субсидирования экспорта несравнимы с встречным цунами импорта.
Рассчитывать, в свою очередь, что западный финансовый ресурс сразу же будет направлен в форме кредитов на село, преждевременно. Уж слишком сильно отличается ментальность российских заемщиков и западных кредиторов. Для последних чужды и по меньшей мере странны такие «атавизмы» российского сельского хозяйства, как преобладание подсобных производств в общей структуре сельскохозяйственного производства. Наличие огромной задолженности аграрного сектора перед бюджетами разных уровней. Отсутствие четких гарантий прав собственности сельхозпроизводителя на возделываемую им землю и зависимость сельского капиталиста от своеволия этакого новорусского «барина-боярина» — присосавшегося к земле чиновника.
После полной либерализации аграрного и продовольственного рынка в начале 1990-х годов, после 15 лет хронического недофинансирования села отечественное сельское хозяйство вновь попадает «из огня да в полымя». Попадает в новый, сверхлиберальный рынок ВТО без серьезной государственной помощи. В результате сельский капитализм в России рискует «умереть, не родившись».
Впрочем, даже после этого капитализм в российском сельхозпроизводстве вполне даже возможен. Вот только это будет целиком иностранный, принадлежащий западным странам аграрный сектор с дешевой рабочей силой российского крестьянина. Никто и ничто тогда не помешает иностранному хозяину скупить наши сельхозугодия, элеваторы, перерабатывающие предприятия. Окончательно похоронить сельское машиностроение. И после этого именно иностранный капитал будет на российских плодородных землях осуществлять конкурентное производство сельхозпродукции и завоевывать с ней мировые рынки. Только это уже будет не Россия!
Сельский капитализм в России сегодня
Втягивание России в глобальный рынок на невыгодных ей условиях — далеко не единственная проблема нашего аграрного капитализма. В развитии сельского хозяйства у нас существует огромное количество и застарелых, и относительно новых экономических и социальных проблем. Из-за того, что правительство занято другими делами, более «интересными» макроэкономическими вопросами, их решению уделяется очень мало внимания.
